1928 год: ликвидировать ликвидаторов

Глава 17

Но, Менжинский недовольно пробурчал в трубку:

— Вот черт! Ты ничего лучше не придумал? На что нам этот объект, где умер Ленин? Да и не подходит эта усадьба, потому что там до сих пор проживает с семьей Дмитрий Ильич Ульянов, брат вождя. И как ты представляешь определить туда нашего клиента? Неужели так сложно подобрать другую дачу, где никого нет?

Но, Бокий возразил:

— Не кипятись, Вяча. Мне удалось согласовать вопрос с комендантом Кремля Рудольфом Петерсоном. Ведь все правительственные дачи находятся на контроле его кремлевской комендатуры. А сам Рудик Петерсон у меня на крючке еще с тех памятных вечеров нашей «Дачной коммуны». Я думал немного надавить, но не пришлось. Оказывается, Сталин уже дал ему прямое указание посодействовать нам в подборе подходящего объекта, и сам, вроде бы, на эти Горки намекнул. Так вот, Рудик и обрадовался. Теперь он утверждает даже, что по поводу выделения нам именно Горок получен устный приказ Сталина. Но, я думаю, дело немного в другом. Петерсон немного лукавит. Мне известно, что он давно конфликтует с ленинским братом, пытаясь его переселить из Горок в московскую квартиру, чтобы сделать в Горках музей Ленина. Но, Дима Ульянов упирается, жалуется всем, кому может, на давление со стороны Петерсона, и не собирается съезжать. А дача эта слишком большая, чтобы размещаться там одной семье. Ведь Дима, хоть и брат вождя мирового пролетариата, но сам же не вождь, чтобы эдакими хоромами за государственный счет пользоваться, а всего лишь врач Санупра Кремля. Вот и рад Рудик Петерсон воспользоваться оказией, чтобы нашими руками подвинуть Ульянова во флигель, хотя бы.

— Как-то это все… — начал Менжинский следующую фразу, но не закончил ее, потому что в этот момент я перехватил управление телом, сказав то, что давно хотел сказать:

— И вообще, я считаю подобные разговоры по телефону опасными, хоть и уверял меня Трилиссер, что все у него под контролем, и подслушать, якобы, никто не сможет. Потому дальнейшие действия обсудим при встрече.

Но, Бокий не удивился перемене тона собеседника, проговорив:

— Так приезжай сам, Вяча, заодно объект на месте посмотришь. Что тебе мешает?

Я согласился:

— Ладно. Приеду ближе к вечеру. А ты, чтобы время не терять, начинай тогда там мероприятия. Распорядись, пусть твои сотрудники подготавливают все там, как полагается. Вот только во флигель мы поселим не брата Ленина, а нашего клиента. И Дима Ульянов сам от такого нового соседства, надеюсь, сбежит.

Опустив телефонную трубку на рычаг, я решил, что надо бы сходить на обед пораньше, чтобы не встретить опять в столовой Генриха Ягоду. Впрочем, только подумал о нем, как дверь в кабинет распахнулась, и первый зампред сам влетел в кабинет без всякого приглашения, словно бы он пришел к себе домой. Он, по-видимому, так привык всем здесь распоряжаться, что обнаглел уже окончательно. Но, отповеди он не ожидал. А я вновь воспользовался своим новым навыком целителя, разогнав кровь и послав энергию в больные места, после чего, почувствовав себя значительно лучше, решительно встал ему навстречу и, нависая над Генрихом в силу своего более высокого роста, проговорил достаточно грозно, вопреки слащавой вежливости Менжинского, сразу перейдя на «ты» и назвав его настоящим именем:

— Тебя что, Енох Гершенович, мама в детстве вежливости не учила? Почему без стука к начальству врываешься? Что за привычка такая мерзкая?

Он потупился, опустив глаза, пробормотал невнятно:

— Я списки расстрельные на подпись принес.

— Ты должен был сначала моей секретарше об этом доложить и сидеть в приемной, пока она не доложит мне, а я не соизволю тебя пригласить. А ты же, братец Енох, обнаглел просто. Пользуешься тем, что я болен был в последнее время и еле шевелился? Так вот, считай, что я выздоровел. И с этого момента приказываю соблюдать правила подчиненности.

К моему удивлению, Ягода пошел на попятную:

— Простите, Вячеслав Рудольфович, такое с моей стороны больше не повторится.

Но, я еще поворчал, усаживаясь обратно в свое кожаное кресло:

— Ты что же думаешь, если я не делаю тебе замечаний по поводу бестактностей и вежливо общаюсь с тобой, то все тебе с рук сойдет? Но ты не учитываешь, Генрих, что мое терпение не бесконечно.

Ягода смотрел на меня с удивленным выражением лица, так, словно бы видел впервые. Судя по всему, моя отповедь подействовала. И он проговорил извиняющимся тоном, даже заискивающе:

— Я все понял, Вячеслав Рудольфович, посмотрите, пожалуйста, расстрельные списки. Вы должны завизировать…

Я сказал резко:

— Давай сюда бумаги. И папки с делами мне по каждому фигуранту будь любезен предоставить. С курьером пришлешь. Пока не будет папок с делами, не будет и подписей. В каждое дело теперь буду вникать лично, а списками подписывать высшую меру больше не собираюсь. Это понятно? А чего и кому я должен, я сам решу.

Когда Ягода покинул кабинет, тут же начал вопить из своего угла в подсознании сам Менжинский:

— Зачем ты так с ним? Генрих же очень злопамятный тип! Он может любую гадость сделать.

— А для чего же держать такого заместителя, чтобы его бояться? — сказал я мысленно Вячеславу.

