Бегущий по лезвию

— Вы сейчас говорите как мистер Родитис, — начал было Нойес. — Он…

— Позвольте мне закончить! Основная задача буддистов заключена в том, чтобы порвать цепь перерождений и отойти в нирвану, не так ли? Более не рождаться? Наша же идея заключена в том, чтобы совершить максимально возможное число перевоплощений в течение многих веков. Для нас хорошая карма ведет к новому рождению. Разве это буддизм? Это прямо противоположно буддизму! Я-то знаю. Гуру находится прямо во мне, один из лучших, настоящий теолог. Муртаф, из Балтиморской группы. Вы его знаете?

С трепетом Нойес сказал:

— Да, а как же. Он написал «Искусство смерти».

— И умер сам, а я получил его! Так что лучше не спорьте со мной по вопросам теологии. У меня в голове первоисточник, Нойес. Ом мани падме хум. И я знаю всю циничность этого движения. Я получил коллективную карму. — Овенса снова передернуло. Он опять начал терять контроль над собой. — Повторяю вам, только уставшая личность желает выскочить из круговорота рождений и смертей. Остальные же жаждут крутиться снова, снова и снова. Мы… — С губ Овенса слетело грубое ругательство. Он остановился в недоумении, со всего размаха ударил себя кулаком в правую щеку и задрожал.

Было до боли неприятно наблюдать, как он распадается.

Придя в себя, Овенс заметил:

— Временами бывает тяжело удержать в руках вожжи.

— Зачем же вы так усложнили себе жизнь? — спросил Нойес. — Семь личностей…

— В действительности, только четыре, — сказал Овенс. — Но личность Муртафа принесла с собой еще две, и одна из моих старых уже имела одну. Итого, трое «зайцев» и четыре трансплантата. А этого уже вполне достаточно. Толпа.

Нойес понимал. Эти «зайцы» считались вторичными личностями. Личностями, которые существовали как неотъемлемая часть трансплантата. Теперь, когда процесс Шеффлинга просуществовал более века, проблема вторичных личностей становилась все более и более острой. Каждый, кто носил в себе добавочную личность, передавал её при записи вместе со своей, а затем некоторые из этих записей выбирались новыми реципиентами. Таким образом, через некоторое время, практически каждый трансплантат вместе с собой привносил реципиенту одну или две дополнительные личности. И наконец наступило время, когда каждая трансплантация создавала в голове человека шумную толпу, даже несмотря на то, что вторичные личности гораздо менее активны, чем первичные.

Нойес также знал, что существовали способы обойти эту проблему. Самый простой — трансплантировать личность, не имеющую вторичных личностей, как он в свое время и сделал. Кравченко воспользовался процессом Шеффлинга лишь незадолго до своей смерти, поэтому последняя его запись еще не содержала дополнительной личности. Хотя и этот способ постепенно отходил в прошлое, так как теперь каждый проходил трансплантацию в молодые годы, внося таким образом дополнительную личность в свои самые ранние записи.

Другой путь — удалять дополнительные личности из трансплантата. Удаленные таким образом копии возвращались в банк душ и могли быть трансплантированы как первичные другим реципиентам. Нойес предпочитал второй вариант. Однако каждая новая личность — это престиж, а множество личностей — гораздо больший престиж. Люди теперь стремились превратить свои мозги в кашу. Когда человек получает трансплантат, он хочет получить весь пакет вторичных личностей, получая таким образом все преимущества трансплантированной личности во всей ее сложности.

Это было бы замечательно, если бы человек мог справиться с таким трансплантатом, подумал Нойес. А как было бы полезно каждому будущему реципиенту провести минут пять в компании Натаниэля Овенса и посмотреть, к чему может привести жадность.

