Время клятвы

Эпилог

Ночь была тихой и звёздной.

Милосердная старушка Реф, как и всегда, освещала путь всем, кто сбился с дороги и заблудился во тьме. Горные утёсы, словно наевшиеся сметаны котята, нежно жались к Её ласковым лучам, рассеянно гладящим их по каменной «шёрстке». Внизу плескался ручей, по-мальчишески весело скатываясь с высоких порогов и не боясь набить шишки и синяки, а в воздухе царила пьянящая летняя прохлада.

Если Грифон Пироса в Эригонском лесу был достоин кисти Дункана, то эту божественную красоту мог изобразить красками на своих полотнах лишь великий Куинджи. В подобные живописные ночи люди, способные услышать, как сама Природа беседует с ними, накладывают на себя руки от переполняющих чувств или дают священную клятву, что приложат усилия, сделают всё возможное и невозможное, чтобы истребить пороки, мешающие им зажить нормальной человеческой жизнью. К сожалению, цена этих слов всегда зависит исключительно от того, кто их произносит.

Спокойствие и безмятежность изысканного пейзажа нарушил противный скрежет каменной плиты, выпускающей на свет Реф лысого человека в грязном чёрном балахоне и с факелом в руках. Полоний возбуждённо дышал, жадно наполняя лёгкие сладостным запахом свободы, пришедшим на смену затхлой горечи из подземелья. Жрец выпустил из рук факел и обессилено упал на колени перед ручьём, а затем с удовольствием погрузил ладони в холодную, чистую, словно слёзы бессмертного феникса, воду и плеснул её себе на лицо. Встряхнулся, наслаждаясь простыми человеческими радостями, и стал с утроенной силой умываться. Верховный Некромант будет им очень доволен. Он мудр и благодушен. Он знает истинное предназначение Сферы Хаоса. Он сдержит слово, и Полоний, освободившись от клятвы, наконец-то отправится в Вороновы горы к перевалу Красного Дракона. На поиски утраченных реликвий, которые прельщали Полония ещё в те времена, когда он был не жрецом, а обыкновенным мечтателем-мальчишкой, жаждущим обойти своими ногами всю Фавму и найти простой и понятный ответ на вопрос, почему где-то на свете странные люди, которых зовут эйферийцами, как и встарь, живут с твёрдым убеждением, что Свет должен существовать без Тьмы, а Тьме не может найтись места в этом прекрасном новом мире.

Полоний улыбнулся. Как легко и свободно стало на душе теперь, когда ему не приходится притворяться перед этим кретином бароном, чертовкой-ведьмой Люморой и несмешным шутом Ирвином. Только тролль всегда был прямолинеен и честен, но и его сгубила излишняя сентиментальность, почерпнутая у глупых людей.

«Неужели девчонка и впрямь могла влюбиться в это отвратительное чудовище? — усмехнулся про себя жрец. — У неё явно не было вкуса! Таких гнилых, тупых, упрямых солдафонов надо… — Он сжал кулак и ударил по камню. — Вот так с ними надо!»

Из памяти Полония услужливо выплыл грустный, растерянный Рокуэлл, жалобно смотрящий ему в глаза.

«Ну и чего ты вылупился, жирный урод? — мысленно спросил жрец. — Думаешь, я буду просить у тебя прощения? Ты получил ровно то, что заслуживал!»

Барон тяжело вздохнул, опустив глаза. Август пожевал губами.

«Да-да, — не очень уверенно продолжил он. — Ты… ты получил то, что… заслуживал».

Последнее несказанное слово внезапно встало костью в горле.

Полоний скривил лицо и прокашлялся.

«Что такое? — подумал он в недоумении. — Я что, начинаю сомневаться в собственных словах? Эй, барон! Слышишь меня? Ты никогда…

Он не закончил мысль. Радость от одержанной победы куда-то стремительно улетучивалась, а её место постепенно занимало странное, давно забытое чувство из далёкого прошлого.

«Барон! — Жрец ударил себя по лицу, пытаясь прийти в норму. — Ты… Ты что делаешь со мной? Ты…»

Полоний почувствовал, как его голова начала наливаться свинцом. Не из-за разливающейся магии, а из-за приливающей крови.

«Б… Барон. — Август почувствовал, как на его единственный зрячий глаз наворачиваются слёзы, а на язык просятся жалкие слова. — Я… Понимаешь, я… должен был сделать это, иначе… Иначе Сфера Хаоса никогда бы…

Жрец громко кашлянул, пытаясь сделать вид, что с ним ничего не происходит. Однако в глазу защипало так, что он крепко зажмурился, замотал головой и вдруг судорожно всхлипнул.

«Ты… ты знаешь, а ведь… ведь ты не был таким уж… плохим человеком, барон! — признавался сам себе Август, содрогаясь от нахлынувших чувств. — Ты… и вправду любил эту … девчонку! Очень странно, не… нелепо… грубо, но… всё-таки любил! Так же, как и я когда-то любил… любил… свою…»

Полоний закрыл лицо руками и разрыдался, вспоминая какую-то женщину из давнего прошлого. Из той лёгкой и безоблачной жизни, вернуть которую было уже невозможно.

«Что происходит? — в отчаянии повторял жрец раз за разом, размазывая предательские слёзы по щекам. — Почему это творится со мной? Реф, ответь мне! Что мне делать? Реф!»

Старушка Реф сочувственно смотрела на Полония и ласково гладила его по голове мягкими серебристыми лучами, стараясь успокоить. Но плачущего полуслепого жреца душили воспоминания. Они обвивали его шею, хватали за плечи и не давали подняться. Жрец захлёбывался видениями прошлого, тонул в собственном разуме, где на него с укором смотрели лица тех, кого он обманывал и кому причинял страшную боль.

— Прочь! — закричал жрец сквозь слёзы всем беснующимся фантомам. — Я не дамся вам, демоны! Вы меня не заставите!

Август сунул ладонь за пазуху и вытащил пузырёк с какой-то жидкостью, а затем быстрым, волевым усилием откупорил его и пригубил.

Кроткая Реф на небосводе горько вздохнула и тихонько скрылась за облаками.

Из глубин пещеры, окружённая светом факела, выступила плачущая Люмора. Вытирая слёзы разодранными при падении руками, она подошла к ожидающему смерти жрецу и сняла цепочку с его шеи.

Через несколько мгновений обмякшее тело Августа Полония рухнуло в воду. Плещущийся ручей подхватил его, и заснувший вечным сном одноглазый жрец безучастно покатился по порогам и валунам далеко вниз.

Прямо в тартарары.

Девушка открыла табакерку, заглянула внутрь. Захлопнула. Постояла немного на берегу, безотрадно глядя на непрекращающийся бег ручья, а затем распахнула фиолетовый плащ, в глубине которого мелькнула светящаяся статуэтка, спрятала во внутренний карман драгоценную коробочку и быстрым шагом направилась в горы, освещая путь факелом.

Когда всё кончилось, заплаканная старушка Реф снова показалась из-за облаков.

За свою нелегкую, скорбную жизнь Она так и не смогла до конца свыкнуться с мыслью, что её любимые внуки, ведущие с Ней долгую беседу по ночам, рано или поздно навсегда прерывают свой чувственный, проникновенный монолог.

Добрейшая Реф не сдерживала слёз. Но при этом никогда не впадала в уныние.

Она знала, что на Фавме в темноте бродит ещё много страждущих, чьим одиноким душам не хватает Её умиротворяющего света и сердечного тепла.