1928 год: ликвидировать ликвидаторов

Глава 34

Ворошилову Сталин предложил не вино, а коньяк, достав из шкафа графинчик поменьше, наполненный золотистой жидкостью. Потом налил и остальным в маленькие стопки, повышая градус. Закончив рассказывать про новый самолет, наркомвоенмор провозгласил тост за советскую авиацию. После этого начали играть в бильярд, как и сказал Сталин: он и Менжинский против Молотова и Ворошилова. Чемоданов внимательно наблюдал за игрой, вовремя замечая все нарушения правил, как и положено справедливому судье. Первую партию Молотов и Ворошилов проиграли, но никто из них не полез под стол лаять по-собачьи. Просто сделали паузу, в которой Сталин объявил о том, что неплохо бы и закусить.

Генсек вел себя как радушный хозяин, даже позвонил кому-то, чтобы принесли угощения. И вскоре появился собственной персоной Карл Паукер. Впрочем, прикатив столик с едой, он, вежливо поздоровавшись с присутствующими, тут же удалился. На столике находился белый сыр сулугуни, нарезанный ломтиками на деревянной доске. На серебряном подносе лежали бутерброды с черной икрой. Рядом расположились простые соленые огурцы в фарфоровой миске. Отдельно на удлиненном блюде лежала копченая лососина. А посередине в плетенной корзинке торчали лепешки свежего лаваша, еще даже теплого.

Вот только не имелось ни одного столового прибора. Впрочем, Сталин ловко отщипнул пальцами правой руки кусок лаваша, положил на него ломтик сыра и отправил в рот, показав, что он прекрасно обходится без всяких ложек и вилок. И остальные последовали его примеру, тоже закусив по-простецки. Менжинский, и я вместе с ним, отведал бутерброд с икрой, а Ворошилов почему-то предпочитал заедать коньяк солеными огурцами.

Я смотрел, как человек в полувоенном сером френче, немного захмелев, закуривает трубку и думал о том, что представляет он собой такое же человеческое существо, как и все остальные, а мифы про его презрение к людской природе являются сильным преувеличением. Еще мне подумалось, что, быть может, его душевное ожесточение сложилось, в том числе, по причине постоянного дискомфорта и боли в руке? А еще смерть второй жены Надежды Аллилуевой, которая, вроде бы, как писали в двадцать первом веке, покончила с собой в ноябре 1932 года, выстрелив себе прямо в сердце после ссоры с мужем, очень плохо на него повлияла.

Во всяком случае, до этого никакими массовыми репрессиями Сталин не занимался. Он, разумеется, не походил на гуманиста, но не страдал и самодурством. В 1928 году он продолжал бороться за власть. Но, насильственных методов пока старался избегать даже в отношении троцкистов. Иначе, вместо ссылки он приказал бы расстрелять того же Троцкого! И все это означало, что, может быть, на Сталина мне удастся подействовать лечением и убеждением. У меня же и навык соответствующий активирован.

В бильярд компания играла довольно увлеченно. Вот только за этой игрой я убедился, что созвал Сталин свой ближний круг не столько ради бильярдных упражнений, сколько ради все той же политики. Вся эта игра представляла собой некую форму для совещания. Когда Молотов и Ворошилов проиграли вторую партию, Сталин поблагодарил Чемоданова, попросив его удалиться. Но, на просьбу проигравших отыграться все-таки согласился. Вот только сам уже потерял прежний интерес к игре и повел разговоры, не имеющие к бильярду никакого отношения, а предназначенные исключительно для ушей самых ближайших соратников по работе. Ну с кем бы еще он мог так откровенно обсудить меры, принимаемые против оппозиции? Он и не скрывал этого, проговорив:

