Нелюбовный роман

VII

С момента рождения Славенты прошёл почти год, но бурление всё не успокаивалось. Севель вынужденно вела жизнь затворницы в большом семейном доме своего мужа. Её никуда не выпускали одну, даже просто за ограду, да и с Аникой и другими жёнами Нумерия она выходила куда-то всего раз пять, и каждый раз этот выход сопровождался такой масштабной подготовкой и назойливым вниманием прессы, что Севель не просила о том, чтоб выходить чаще. Скорее наоборот – отнекивалась от того, что было или могло быть.

Дом Нумерия уже давно охраняла полиция – после одного инцидента, когда в дом ворвались трое парней, схватили Севель и успели выволочь её на улицу. Сопротивляющуюся женщину слишком долго запихивали в машину – успели вмешаться сперва прохожие, а потом и проезжавший патруль. Один из парней попытался стрелять из травматического пистолета, но без особого успеха. У остальных же, к счастью, оружия не было. Севель тогда напугали чуть ли не до паралича, и она была только рада присутствию рядом людей в форме. Мэр сам предложил охрану с условием, что «чудо-мать» согласится на общение с его многочисленными жёнами. К счастью для Севель одна из них вскоре понесла, и врачи не исключали возможности, что на свет появится мальчик. Пока мэра и его супругу подогревала надежда, за Севель и её сыновьями присматривали как надо.

Присмотр, увы, требовался. После того случая с похитителями на дом совершили пару нападений, но бестолково, сразу видно – неорганизованно. Обошлось шумом, криками и разбитыми окнами, потом женщины успели затворить ставни, и дальше подоспели полицейские. Одна из сект, представители которой регулярно собирались у ограды, упрямо взывала к Севель и требовала, чтоб чудо-мать вступила в их ряды и говела изо всех сил, чтоб её энергия, правильно направленная и усиленная другими говеющими женщинами, наделила как можно большее число женщин даром рождать сыновей. Были и женщины, забрасывавшие дом Нумерия камнями и требовавшие, чтоб Севель поделилась своим секретом или хотя бы отдала им одного из своих мальчишек. Потом, когда полиция организовала оцепление, стало потише.

Севель смирилась, как ей уже приходилось смиряться со всем остальным. Она согласилась, что Ваню придётся перевести в школу-пансион, а потом туда же отправить Радовита. Ну ладно, ведь обоих будут привозить на выходные, так что ничего страшного не происходит, а детям безопаснее – не надо будет каждый день добираться домой сквозь толпы распалившихся фанатиков… Разумеется, эти собирались у ограды далеко не каждый день, но как предвидеть, что они снова появятся под дверями?.. Севель нянчила маленького Славенту и успокаивала себя, что всё рано или поздно заканчивается. Следующей она родит дочь, и все забудут о том, что она якобы чем-то там отмечена и благословлена. Люди быстро переключатся на другой объект поклонения. Ведь она – всего лишь женщина.

Иногда по ночам, пока кормила Славенту и глядела в потолок, чтоб не уснуть, Севель думала, что должна быть счастлива. Она родила троих сыновей, она замужем и теперь уже, пожалуй, надёжно. Вряд ли муж решится развестись с матерью своих сыновей, это не принято. Его просто не поймут. Да, у неё по-прежнему почти нет своих средств, но раз положение её устойчиво, без накоплений в самом тяжком случае можно будет обойтись. Замужняя, она всегда сможет найти работу. Да и разведённой в этом смысле проще, чем незамужней.

И да, стабильность её очень даже радовала. А вот самой по себе радости не было. Она как-то раз в виде шалости, игры ума задумалась, чего бы такого ей хотелось, но с налёта уткнувшись в мутный тупик, одёрнула себя. «Все наши женские беды от того, что не ценим удачу, которую имеем, – сердито подумала она. – Ты же счастливица, неужели не понимаешь?! Того, что у тебя есть сейчас, ты когда-то и желать не могла, тебе и меньшее снилось во снах: стабильность, замужество, дети, которых ты имеешь возможность воспитывать сама! И больше не надо ломаться за копейки, которых едва хватает на еду, а новые ботинки будут в следующем сезоне… Может быть. Миллионы женщин мечтают и о меньшем!»

