Сама дура виновата

Глава шестнадцатая, в которой герой достает свой козырь

Когда я искала себе жилье в центре, я чуть-чуть надеялась, что мне достанется какой-нибудь осколок дореволюционной роскоши. Окно с остатками витража, лепнина на потолке, паркет из серии «такого уже не делают» или что-нибудь еще колоритное, петербургское.

Но, увы, квартиры под сдачу хозяева облагораживали как могли! Поэтому в моей комнате обои со стен были содраны, а сами они покрашены в кремовый цвет, поверх паркета положили линолеум, а все посторонние следы на потолке закрасили.

Зато потолок был — огого! Еще одну такую комнату можно вторым этажом сделать и ходить, не пригибаясь.

На стенах и линолеуме энтузиазм хозяев иссяк, так что все остальное в комнате было эклектичным ровно в той степени, чтобы бесить своей разномастностью, но еще не дотягивать до художественного концепта.

Гигантский платяной шкаф с резьбой и гнутые стулья достались от России, которую мы потеряли, драные котами кресла и торшер стояли тут с советских времен, а вот современная мода поделилась кроватью в виде паллет, на которые был уложен самый дешевый матрас.

С происхождением люстры и возрастом бархатных занавесок я затруднялась определиться, как и с ценностью трех картин на стенах — на одной была изображена малолетняя балерина, на другой пруд с кувшинками, а третья притворялась абстракционизмом.

Оконные рамы, разумеется, никто менять не стал — здание историческое, надо получить тысячу разрешений и потом еще точно повторить старый дизайн. На такие расходы арендодатели идти не собирались.

Чтобы довести всю эту красоту до абсурда, я набрала на Авито вьющихся растений, протянула леску зигзагами под самым потолком и разрешила им развиваться в любом удобном направлении. А на леске за четыре года потихоньку стали приживаться ловцы снов, колокольчики, музыка ветра и всякая красивая ерунда.

Опутать это все диодными гирляндами — и вот уже не дешевая облезлая комната в старом фонде, а прямо-таки оригинальный стиль в духе этих уютных кофеен, что встречаются тут и там за неожиданными поворотами, стоит только развернуться теплой весне в северном городе.

По знакомству мне досталось еще три швейных манекена — без голов, ног и рук, но так даже лучше — посторонние антропоморфные силуэты в комнате, заполненной тенями от листьев и ловцов, смотрелись бы жутковато. Зато я надевала на них свои самые любимые платья, и они добавляли ярких красок в окружающее пространство.

В эту мою комнату мы с Егором и ввалились, уже вовсю целуясь, и чуть было не занявшись сексом прямо у двери, не дойдя до нее сантиметров тридцать. Но в итоге дошли, справились.

И он замер, открыв рот и оглядывая мою нору — помесь эльфийского сада с блошиным рынком.

— Потрясающе! — заявил он. — Просто потрясающе. Ты прямо чувствуешь тренды, слушай. Если бы ты тут снимала тиктоки… Погоди, еще света надо добавить. Гирлянды поярче и еще по краю кровати диодную ленту — красную или фиолетовую.

— Эй, эй, притормози, — засмеялась я. — Трудоголик какой! Не мое это — лицом торговать, вообще никогда о таком не думала.

— А что ты во время карантина делала? — заинтересовался он. — Большинство тиктокеров раскрутилось как раз во время самоизоляции. Им делать нечего — они снимали, народу делать нечего — они смотрели.

— Читала, — призналась я. — В кои-то веки мой бесконечный список книг стал быстрее сокращаться, чем расти.

Еще я ела.

Говорят, не я одна, но что-то я не заметила на улицах массового прибавления толстяков. Я же все эти нервные весенние месяцы могла поблагодарить за лишнюю десятку на моих весах.

Кстати, о весах!

— О! — Егор обнаружил их рядом с зеркалом — другим моим извечным врагом — и тут же вспрыгнул на них, как будто девчонка какая-то, ей-богу!

— Восемьдесят пять килограмм, — сообщили весы противным голосом. — Процент жировой массы — шесть, вес костной массы…

— Ух ты, какие секреты выдает, — Егор соскочил с весов, но их было уже не остановить.

— Индекс массы тела — восемнадцать, — продолжили они. — Имеется выраженный дефицит веса.

— Чего это? — удивился он. — Нормально у меня все с весом!

— Ну… — я смутилась. — Я сказала им, что у меня тут живет мужик ростом два двадцать. И теперь каждый раз, как взвешиваюсь, они говорят, что у меня все в порядке, худеть не надо. Так что я не нервничаю и не иду заедать стресс.

— Оригинальный, но работающий метод, — заметил Егор. — А сколько ты весишь?

— Что?! Нет! — я ловко задвинула весы подальше. На всякий случай. — Это страшное число тебе не назовет ни одна женщина. Даже самая отвязная, готовая признаться, сколько ей лет. А я — тем более!

— Ну и полная ерунда, Дарин, — он развернулся и сцапал меня за бедра, тут же переместив загребущие лапы на так полюбившуюся ему задницу. — Цифры — это просто цифры, они не никогда не измерят твоего обаяния, мой прекрасный мужик ростом два двадцать…

— Твой… — успела я проворчать, прежде чем Егор заткнул мне рот поцелуем. Он так жадно мял мою попу, что я начала опасаться, что там останутся синяки.

С другой стороны — небольшая плата за уверенность в том, что он точно не имитирует свой энтузиазм по поводу меня.

И он продемонстрировал этот энтузиазм, с оттяжкой шлепнув ладонью и со свистом втянув воздух сквозь сжатые зубы — словно его это и вправду заводило до предела.

Видимо, Егор очень хорошо запомнил географию комнаты, потому что даже в процессе очень жаркого поцелуя, он весьма точно навелся на постель и увлек меня на нее, почти сразу принявшись стаскивать футболку и афгани.

— Кстати, о цифрах, — заметила я, улучив секундочку, когда мой рот освободился. — Очень, очень неудобно теперь с тобой спать. С такой-то знаменитостью!

— Да? — Егор поднял брови, выпрямляясь и принимаясь расстегивать ремень на джинсах. — А мне с тобой легко. Ты такая открытая, вообще не пафосная и точно не думаешь, достаточно ли красиво выглядишь для фотки, когда я тебя… — он рывком стащил с себя джинсы, освобождая аж звенящий член. — …деру.

Если до этого я как-то пыталась сжаться, чтобы выглядеть как-то поменьше размером, то сейчас стало даже неудобно прикрываться. После таких-то слов. И после такого зрелища, от которого у меня сначала пересохло во рту, а потом он наполнился слюной — до того захотелось снова ощутить шелковую гладкость, упругость, горячее напряжение губами и языком.

— Дерешь? — завороженно произнесла я, вообще не задумываясь над смыслом своих слов, лишь придвигаясь поближе и не отрывая глаз от покачивающегося члена.

— Трахаю. Долблю. Имею. Ебу. — Его голос изменился, став низким и хриплым. — Выбери любое слово или предложи новое, ты же филолог.

— Любое… — выдохнула я, обнимая пальцами горячий ствол, дернувшийся в моей руке, послушно ложась в ладонь так, словно был создан для нее. — Любое.