Нелюбовный роман

VIII

Лалла вбежала в кабинет Рудены, у неё были испуганные глаза. Через мгновение, ещё до того, как горничная успела объясниться (только окликнула госпожу, и всё), стало понятно, что́ её так взбудоражило – в покои размашистым шагом вошёл государь. Он никогда не утруждал себя извещать о приходе заранее. Он просто приходил, и в этом лучше всего был виден его характер. Он царил в своём дворце полноправно, и если в государстве иногда получалось по-иному, что ж… По крайней мере здесь он был собой в полном смысле этого слова.

– Вон, – бросил он, глядя на Рудену, но она отлично знала, что это касается только прислуги. И прислуга это тоже знала – все служанки потянулись к выходу. Замешкалась только Валада, всерьёз обеспокоенная, но Лалла кинула на неё свирепый взгляд и вытолкнула в коридор. И плотно затворила за собой дверь.

Его величество этого даже и не заметил. Он смотрел на жену, и этот взгляд момент от момента становился всё тяжелее. Он не был обладателем настолько впечатляющей внешности, чтоб без какого-либо труда подчинять своей воле одним лишь своим присутствием. Казалось, иногда ему было трудно даже толком сфокусировать взгляд. Но когда было нужно, он умел смотреть так, что люди бледнели. Сейчас ему это вряд ли было нужно. Просто он был в раздражении. К счастью – в холодном.

– Я уже много раз говорил тебе, что если только посмеешь полезть в политику, я тебя уничтожу.

– Да. Много раз говорил.

– Тогда какого чёрта?.. – В следующий миг государь заставил себя немного успокоиться. Он знал, что на Рудену кричать бесполезно и даже вредно – для самолюбия. – Я хочу понять, с чего ты вдруг решила, будто о твоих попытках интриговать за моей спиной ничего не станет известно? Чего ты добиваешься? О чём я сейчас услышу? О твоём беспокойстве за семью, или замахнёшься выше? Опять заговоришь об интересах государства?

Рудена не удержалась – изогнула губы в усмешке. Она знала, что если подольше помолчать, супруг непременно даст понять, что конкретно его разозлило на этот раз. Главным же было держаться спокойно, бесстрашно. В страхе он видел знак вины и обрушивался безжалостно. Спокойная уверенность виновного сбивала его с толку, и тот уже не казался таким виновным.

– Интересы государства – наша общая боль.

– Это моё государство, чёрт побери! А ты будешь делать только то, что я тебе позволю, в противном случае перестанешь быть герцогиней. Не забывай, кто сделал тебя ею.

– А ещё я хорошо помню, почему ты меня ею сделал. Слишком велик был соблазн наложить руку на всю Азиттию разом. Как ещё ты мог это сделать? Наша выгода обоюдна, мы оба это помним.

– Была ещё твоя сестра.

– Однако её ты не выбрал. Ты ведь помнишь, что повлияло на твой выбор? Хорошо помнишь, да? И помнишь, почему так скоро захотел на мне жениться. Если бы отец успел выдать меня за герцога Никеманы, ты получил бы открытое противодействие знати уже четыре года назад и гораздо более мощную оппозицию. Нынешняя показалась бы тебе шалостью.

Его величество посмотрел на жену с прежним холодным раздражением.

– А ты всё надеешься манипулировать мной.

– Нет. Мне это не нужно, потому что с тобой можно договориться. Это я и предлагаю – поговорить. Я понимаю, Сурийна умеет говорить вовремя и вроде бы убедительно. Но стоит копнуть, и оказывается, что за убедительными словами – никаких убедительных доказательств. Что она пыталась говорить про Ветенегу? Звучало чудовищно. А что оказалось на деле? – Рудена наклонилась и неторопливо вынула из нижнего ящика бюро конверт с письмами. Она всё делала очень медленно – лишние мгновения в её распоряжении не помешают. Она знала мужа – тот не станет перебивать. – Ничего. Ничего такого, что могло бы вызвать беспокойство. Как я и думала с самого начала. Но письма взяла. При желании из них можно было бы раздуть журналистский скандал, погасить который было бы трудно. Кто угодно из прислуги мог польститься на это. Так что пусть они полежат у меня.

