Нелюбовный роман

XI

Пришлось выбрать детский приют в Феро, потому что в родной городишко Севель не отпустили. Её даже из имения выпускали с огромной неохотой, но после долгих и настойчивых просьб разрешили съездить в Феро, ближайший крохотный городок, под охраной и строго без сыновей. После долгих споров и уговоров разрешили взять с собой старшего – помимо четырёх человек охраны и двух помощниц, которые сами по себе были крепкими, обученными и умели владеть оружием.

Жители Феро работали на небольшом заводе удобрений и крохотной фруктовой фабричке, где изготавливали из местных фруктов буквально всё, от джемов и мармелада до уксуса и эфирных масел. В основном же в области занимались сельским хозяйством. Здешние яблоневые, грушевые и сливовые сады прославили область, имелись свинофермы, и везде, конечно, трудились женщины. Одиноких женщин в Феро проживало очень много, заметно больше, чем в среднем по стране, но детский приют был только один. Бедный и сильно переполненный.

Севель было неловко, что её подвезли к приюту на роскошной машине графа, но спорить она не решилась. У неё схватило сердце, едва она увидела обшарпанные стены, вылизанный скверик перед входом, край огорода и одетых в серое бледненьких девочек, которые работали там. Ей показалось, что она в один момент оказалась в своём детстве, даже в животе заурчало – вспомнилось, что такое голод, хотя она не голодала уже многие годы. Замерев на месте, она рассматривала серое угрюмое здание со старыми рассохшимися ставнями и малышек в одинаковых застиранных платьицах, которые тихо, чинно гуляли на травке и даже не решались бегать. Севель знала, почему. В их приюте за беготню и шумные игры строго наказывали.

Девочки всегда должны были вести себя тихо, спокойно, быть незаметными. Их к этому приучали едва ли не с младенчества.

– Мам, – мягко позвал Ованес. – Идём?

Он сильно вытянулся за последний год и превратился в статного привлекательного юношу. Держался он так, что на него приятно было посмотреть – горделивый, уверенный в себе. В школе Восхождения Семи он недавно начал заниматься фехтованием и верховой ездой, и это благотворно сказалось на осанке. Теперь Ованес смотрелся настоящим молодым аристократом, и не поверишь, что он рождён от грубияна-рабочего и заводской работницы. И в свете всего этого его предупредительность и внимательность к матери особенно подкупала, и Севель на каждом выезде замечала, как восторженно женщины и девушки смотрят на Ованеса.

Словом, этот парень, как войдёт в возраст, сможет выбирать буквально любую, какую пожелает. Да что там, уже и сейчас может…

Женщина с удовольствием оперлась о его руку и пошла ко входу в здание, где её ждали директор и старшие воспитательницы. Твёрдая уверенная рука сына придавала уверенности и Севель, она даже смогла посмотреть в глаза директору, хотя до того буквально тряслась от испуга, усвоенного ещё в детстве.

Мужчина же широко, приветливо улыбался и был очень вежлив.

– Доброе утро, мадам. Очень рады вас видеть. Прошу вас за мной. Мы счастливы вниманию супруги нашего господина. Как здоровье ваших сыновей?.. Очень рады слышать. Надеемся в будущем увидеть в гостях и наследника его светлости. Хотите ли вы посмотреть приют или сперва передохнуть с дороги и попить чая?

– Я бы сначала взглянула на малышек, – робко ответила Севель.

Директор приюта ответил величавым поклоном.

– Конечно, мадам. Но, можно быть, ваш сын предпочтёт пока выпить чаю…

– Нет, я тоже посмотрел бы на малышек, – ответил Ованес. – Мне интересно, кто станет будущей воспитанницей в нашей семье. – И решительно подал матери руку. – Идём, матушка?

