Нелюбовный роман

По крайней мере, герцогиня была уверена, что её не заметят или тут же забудут о ней. А если и не забудут, то им будет всё равно. Мало ли что госпоже здесь понадобилось. Хочет – и гуляет.

В покоях Арамы Хидиан приятный полумрак дышал летним ветерком – он пробивался сквозь шторы, причудливо шевелил их, приносил аромат цветника и моря. Слабый, совсем слабый. Арама лежала лицом вниз и сперва даже не отреагировала на появление Рудены. Долго, очень долго лежала без движения, пока прислуга не покинула спальню, и младшая горничная плотно закрыла за собой дверь. Дамы остались одни. Только тогда Арама приподнялась и повернула к Рудене искажённое лицо.

– Ты меня обманула!

– Я тебя спасла.

– Зачем было убивать его? Мы же договаривались о другом! Он должен был уехать из страны, вот так ты обещала!

– Это было невозможно. Если бы ты задумалась хоть немного, то сама бы поняла, что это невозможно. Решать проблему нужно было раз и навсегда. Если бы через пару лет он снова всплыл, да хоть бы даже через десяток лет твой любовник явился бы предъявлять свои права на сына, всё рухнуло бы. Рядом с благом государства жизнь этого юнца – ничто. И твоя влюблённость – тоже ничто.

– Зачем тогда ты обещала?!

– Я ничего тебе не обещала, кроме того чтоб выручить тебя. Выручила, как видишь. Выручила так, как вообще было возможно. Я разгребла за тобой твои ошибки и промахи. И была уверена, что благодарности от тебя не дождусь, – Рудена говорила это, стоя над Арамой, горечь в её голосе не была наигранной. Арама не отозвалась на её тон, она вздрогнула всем телом и уткнулась обратно в подушку.

– Я тебя ненавижу…

– Ну, конечно.

– Ты обманула меня! Ты должна была сохранить ему жизнь.

– Нет, не должна.

– Но зачем, господи! Зачем так!

– А ты могла бы придумать другой убедительный способ тебя прикрыть? Хоть какой-нибудь? Нет, не фантазии на тему, что если любовник куда-нибудь исчезнет, все сразу перестанут вспоминать эту историю. Болтовня об адюльтере не прекратилась бы, если бы мальчишка просто уехал.

– Ты его убила…

– Вспомни лучше о своей вине. – Рудена помолчала. Потом присела на край её кровати. – И не надо лежать и страдать. Тебя заподозрят снова, если не возьмёшь себя в руки. О горничной так не горюют.

Арама снова оглянулась на собеседницу – черты были исковерканы злой, ненавидящей гримасой. В её залитом слезами лице остались лишь следы обычной прелести. И у Рудены забрезжило понимание, как в действительности её дальняя родственница относилась к юноше. Забрезжило – но холодно. Никаких чувств она сейчас не испытывала ни к убитым, ни к Араме – хоть сочувствие, хоть раздражение были не реальными, а чисто умозрительными. Может быть, чуть позже она позволит себе почувствовать к ним всем что-то такое, живое. Но сейчас Рудене было наплевать на них всех. Дело сделано, слава Богу.

– Так ты сейчас меня́ хочешь сделать виноватой?! Ты приказала его убить, твои люди его убили – а виновата я?!

– Конечно, ты. Можно подумать, мне было дело до этого Корна. Но давай не будем насмерть ссориться. Это сейчас получится легко, но трудно будет исправить.

– Значит, ты боишься со мной поссорится, да?

– Нет, – помолчав, ответила герцогиня. – Совсем не боюсь. Ты ведь не захочешь, чтоб я в случае нашей ссоры подняла всю эту историю.

– Как ты её поднимешь? У тебя нет доказательств.

– Ошибаешься. Доказательства у меня есть, и я их, конечно, сохраню. Не во дворце, разумеется, так что можешь не отправлять своих девушек их искать. Спрячу вашу переписку в другом надёжном месте.

– Какую ещё переписку?! Я уничтожила все его письма ко мне!