Звучало убедительно, но оказалось, что одно только отсутствие причин для страданий не приносит полного счастья. И даже простое наличие сыновей не давало его. Её сердце исполнялось нежности и совершенно успокаивалось лишь тогда, когда кто-то из них показывал, насколько привязан к матери, как ценит её, как любит. Если же она видела в сыновьях равнодушие, то каменела в ответ и снова ощущала, что рядом стоит тоска. Севель что-то томило.

И она, не вполне этого осознавая, твёрдо решила, что ей необходимо убедить себя в своём счастье, иначе всё закончится бедой. Она убеждала себя, когда занималась Славентой, готовила или помогала Килез мыть полы и посуду, зашивала порвавшиеся ползунки или кроила новый кошелёк с пожеланиями (эти по-прежнему пользовались спросом, хотя время от времени заказчицы и в самом деле возвращались скандалить, что с рождением сына как-то не получается). Убеждала – и вполне успешно. Человек, особенно женщина, при большом желании способен убедить себя в чём угодно.

К исходу года она чувствовала себя если не счастливой, так вполне довольной жизнью, и прежнее тягостное томление широким жестом списала на послеродовые глупости. Всё шло неплохо, отношения с другими жёнами были терпимыми, особенно с Раделью, Ованес старался радовать маму отличными отметками и глубоким интересом к чтению, оба младших были здоровы и развивались как положено, а Нумерий одаривал жену вниманием не реже раза в две недели. Хотя теперь делал это с некоторым напряжённым интересом.

– А что если ты родишь мне ещё одного сына? – сказал он однажды.

– А вы бы не хотели?

– Ну почему же. Трёх сыновей ни у кого нет. Это было бы замечательно. Здорово, правда. Но иногда мне это всё очень странно. Я никогда не думал, что стану мужем необычной женщины… Ты знаешь, что ко мне уже раз двадцать обращались с просьбой уступить тебя. Предлагали деньги. Большие. Первым двум я дал по физиономии, но третий просил так вежливо, что я даже удивился. И бить не стал. – Он крепко стиснул её в объятиях. – Никому тебя не отдам. Ни за что. Ни за какие деньги. Ты моя, и на этом можно закончить. Верно, девочка?

– Конечно.

Эти его слова не успокоили её и не польстили, как можно было ожидать, а лишь углубили ту бездну опасений и сомнений, которая разверзалась под её ногами и которую она уже научилась не замечать, лишь смутно ощущала её присутствие. Севель отчаянно верила, что у неё всё хорошо, но не решалась уверенно сказать себе, что счастлива.

Но ведь у неё на руках был младенец, а это не способствует свободе размышлений. Голова была занята не хуже рук.

На пороге было празднование первого дня рождения Славенты – первый год мальчика полагалось отмечать с размахом. Севель продумывала стол, ведь готовить придётся в первую очередь ей, и гостей будет много, муж наверняка позовёт целую кучу народа. Следовало всё заранее распланировать и подсчитать, хватит ли отложенных денег на закупку продуктов. Аника вряд ли сможет дать ей всю сумму, а если не расстараться со столом, муж рассердится.

Раздумывая о закупках, она приуныла. Продукты нужно будет выбирать самой и побегать по магазинам, чтоб отыскать всё самое лучшее по самой низкой цене (иначе ей не хватит денег). Но как это устроить, если выбраться из дома – целая проблема? Может быть, хоть в ближайшие магазины можно было бы сбегать… Например, к открытию… Севель подумала об этом и содрогнулась. Она уже научилась бояться, что её действительно украдут – поверила, что может кому-то настолько понадобиться. Нет, не стоит лезть на рожон и проверять, случится беда или нет.