В малышовом отделении кроватки стояли в несколько рядов – младенцев было много – и нянечки суетились вовсю, напоказ. По их поведению было заметно, что такая суета им непривычна. Малыши же молчали, лишь изредка попискивали, но негромко. Севель немедленно продемонстрировали самых здоровых девочек. Даже самые здоровые выглядели не очень, но дело было совсем не в этом. У Севель вторично сжалось сердце, захотелось забрать отсюда вообще всех, но она прекрасно понимала, что это невозможно. Ну куда ей больше пяти десятков младенцев? Может, средств теперь на них и хватит, но ведь каждой девочке нужно будет внимание, а откуда взять столько хороших нянек? Вот на это у неё, Севель, уже нет ни средств, ни времени, ни сил.

И она поняла, что не может взять и подарить удачу и благополучную будущую жизнь только одной малышке из всех них. Одна будет расти в благополучии и холе, получит отличный уход и хорошее образование, выйдет в жизнь здоровенькой, во всеоружии – а что же остальные? Ну как, как выбрать ту, которой повезёт? Или все, или ни одной. Севель поняла, что, возможно, годами будет корить себя за несправедливость, и как ни уговаривала, что счастье хотя бы одной лучше, чем несчастье всех, не смогла себя заставить выбрать питомицу.

Расстроенная, она покачала головой, отказываясь подержать на руках одну из малышек, которую ей настойчиво протягивала нянька, и кивнула на дверь, мол, я бы погуляла по приюту, ещё подумала. Работники приюта встретили это предложение с готовностью и повели показывать дорогой гостье спальни, холлы, учебные комнаты. Здесь всё было почти такое же, как в том приюте, где выросла сама Севель, и при виде этих скудных неприютных помещений она снова затрепетала.

И тут из-за угла на неё выскочила крохотная трёхлетняя девочка с встрёпанными светлыми кудряшками, бойконькая, с раскрасневшимся, хоть и худеньким личиком. Она остановилась как вкопанная, увидев депутацию, и в растерянности прижала пальчики к губам. Следом за ней бежала девочка постарше, лет двенадцати на вид. Она при виде директора и сопровождающих испугалась уже нешуточно, но не бросилась обратно, а подскочила к малышке, схватила её, прижала к себе.

– Простите, господин директор.

Севель бегло оглянулась на мужчину, начавшего белеть от злости, и снова посмотрела на девочек.

– Они сёстры?

– Нет, – сказала одна из сопровождающих женщин. – Просто Нейяше часто возится с этой малышкой. Извините, госпожа, что они вас потревожили, мы сделаем обеим внушение…

– Я забираю их, – сказала Севель. – Обеих. Ведь можно?

– Конечно, госпожа, – успокаиваясь, улыбнулся директор. – Кого угодно, если пожелаете. Это Нейяше, а эта, – он показал на младшую девочку и покосился на сопровождавшую сотрудницу, ожидая помощи.

– Ута, – подсказала та.

– Это Ута. Но вы, конечно, можете назвать их так, как вам будет угодно… Идите, собирайтесь, девочки. Нейяше, помоги Уте собраться. – И принахмурился, показывая, что ласковость ласковостью, но если старшая девочка промедлит, ей ещё успеют тут показать где раки зимуют.

Обе девочки тут же исчезли, а Севель, освобождённая от тягот выбора, повеселела и стала посматривать по сторонам с большим интересом, но и с опасением – не встанет ли перед ней новая дилемма, не придётся ли спасать от наказания ещё кого-нибудь. Но обошлось, и в машину она уселась в сопровождении двух девочек. Скудные вещи обеих несла старшая, ещё больше осунувшаяся и испуганная. Зато младшая была полна любопытства, глазки искрились оживлением, и с ней оказалось легко поладить. Она была из тех детей, которые абсолютно полны радости жизни, буквально искрятся ею, что бы ни случилось, и стоило ей убедиться, что новая знакомая – женщина добрая, как она вполне расслабилась и повеселела. Машина очаровала её, девочка охотно уселась на сидение, уставилась в окошко и затихла.