– Его письма почти ничего не доказывали, кроме того, что он писал тебе. У меня сейчас твои письма ему – это намного серьёзнее. Но будь спокойна. Обещаю, пущу их в ход только в том случае, если ты не оставишь мне другого выхода. – Она подождала, пока Арама поднимется, сядет. Они схватились взглядами, как борцы – руками. Смысл этого взгляда легко было понять. Теперь у Рудены будет на одного врага больше и ровно до тех пор, пока Араме снова не понадобится её помощь. Но оказывать её Рудена, конечно, больше не возьмётся. Разве что уж совсем в исключительном случае. – Надеюсь, этого никогда не случится.

– Я тебя ненавижу.

– А обещала быть вечно обязанной. Клялась, что готова жертвовать чем угодно.

– Но не его же жизнью!!!

– Хватит вопить. Прислуга любопытна. Глупо теперь, когда проблема разрешилась, потерять всё по собственной запальчивости.

– Не указывай мне! – И опять хлынули слёзы. – Никогда не прощу… Никогда…

– Главное, чтоб ты помнила, кто тебе помог, а кто в это время сплетничал о твоём падении.

– Чтоб помнила, у кого я теперь в руках, да?

– Как тебе угодно. Можешь помнить о добре, можешь – обо всём остальном. Каждый, знаешь, сам куёт свою судьбу… – Усилием воли Рудена смирила себя и заговорила примиряющее. – Арама, одумайся. Случившееся тяжело для тебя, это горе, но ты должна подумать о своём сыне. Он ни в чём не виноват. Ты должна успокоиться и набраться терпения. У тебя будет возможность потосковать потом, когда он родится, и ты отнимешь его от груди, тогда твоя боль уже не будет его отравлять.

– Уходи, Рудена. Уходи, прошу. Тебе меня никогда не понять. Уходи.

«Действительно, мне тебя не понять», – подумала герцогиня. Не так и не произнесла этого вслух. Уходя, придержала за локоть младшую горничную (которой теперь, видимо, предстояло получить срочное повышение) и сказала ей:

– Не пускай к госпоже других жён и любовниц её мужа. Соври им что хочешь, но они не должны видеть её такой расстроенной. Пусть сперва приведёт себя в порядок.

– Конечно, ваша светлость. Сюда уже приходила госпожа Сурийна, она пыталась пройти…

– Какая она ещё госпожа… За этой следи особо. И если что-нибудь попытается сделать, лучше сразу сообщи мне. Жизнь её светлости Арамы сейчас слишком важна, ты понимаешь?

– Конечно, понимаю.

Рудена проводила девушку оценивающим взглядом. Появилась мысль, что стоило бы сделать её своим человеком, и даже, пожалуй, легко будет найти к ней подход. Инструментов в распоряжении много… Но нет, всё-таки не стоит. У Рудены уже есть письма, и одного средства воздействия вполне достаточно.

Но увы, реальность такова, что в политике оружие против кого-то всегда обоюдоостро. И герцогиня решила, что пока Араму не стоит раздражать. Если она узнает, что её горничная служит Рудене, может взбелениться настолько, что забудет об осторожности.

Этого не надо…

В покоях Рудену уже ждал парикмахер с помощницами и мастерица макияжа. Последняя заметно нервничала – ей ещё нужно было подрисовать лица двум знатным дамам – но старалась этого не показать. Она сразу показалась герцогине неприятным человеком. Рудена жестом дала Лалле понять, что больше эту мастерицу к ней приводить не следует. А потом взглянула мастерице в глаза и увидела там понимание и злобу, даже ненависть. Эти понимание и злоба были так неожиданны, что герцогиню словно освежило порывом свежего ветра, пахнущего морем или озёрной водой. Откровенности в поведении окружающих обычно было так мало… Рудена жестом остановила Лаллу, которая шагнула было увести непонравившуюся женщину и привести другую.