Он ответил вопросом на вопрос:

— А куда от него денешься, если сам Сталин за ним стоит и всю его деятельность одобряет?

— Если деться от Ягоды никуда не получается, значит, придется деть куда-нибудь его самого, — послал я мысль Вячеславу.

— Что ты задумал, шизофрения? На что ты нас толкаешь? На преступление? — вопил Менжинский в глубине черепа.

— Собираюсь ликвидировать Ягоду, пока он не ликвидировал нас, — честно признался я.

Менжинский заметил:

— Тогда, тем более, нельзя с ним так разговаривать, а то спугнешь. Не боишься, что почувствует Генрих подвох и первым меры примет?

— Волков бояться — в лес не ходить, — бросил я Вячеславу.

— Ягода сам, конечно, не нападет, но подослать может кого-нибудь. И нам нужно, хотя бы, охрану усилить, — внес он здравое предложение. Видимо, чувство самосохранения все-таки наконец-то проснулось в нем, хоть и с опозданием.

— Я как раз собирался распорядиться по подчиненности, чтобы организовали пост в нашем подъезде, — сказал я.

Но, Менжинский предупредил:

— Такое не по официальным каналам лучше организовывать, а через надежных людей.

— А у тебя есть такие люди? — спросил я прямо.

Он ответил в своей манере, вопросом:

— Хочешь, я прямо сейчас позвоню одному из них?

— Хочу, — подтвердил я и отодвинулся в сторону, снова предоставив ему контроль над телом.

Менжинский поднял телефонную трубку и позвонил Карлу Паукеру, который занимал должность начальника личной охраны Сталина. Фактически, этот Паукер организовал заново всю эту службу, используя свои обширные возможности начальника оперативного отдела ОГПУ. Ведь он продолжал числиться и на этой должности. В подчинении у Паукера находился большой коллектив специалистов наружного наблюдения и оперативников, а также специальные комендантские отряды особого назначения. С их помощью чекисты и производили все необходимые действия: слежку, задержания подозрительных, обыски и аресты. Охрана тюремного здания, скрытого от посторонних глаз за фасадом на Лубянке, тоже поручалась сотрудникам этого отдела. Занимались подчиненные Паукера и допросами задержанных и даже расстрелами. Но, сам Паукер был сильно обязан Менжинскому своим положением.

Карл Паукер, родившийся в 1893 году в Лемберге, происходил из еврейской семьи и был потомственным парикмахером. Образование его ограничилось четырьмя классами начального училища. Что удивительно, в Первую мировую войну он призвался рядовым в армию Австро-Венгрии и воевал против России. Но, попав в русский плен весной 1915 года, он оказался в лагере для военнопленных в Туркестане, а после Февральской революции 1917-го остался в Самарканде, где снова работал парикмахером, подрабатывая еще и портным.

Как только большевики пришли к власти, Паукер тут же записался в партию и быстро поднялся по карьерной лестнице. В 1918 году он уже сделался заместителем коменданта Самаркандской области, через год стал зампредом революционного трибунала, а в 1919-м был уже начальником секретно-оперативного отдела ЧК Самарканда. В 1920-м Паукера направили на курсы комсостава, после чего он получил назначение начальником политотдела в 46-ю стрелковую дивизию РККА. А в конце года его взяли в Иностранный отдел ВЧК. Стремительный карьерный рост Паукера продолжался и дальше: в 1922 году он сделался заместителем начальника Оперативного отдела ОГПУ, а через год стал уже и начальником этого отдела.

И именно это стремительное продвижение в системе ВЧК-ОГПУ Паукеру обеспечил Менжинский, которому были необходимы люди, преданные лично ему. Заметив Паукера, когда он еще занимал очень скромную должность рядового оперативника в Иностранном отделе ВЧК, Менжинский взял его к себе личным помощником, который еще выполнял обязанности парикмахера. А для Менжинского, который любил покрасоваться перед женщинами, ухоженная внешность и хорошая прическа имели в то время очень важное значение. И, конечно, талант парикмахера он оценил в полной мере, очень сильно продвинув Паукера по службе. Так и затесался Карл Паукер среди больших начальников. А в 1924 году, после смерти Ленина, Менжинский порекомендовал Паукера Сталину, как человека, способного организовать и возглавить личную охрану.

Как ни странно, но Иосифу Виссарионовичу Карл Паукер сразу понравился. Будучи человеком энергичным, Карл обладал завидной работоспособностью, был общительным, не боялся шутить, не стеснялся рассказывать Сталину анекдоты, и даже не гнушался прихвастнуть, что, мол, до призыва в армию работал сценическим парикмахером в театрах Будапешта и стриг самых знаменитых на тот момент артистов не только Австро-Венгрии, но и всей Европы. И вскоре его за глаза уже называли шутом Сталина. Но, бестолковым Карл отнюдь не был. Проявив способности к порученному делу, Паукер создал под кураторством Менжинского для Генерального секретаря серьезную систему охраны, куда входило несколько тысяч сотрудников и даже воинские части особого назначения. Вскоре эта специальная охранная служба, выросшая из оперативного отдела ОГПУ, отвечала не только за безопасность Сталина, но и охраняла всех остальных членов Политбюро. А Иосиф Виссарионович настолько привык к самому Паукеру, что стал считать его своим доверенным лицом, ведь брил и подстригал его именно Паукер лично, а ни какой-то другой посторонний парикмахер. Другому бы Сталин не доверил мелькать у себя перед носом с острыми ножницами в руках, а то и с опасной бритвой. Но, даже пользуясь огромным доверием Сталина, Карл Паукер не забывал регулярно отчитываться перед Менжинским. Он хорошо помнил, кому был обязан всем, да и компромат на него у Менжинского имелся.