Размышляя об этом и задумчиво стягивая халат, она подошла к окну. У ворот дома горело два фонаря, их свет едва пробивался сквозь густые ветки. Несколько мгновений Севель вглядывалась в эти отблески света, пытаясь понять, начался ли дождь – в темноте его можно было разглядеть только на фоне свечения или угадать по звуку. Она уже собиралась ложиться спать к давно и надёжно уснувшему Славенте, но тут по асфальту беззвучно скользнула и остановилась у ворот длинная чёрная машина. Севель присмотрелась, попробовала разглядеть хоть что-нибудь, но ветки деревьев мешали. Ясно было только, что это не машина мэра, а кто ещё из высокопоставленных мог прикатить к ним на такой? Понятно, что простые люди по ночам на лимузинах не катаются.

Она осторожно натянула халат и выглянула из комнаты. Внизу слышны были голоса, которые недолго звучали у дверей – похоже, посетителей пригласили в гостиную. Поколебавшись, она вернулась в спальню и осторожно переложила сына в кроватку с бортиками – ну, мало ли, вдруг начнёт вертеться и упадёт с материнской постели. А потом, завязав-таки пояс, осторожно прокралась к лестнице.

Уже на месте поняла, что кралась зря – здесь были Аника, Радель и Хедвига в таком ярком халате, что её трудно было не заметить даже издалека. Все три прислушивались, изо всех сил тянули шеи, время от времени переглядывались, словно это могло помочь. И, похоже, помогало, потому что Аника моментально сообщила Севель, что прибыл кто-то из людей графа, на чьих землях находится этот город, и все окрестные области тоже ему принадлежат. И взглянуть бы хотя б краем глаза на его светлость… Но здесь сегодня, конечно, не он сам, а только его человек. Кто-то из ближайших чиновников. Большая шишка…

– Я однажды видела графа, – прошептала Хедвига.

– Серьёзно?

– Да. На праздновании Дня рождения императора. Он говорил речь на главной площади.

– А ты-то что там делала? – поморщилась Аника.

– Туда привезли прилавки местных фермеров. Такой рыбы больше нигде не купишь.

– Ну я лежу с тебя, Хеда! Все нормальные люди на День рождения императора ходят, чтоб выразить свои верноподданнические чувства, а ты, блин, за рыбой! – К компании присоединилась Лира в ночнушке и платке, накинутом на плечи.

– Да пошла ты! Сама-то со своими верноподданными чувствами что жрать будешь? А дочкам что предложишь? Верноподданная, тоже мне.

– У тебя всегда было плохо с юмором. Наверное, лишний вес мешает…

– Заткнитесь обе, – обозлилась Аника. – Тише!

Дверь в гостиную приоткрылась, и на пороге появился Нумерий. Он был бледен, и на жён, замерших на площадке лестницы, посмотрел растерянно. Вернее, не на всех них, а на Анику – словно помощи просил. После чего сделал жест, и понять его можно было как угодно: «иди сюда» или «идите все сюда». Разумеется, все женщины, кроме Лиры, спорхнули по лестнице. Лира же застеснялась и бросилась одеваться.

В гостиной на столике стоял самый дорогой коньяк, который только был в доме – Дениз добыла его для мужа с большим трудом. Рядом – блюдечко с тонкими пластинками сыра, конфеты, орехи, нарезанная груша и клубника. И напиток, и закуски не вызывали у гостя ни малейшего интереса. Широкобёдрый бокал он держал небрежно, кажется, даже со сдержанным отвращением. Полноватый, лицо в жёстких складках, взгляд острый, оценивающий. Когда женщины вошли, он осмотрел каждую, будто выбирал из десятка одинаковых коммуникаторов или блокнотов для записи. Чисто утилитарно.