— Мы тут собрались не только поиграть, а потому, что мне нужно узнать ваше мнение по одному очень важному вопросу. Но, прежде всего, я хочу объявить, что, благодаря решительным действиям товарища Менжинского, Троцкий вывезен под охраной на дачу в Горки. И теперь он будет находиться там без права покидать это место. Между прочим, сам товарищ Менжинский подвергся, при этом, серьезной опасности. Когда он возвращался из Горок, на него произошло покушение на дороге. И он геройски застрелил нападавших. Как выяснилось, товарищ Менжинский еще и отличный стрелок! И, самое главное, что в деле разгрома оппозиции такой решительный человек на нашей стороне. Потому сейчас мы вместе с ним обсудим меры в отношении других главных оппозиционеров. Надо сегодня же решить, что будем делать с ними. Они скоро узнают, что их главарь находится под домашним арестом в Горках, и могут решиться на какой-нибудь мятеж. Потому предлагаю, немедленно отправить в ссылку и все руководящее ядро троцкистов. А вы что скажете?

— Пожалуй, я соглашусь с вами, — кивнул Молотов.

— И я тоже, — поддержал Ворошилов.

Сталин посмотрел сначала на одного, потом на другого, затем перевел взгляд на меня и спросил:

— А вы, товарищ Менжинский, что нам предложите?

Вячеслав собрался что-то промямлить, поскольку у него не имелось никакого плана на этот случай. Потому отвечать за него пришлось снова мне. Отодвинув его личность в сторонку, я произнес:

— Предлагаю свезти их всех туда же, в Горки. И пусть они там передерутся на бытовой почве. А нам так будет гораздо удобнее за ними наблюдать. Это выйдет легче и дешевле, чем устанавливать наблюдение за каждым из них по отдельности, да еще и в каких-то отдаленных районах СССР.

— Но, там же всего три жилых здания. Усадьба и два флигеля. Причем, один флигель, насколько я знаю, занят прислугой! — попытался возразить Молотов.

На что я сказал:

— Ничего, зато эти троцкисты сразу почувствуют на себе все прелести коммунального уплотнения.

И тут меня неожиданно поддержал Сталин:

— Ваше предложение про уплотнение главных троцкистов в Горках мне нравится. Кто за предложение товарища Менжинского?

И он сам первым поднял руку. Следом за генсеком участие в этом импровизированном голосовании без протокола принял и наркомвоенмор Ворошилов, тут же одобрив решение поднятием руки следом за Иосифом Виссарионовичем.

— Тогда и я, пожалуй, против не буду, — присоединился и Молотов, не желавший идти наперекор воле Сталина.

— Значит, предложение товарища Менжинского принимается единогласно, — констатировал вождь большевиков. И добавил, обратившись ко мне:

— Считайте, что решение принято. Его реализацию и все полномочия, в связи с этим делом, мы доверяем вам, товарищ Менжинский. Только запомните, что официально вся инициатива о переселении троцкистов в Горки под надзор чекистов должна исходить со стороны вашего ведомства, а не от Политбюро. Это политически важно. Нам сейчас ни к чему, чтобы партийное руководство троцкисты обвинили в расправе.

Он посмотрел на меня с хитрым прищуром. Я понял, что генсек хочет использовать меня в качестве громоотвода, тем не менее, набрался наглости и спросил про другое:

— Разрешите, товарищ Сталин, задать только один вопрос. Будет ли вами об этом решении поставлен в известность Генрих Ягода?

Большевистский лидер ухмыльнулся и проговорил:

— Вы же председатель ОГПУ, вот и информируйте тех, кого считаете нужным проинформировать из своих сотрудников. Почему это должен делать кто-то из нас? А что касается Ягоды, то меру его участия или неучастия в этом деле, или в других делах, как и вопросы доверия ему или его отстранения, решать только вам, товарищ Менжинский. Я правильно говорю, товарищи?