А вот старшая мялась и посматривала на жену графа лишь украдкой, с опаской. И Севель отлично её понимала. Нелёгкая жизнь почти отучила девочку верить в чудеса. От любого новшества она ожидала только ухудшения своей участи. Севель не спешила с заверениями. Зачем – она сама скоро убедится, что всё хорошо.

– Тебе нравится имя Нейяше? – спросила она чуть погодя. – С одной стороны, зваться «Не желающей идти следом» многим даже может быть по вкусу…

– Не особенно нравится, госпожа, – осторожно ответила девочка.

– А как бы ты хотела называться?

– Агна, госпожа. – И, помолчав, добавила: – Так звали мою мать, госпожа.

– О… Хорошо. В честь мамы… Уверена, ты когда-нибудь сумеешь её найти.

– Не смогу, госпожа… Она умерла.

Севель почувствовала, как соль щиплет под веками, не удержалась – обняла девочку, прижала к себе. Ладони её ощутили все косточки Нейяше-Агны, и женщина пришла в себя, подумав, что девочки, наверное, голодны. Она шмыгнула носом, отпустила удивлённую девочку и потянулась к маленькому переносному холодильнику, где припасла пару бутербродов на случай, если Ованес вдруг проголодается.

– Хочешь перекусить? Поешь. А ты хочешь? – поинтересовалась она у Уты.

Та деликатно взяла бутерброд и картаво поблагодарила. У неё неплохо получалось выговаривать «Пасиба».

Старшая девочка в момент съела угощение и опасливо посмотрела на Севель. После паузы всё же решилась:

– Можно спросить, госпожа?

– Конечно.

– А для какой приблизительно работы мы вам потребуемся?

– Для какой работы? – раздумчиво повторила Севель, понимая, что просто отрицать – дело пустое, это не успокоит. А нужно-то именно успокоить. – Во-первых, вам обеим нужно будет много учиться. Во-вторых, у меня ведь много детей, знаете.

– Да, госпожа, четверо сыновей, я знаю.

– Ну, Ованеса ребёнком уже не назовёшь. Да и Радовит большенький. Но Славента и Держен ещё малы. Мне нужна будет помощь. К тому же, я надеюсь, что ты поможешь мне с Утой. Я всегда хотела девочку, но поняла, что младенца просто не потяну. Ты согласна помогать?

– Конечно, госпожа! – приободрилась девочка, даже порозовела слегка. – С радостью! – И сразу покосилась на младшую, показывая, что присматривает, как та себя ведёт. Хотя необходимости не было – малышка благовоспитанно доедала бутерброд, кроша хлеб строго на коленки, на подол своего платьишка, ни в коем случае не на сидение машины.

– Вот и замечательно. Агна, значит.

Обе девочки быстро освоились и с новой комнатой, и с новым жилищем в целом, и с новой жизнью. Особенно оживилась младшая. Её щёчки ещё не успели толком округлиться, а она уже увлечённо носилась по садику у особняка, восторженно кричала на птиц, пыталась гоняться за кошкой и смеялась в голос, на себя прежнюю едва похожая. Севель с улыбкой наблюдала, как она преображается, а иногда в удовольствие принимала участие в возне.

Даже Агна иной раз поддавалась общему веселью, но чаще оставалась серьёзной, внимательной, немного чопорной. Она так усердно выполняла обязанности по наблюдению за малышами, что почти не отличалась от нянек, взятых в штат прислуги. Севель иногда чувствовала себя неловко перед ребёнком, которому тоже хотела бы подарить детство, но тот сам его себя лишал от страха, что благополучие может в один миг закончиться, если он вдруг не угодит. Переубедить девочку в этом вряд ли бы удалось, и Севель не пыталась, надеясь, что со временем Агна успокоится, расслабится хоть немного, начнёт доверять опекунше.

Пока же Севель лишь улыбнулась бледненькой от напряжения Агне, немного побегала с Утой, потом помогла ей кормить воробьёв булкой и снова погналась за развеселившейся малышкой через заплетённые розами арки.