– Дело не только в словах Сурийны.

– Но они стали спусковым механизмом. Она не привела ни одного доказательства, я права? Их и не может быть. Откуда. Но ты пришёл угрожать, и я хочу понять, что именно тебя заставило.

– Ты будешь отрицать, что пытаешься вмешиваться в политику?

– Я буду отрицать, что всего лишь пытаюсь. Я не могу не вмешиваться. Мне нужно управлять герцогством, а это оказывает влияние на политику империи.

– Ты стремишься распространять своё влияние и дальше, не лги. Решение о торговом эмбарго в отношении Агер-Аванда – твоя идея. Об этом мне рассказала не Сурийна, а мой секретарь.

– Но, полагаю, не господин Магнер, а кто-то из его младших помощников, которые не в курсе решений своего начальства. Я наложила это эмбарго по его просьбе.

– Почему он решал вопрос не со мной, а с тобой?

– Побойся бога, супруг мой. Обращаться с подобными ерундовыми вопросами к государю императору? Это было бы свидетельством профессиональной непригодности государственного секретаря. Каждый должен заниматься своим делом. Он обратился ко мне, я передала поручение своим людям. Я не сомневаюсь, что все действия госсекретаря согласованы с тобой, не считаю нужным каждый раз это проверять.

Она видела, что его уверенность пошатнулась. Он помрачнел, но не зло, а устало. Теперь следовало принять вид смиренный и примиряющий. Обстоятельства вынудили её спорить с самым могущественным человеком в государстве и самым могущественным в её жизни, и забывать об этом не следовало. И дело было даже не в той власти, которую он имел над ней. Разве не ради утверждения этой власти действовала она сама? Конечно, не только ради неё, но и с этой целью тоже. Так что не стоило самой же подвергать его власть сомнению, тем более пытаться нанести ей удар.

И неважно, правильные ли это правила игры или нет – их нужно соблюдать. Иначе зачем вообще нужен этот смертельный риск?

– Больше ничего не было?

– Свои действия я согласовывала с госсекретарём. Мзду за распределение государственных контрактов не брала, поскольку никогда их не распределяла. Кажется, Сурийна говорила именно о них? До меня дошли кое-какие сплетни. А ведь правду легко выяснить. Тендерами на контракты у меня занимаются твои люди.

– А на балу с Немрадом ты разговаривала об эмбарго или о тендерах?

– О магии. Мы спорили.

– С каких это пор он интересуется магией? И с каких пор ею заинтересовалась ты?

– Возможно, я заблуждаюсь, но мне кажется, он интересуется всем, что имеет хоть какое-то значение в масштабах государства. А я…

– А ты, моя дорогая, всё ещё не поняла, что герцогиня Азиттийская мне нужна в качестве жены только до тех пор, пока Азиттия не ведёт самостоятельной политики. Как только это изменится, для меня не будет иметь значения, являешься ли ты моей женой, и будут ли у тебя на тот момент дети. Ты закончишь свои дни в строгом заключении без связей с внешним миром и должна это понимать.

– Я это прекрасно поняла. Ты мне достаточно часто об этом напоминаешь. Я усвоила урок.

– Хорошо. Тогда что происходит? Пойми, я предупреждаю, пока твои поползновения скромны. Но в тот момент, когда ты сделаешь первый же серьёзный шаг, не согласованный со мной, я вынужден буду с тобой расправиться. Мне кажется, ты всё ещё питаешь надежду на особое отношение или на то, что твоё участие не будет замечено. Пойми уже, что это невозможно. Сейчас я только могу прямо приказать тебе больше не вступать ни в какие политические игры. Занимайся сугубо женскими и семейными делами.

Глаза Рудены вспыхнули, но она опустила их, чтоб не выдать себя.