Молотов и Ворошилов закивали в знак согласия почти синхронно, солидаризируясь с генеральным секретарем. И я понял, что Сталин дает мне карт-бланш на любые действия против Ягоды. После этого я позволил себе немного расслабиться, снова затаившись в уголочке подсознания. А Вячеслав, как всегда, мысленно упрекал меня, мол, беру на себя слишком много. Я же просто молчал и наблюдал за ним изнутри. Ведь это так интересно, оказывается, наблюдать за человеком из его же головы, чувствуя все его ощущения и заглядывая даже в его воспоминания! Тем более, что этим человеком я мог стать теперь сам в любой момент по своему желанию. Ведь моя личность во внутренней борьбе оказалась сильнее.

Вернее, никакой борьбы личностей между нами даже и не вышло, потому что Вячеслав не собирался со мной бороться. Свыкнувшись довольно быстро с моим появлением в своей голове, он с тех пор всегда безропотно подчинялся мне, когда я нагло отодвигал его личность в сторону, полностью захватывая контроль над телом. Я в любой момент мог задвинуть Вячеслава куда-то в угол нашего общего черепа по своему желанию, а он так не умел. Возможно, что и не хотел. В сущности, хоть он и ругался каждый раз потом на некоторые мои действия, Вячеслав хорошо понимал, что в его собственной натуре не хватает решительности и даже жесткости, которые имеются у меня в характере. И теперь, когда мы уже привыкли к раздвоению сознания, обе наши личности отлично дополняли друг друга. Вячеслав с его навыками был мне нужен не менее, чем я ему, а потому я, конечно, старался не наглеть сверх меры, давая ему возможность радоваться жизни, когда он этого хотел.

Менжинский покинул кабинет Сталина уже вечером, оставив вождя в компании Молотова и Ворошилова. К тому моменту рабочий день уже закончился. И Вячеславу снова захотелось пройтись пешком без всякой охраны под свежим январским снежком, опять падающим крупными хлопьями, сверкающими снежными кристалликами в свете электрических фонарей. После выпитого спиртного он, конечно, был немного навеселе и по дороге вспоминал свою молодость, когда мог беспечно гулять в эмиграции допоздна по вечернему Парижу и потом завалиться среди ночи в какой-нибудь уютный бордель к веселым французским девицам.

Еще ему вспоминались гораздо более простые товарищеские отношения между партийными руководителями в прошедшие времена. Возможно, что Вячеслав просто ностальгировал по прежним временам, когда он сам был моложе. Судя по его воспоминаниям, за годы, прошедшие после смерти Ленина, партийная жизнь и взаимоотношения руководителей между собой сильно усложнились. Менжинский хорошо помнил, как ночи напролет работал вместе с Дзержинским. А потом они вдвоем шли до квартир пешком по ночной Москве, уставшие, с всклокоченными волосами, в старых шинелях и сапогах, но полные энтузиазма, проявляли удивительную беспечность, отпускали машины и охрану…

Даже сам Сталин тогда тоже казался проще. Зимой он ходил по городу в шапке-ушанке, завязанной под подбородком, сам посещал рынки и много говорил с разными людьми, даже мог шутить и смеяться с простыми гражданами. Ведь мало кто знал его в те первые годы после революции в лицо. Но, теперь он совсем уже не такой. Сильно изменился Коба, осознав себя правителем. Да и Дзержинского давно уже нет в живых.

Впрочем, прогулка по кремлевским улочкам была вполне безопасной. Ведь Кремль представлял собой настоящую крепость, которую ответственно охраняли караулы и патрули красногвардейцев. Но, только Вячеслав вернулся к жене и ребенку в свою кремлевскую квартиру, как позвонил Трилиссер. Оказалось, что в деле с покушением кое-что прояснилось. Вскрылись новые детали и обстоятельства. И товарищ Москвин хотел видеть Менжинского лично, поскольку выяснилось, как он сказал, нечто весьма важное и очень неожиданное, о чем лучше поговорить не по телефону. Расслабившемуся Вячеславу совсем не хотелось снова собираться и ехать на Лубянку, потому он просто пригласил начальника ИНО приехать в гости.