Сперва закончили причёску, и парикмахер откланялся. Вместе с ним герцогиня передала записку Есении, как и собиралась, но на деле уже засомневалась, что им есть о чём говорить. Есения слишком болтлива и глупа, чтоб с ней можно было безопасно делиться информацией или своими мыслями. А вообще сейчас Рудене захотелось откровенно поболтать с другой женщиной… Даже странно, почему эта идея кажется ей такой интересной. Однако прежде чем подставить лицо рукам мастерицы макияжа, герцогиня знаком отослала и Лаллу, и младших горничных – оставила пространство без единого лишнего уха.

– Осторожней, – сказала она. – Брови правь слегка… И можешь рассказать, что тебе так не нравится. Пока не против послушать.

– Я вас не понимаю, ваша светлость, – бестревожно ответила мастерица. Кисточка в её руках двигалась всё так же спокойно, как и раньше, и приятно касалась кожи Рудены.

– Понимаешь. Злишься на меня? Хотелось бы узнать, почему.

– Ну что вы, ваша светлость, на что я могу злиться.

– Твоё дело, девочка. Держи свои обиды при себе, раз тебе хочется. До них, кроме тебя, дела по большому счёту ни у кого нет.

К её удивлению женщина ответила.

– Дело совсем не в обидах, ваша светлость, и не в злости. Просто, честно сказать, я в недоумении.

– В чём? В недоумении? Теперь ты меня действительно заинтересовала. Говори.

На этот раз молчание длилось дольше. Закрыв глаза, Рудена наслаждалась спокойными, размеренными движениями кисти. Ей нравилось, что при всём том напряжении, которое чувствовалось в мастерице, она способна была работать аккуратно и приятно.

– Я не хочу потерять работу, ваша светлость.

– Зачем тогда было начинать разговор?.. Ладно, девочка, если будешь учтива, ничем плохим этого разговор для тебя не закончится – обещаю.

– Боюсь, быть учтивой в этом деле будет трудно.

– А ты попытайся! Ну… – Рудена даже рассмеялась – но едва слышно. – Я постараюсь бы снисходительной, договоримся так. Ты воспламенила моё любопытство. Говори.

– Извольте, ваша светлость. Всё как есть. О вас говорили, что вы готовы действовать и защищать интересы женщин. На самом высоком уровне. Об этом действительно много говорили.

– Вот как? Много?

– Да, упоминали, я об этом слышала.

– И?

– Я, когда услышала об этом, подумала, что могла бы умереть за такого человека. Пожертвовать всем ради нашей общей надежды… Это странно звучит, я знаю. Может быть, даже глупо. В том, чтобы умирать за будущее таких же людей, как я, нет ничего особенного. Но в наших усилиях нет никакого смысла, пока нет хоть какой-то поддержки сверху. И ваше имя показалось нам настоящим воплощением благого будущего. Но на деле оказалось, что вы не делаете ничего.

Рудена приоткрыла глаза и взглянула на собеседницу. В глазах той была искренность, и это с одной стороны подкупало, а с другой – успокаивало. Герцогиня в этом смысле мало чем отличалась от других людей – она плохо относилась к обвинениям и не терпела оправдываться, особенно перед теми, кто не имел над ней власти. Но и по откровенным беседам стосковалась настолько, что пошла на слепую встречу с незнакомым мужчиной. В этом смысле общение с мастером макияжа было в разы безопаснее.

Само собой, первая мысль была: «Может быть, провокация»? На этот случай она мысленно набросала простенький план – обычное дело. Но на провокацию походило мало. Она наперечёт знала всех, кто мог бы попытаться её спровоцировать, и никому подобная конструкция не пришла бы в голову. Слишком абсурдно, может и быть правдой.

– Вот оно что. Ваши усилия? И много вас таких?

– Да. Нас очень много. Есть за что бороться, все хотят жить хорошо, или хотя бы чтоб лучше жили их дочери. На нас человечество не заканчивается, как и сам женский род. Но пока мы не видим никакого просвета.

– И всё это только потому, что бездействует герцогиня Азиттийская?