– Хорошо. Я безусловно подчинюсь. Но тогда позволь мне закрыть один вопрос, раз уж так получается, и больше к нему не возвращаться. Вот документы, свидетельствующие о том, что в политику очень активно стремится глава Университета, Высокий магистр Совета. Возможно, эта информация покажется тебе более важной, чем моё скромное участие в работе правительства.

– В работе правительства? – Его величество принял бумаги и, просматривая их, уточнил. – Ты так это называешь?.. А эти документы как к тебе попали? Сами собой, без усилий с твоей стороны, без попытки поучаствовать в интригах?

– Их мне принёс мой кузен. Он, если ты слышал, не так давно принял на себя обязанности азиттийского магистра, сменив предыдущего. Видимо, тогда он и получил доступ к документам.

– Да, я об этом слышал. Но он тебя ненавидит. С чего вдруг решил действовать через тебя?

– Возможно, слышал, что иногда я напрямую общаюсь с госсекретарём. А он – нет.

– Так ты об этом говорила с Немрадом на балу?

– Не совсем. Я уточняла, собирается ли он этим заниматься.

– И?

– Он не дал ясного ответа. Полагаю, он сейчас слишком занят. Я собиралась подождать и за это время, возможно, получить от своего кузена ещё что-то. Но раз запрет был наложен, отдаю всё сейчас.

Император шагнул к ней, и она почувствовала, что от него пахнет кожей и обычным парфюмом – тонко-тонко. Перед глазами была мягкая ткань лёгкого мундира, который он иногда носил во дворце, и виден был воротник рубашки. Чаще всего его величество одевался просто, мог и перед придворными появиться в джемпере или толстовке. Если он в мундире, значит, скорее всего, пришёл с заседания Малого совета. Значит, не сразу от Сурийны… Впрочем, он мог заглянуть к ней сразу после Совета. Бог его знает.

– Ты пытаешься показать себя мягкой и безупречной и думаешь, что я поверю. Но я знаю, что ты давно бы отхватила свой кусок, если бы тебя не сдерживали.

– Как именно сдерживали? И кто именно? – Она подняла глаза и посмотрела на него прямо, отчасти даже с вызовом. – Ты? У тебя нет на это времени и сил. Кроме меня хватает намного более опасных вельмож.

– Женскому правлению, моя дорогая, положен конец раз и навсегда. Я заключил в Камень собственную мать, которая решила пойти по стопам свекрови. Помнишь? Политика – игры насмерть.

– Да, разумеется. Как вообще все взаимоотношения в императорской семье. Можно не сделать ровным счётом ничего дурного и потерять голову или свободу, потому что так сложатся обстоятельства. Но со мной ты ничего подобного не сделаешь. Я могу сказать, почему.

– Просвети.

– Потому что я всегда на твоей стороне. Я всегда буду стоять за твою династию и поддержу любое твоё решение – и по обстоятельствам, и по убеждениям. И ты это знаешь. Я это многократно доказывала и ещё докажу. У тебя не так много союзников, чтоб отталкивать даже слабейших из них, а я не слабая. Ты хочешь вывести с поля одного из ключевых игроков своей партии? Твоё право. Твоё дело. Но, боюсь, ты пожалеешь об этом.

– Нет, не пожалею. Женщины не способны остановиться, когда начинают чувствовать реальную власть. Они не способны остаться в рамках разумного.

– Почти никто этого не может. Но когда человек стоит на твоей стороне…

– Хватит. Я верю в искренность твоих намерений. Но чтоб потом мне не пришлось тебя карать, я вынужден тебя ограничить. В политику тебе дороги нет, повторяю, занимайся своими женскими делами и не лезь в мужские игры.

– Хорошо. Тогда, обращаясь к делам семейным, хочу заметить, что тебе, увы, придётся казнить Сурийну. Ничего не имею против неё как твоей любовницы, но она пыталась отравить мою кузину Араму, а поскольку Арама в положении, это уже вполне государственное преступление.