— …может было бы и лучше, если бы вся эта затея с трансплантациями вовсе не начиналась, — говорил Дэвид Лоэб. — К тому же я не верю в удаление. У меня есть трансплантат. Но все же…

— Это наше спасение. В этом наше стремление к бессмертию, — сказал Овенс мягким, высоким голосом. — Я записался сюда, нахожусь здесь с целой компанией пассажиров и надеюсь теперь на новый цикл, в новом теле, когда…

— Нат! Твоя рука! — взвизгнула Ровена.

Пока он говорил, его рука совершенно независимо от тела потянулась вперед, чтобы ухватить бедро Глории Лоэб. Глория смущенно моргнула, почувствовав, как сомкнулись узловатые пальцы. Овенс пробормотал какие-то извинения, но руку не убрал. Дэвид Лоэб и Нойес пришли на помощь одновременно: Нойес схватил запястье руки Овенса, а его родственник разжал пальцы. На бледной коже Глории появились красные пятна.

Было видно, что Овенс не понял, что он сделал. Последовала длительная молчаливая пауза, в течение которой аристократы искали аристократический способ уладить возникшую ситуацию. Затем Овенс хрипло сказал:

— Я, пожалуй, пойду искупаюсь. Разряжусь немного и приведу себя в порядок.

Спотыкаясь, он побежал к воде. В его грузном, неуклюжем и в то же время могучем теле, по-видимому, шла борьба за контроль даже на бегу. Но он ухитрился нырнуть вполне нормально. Опустив голову и размахивая руками, он, как торпеда, поплыл к рифу.

Нойес закрыл глаза. Солнце над его головой вдруг показалось ему огромным, гигантским раскаленным шаром, изрыгающим пламя. В его голове раздался издевательский смех Кравченко.

«Смотри, смотри, Чарли. Это то, что я собираюсь вскоре сделать с тобой. И мне не понадобятся несколько приятелей, чтобы оттолкнуть тебя в сторону. Я справлюсь один».

Нойес отвернулся от присутствующих. Чтобы говорить с Кравченко напрямую, он должен был произносить слова вслух, и ему не хотелось, чтобы кто-нибудь услышал, как он разговаривает сам с собой.

— У тебя это не пройдет, — прошептал он, — как только ты попытаешься это сделать, я убью нас обоих, Кравченко.

«Ох. Опять угрожаешь карнифагом. Где твоя колба, Чарли? В плавках?»

— Оставь меня.

«Почему бы нам не пойти и не поговорить с Еленой. Это такая женщина! Займись-ка ей, а я посижу и посмотрю. Когда я был жив, я знал ее. Тогда она еще не была любовницей Кауфмана. Дай мне контроль над твоим телом, Чарли, и она будет твоей».

— Прекрати!

«Это будет выгодно для нас обоих. Я обработаю Елену, а твое тело получит наслаждение».

Нойес поежился. От угроз Кравченко перешел к уговорам, но цель осталась той же. Это могло случиться в любое время: трансплантат мог перехватить контроль над телом и даже навсегда уничтожить личность Нойеса, после чего Кравченко остался бы единственной личностью в теле Нойеса-зомби. В этом было истинное возрождение: уничтожить своего хозяина, снова получить свое собственное тело и наслаждаться этим миром, используя все органы чувств. Задачей Нойеса было не дать Кравченко возможности уничтожить себя.

Солнце превратилось в колбу с карнифагом.

Только протянуть руку, думал Нойес. Схватить ее. Сделать глоток. Показать ему, на что он способен.

Пот ручьями струился по его телу. Он представлял, как на его коже набухают и лопаются пузыри, как растворяются его кости. Окружающие, видя, что он покачивается, начали с беспокойством поглядывать на него. Нойес кланялся и улыбался своей сестре, Елене, Ровене Овенс. Мол, я в порядке. Все в полном порядке. Может, немного перегрелся на солнце, но ничего серьезного, все хорошо, не стоит беспокоиться.

Кто-то закричал.

Сперва Нойес подумал, что кричат из-за него, что в своем полуобморочном состоянии он либо умер, либо распался на куски, растворился, или все-таки схватил солнце. Но он по-прежнему стоял на ногах, и никто уже не глядел в его сторону. Внимание всех было приковано к морю. С большим усилием он повернулся посмотреть, что произошло.

— Он потерял контроль! — кричала Ровена Овенс. — Помогите ему, кто-нибудь, помогите ему!

Нойес увидел, что Натаниэль Овенс уже доплыл до рифа, до той его части, где светло-коричневая коралловая масса лежала у самой поверхности воды и даже в нескольких местах пробивалась на поверхность. И там беспокойные, несовместимые личности в его голове взбунтовались. Теперь Овенс бился об острые как бритва кораллы, подпрыгивая и падая на них, как загарпуненный дельфин, то выпрыгивая из воды и дергая ногами в воздухе, то исчезая из вида, чтобы появиться и снова упасть на кораллы. На его коже уже были видны глубокие порезы. Снова и снова он бросался на риф, а затем, упав на одну из выступающих из воды частей рифа, начал извиваться в безумном танце.

— Он разрежет себя на куски, — сказал Дэвид Лоэб.

— Кровь попала в воду — скоро появятся акулы, — заметил Сантоликвидо.

Кравченко в голове Нойеса засмеялся.

«Видишь? Видишь? Погоди, и ты дождешься!»

— Нет, — прошептал Нойес. — Тебе этого со мной не сделать никогда!

От собравшихся отделилась Риза Кауфман. Она молча стояла неподалеку и была заметно обеспокоена безумным поведением Овенса. Затем обнаженная, словно темно-коричневая торпеда, она метнулась через пляж к воде и поплыла в сторону рифа. Вода почти полностью скрывала ее тело, над поверхностью показывалась то нога, то лопатка, то стройное бедро девушки. Она доплыла до Овенса. Он стоял на рифе, готовясь к новому сумасшедшему сальто, и вода едва достигала его колен. Темная венозная кровь блестела под густым слоем волос, покрывающих его тело. Риза вскарабкалась на риф рядом с ним, крепко схватила за плечи и развернула его.

Контакт ее маленьких, упругих грудей с покрытыми шерстью телесами Овенса казался отталкивающим. Вдруг, чрезвычайно ловко, девушка отшвырнула оглушенного, залитого кровью мужчину в сторону от острых кораллов и потащила его к чистой зеленоватой воде ближе к берегу. Он был в безопасности. Раздался радостный крик толпы.

В этот самый момент Нойес почувствовал, что небеса раскололись на куски и солнце упало к его ногам. Он подобрал его и проглотил. Ошеломленный галлюцинацией, он упал на землю и бесконтрольно забился в конвульсиях. Мир потемнел. Его конечности колотили по земле. Кравченко выл от удовольствия.

Он почувствовал рядом с собой тепло нежной женской плоти.

— Тихо, тихо, тихо. Все будет хорошо.

Рядом с ним была Елена Вольтерра. Его голова покоилась на ее пышной груди, он всхлипывал и дрожал всем телом.

— Ему нужен воздух, — сказал чьей-то голос.

Нойес несколько раз открыл и закрыл глаза, затем отчаянно вцепился в Елену.

— Меня зовут Кравченко, — сказал он. — Джеймс Кравченко.

— Кравченко мертв, — сказала Елена. — Вы Чарльз Нойес.

— Да. Да. Чарльз Нойес. Кравченко мертв.

— Отдохните, — прошептала Елена. — Спокойнее. Спокойнее.

— Отдохните… Я Чарльз Нойес. Да.

— Скоро вам будет лучше.

Его руки коснулся холодный ультразвуковой шприц. Не спиртное, а обезболивающее, понял Нойес. Он увидел Будду-Теруку с тремя головами и шестью руками, твердо стоящего на своих четырех ногах. Правое лицо его было белым, левое — красным, а среднее — темно-коричневым, тело его испускало потоки лучей, девять глаз его были широко открыты, брови дрожали как молнии, огромные клыки блестели и цеплялись друг за друга.