Мама, папа, я и Перестройка

10.5

До конца дня Ира выглядела жалкой и подавленной. На вечерней прогулке я, наконец, смог подойти к ней, в одиночку копошащейся с Изаурой (нам вновь дали корзину со старьём) и попытаться разговорить. Сперва она зажималась, потом призналась, что не смогла побывать в туалете из-за комиссии. Сказала, что теперь переживает, как бы дома не узнали и не ругались. Спросила, почему я заступился.

– Потому что это было подло и несправедливо! Ты ни в чём не виновата! А Илиада просто злая и глупая! И вообще, тебе надо не бояться, что дома узнают, а самой сказать про всё родителям! Она тебя обидела! Пускай её накажут!

– Но она же воспитательница. Воспитателей не наказывают. Это детей наказывают. Если плохо ведут себя.

– Наказывают ещё как! Пускай твои родители заявят на неё в милицию! Тогда знаешь, что будет? Её станут судить и посадят в тюрьму...

На лице Ирки, до этого будто бы успокоившейся немного, вновь изобразился ужас.

– Тише, тише! Ты что?!

– А что такого?

– Нельзя звать милицию! Тогда меня же тоже арестуют и посадят!

– Не выдумывай.

– Сам не выдумывай! Милиция забирает детей, которые плохо себя ведут! Мне бабушка рассказывала. Всем это известно! Эх ты, в школу уже скоро, а не знаешь!

– Но ты-то нормально ведёшь себя, – я не осмелился слишком резко покушаться на Иркину картину мира.

– Ничего не нормально... В младшей группе не ссутся, а я...

Ирка снова заплакала.

– Ну Ира, ну, не надо! – Попросил я. – Ну зачем же ты винишь себя всё время, что ж такое...

Может, как-то отвлечь её? Я порылся по карманам и не нашёл там ничего интересного, кроме подобранной месяц назад в магазине микрокартошечки. Она была уже не первой свежести, но основных своих картошечных свойств ещё не утратила.

– Смотри, Ир! Вот картошка. Настоящая. А малюсенькая – будто бы игрушечная! Правда интересно?

Полякова приостановила плач и пристально осмотрела предложенный корнеплод.

– Это для куклы как будто, – со знанием дела заявила она.

– Ага. Для Барби.

– Барби?! Ты, что, её видел?!

Кажется, я опять сморозил глупость. Господи, восемьдесят девятый год на дворе! Кукол Барби у нас ещё нет...

– Ты видел?! Скажи!!!

… но о них уже слышали. И, кажется, любое упоминание этой заветной куклы вызывает у девчонок реакцию, как сообщение о прошедшим мимо каком-нибудь рок-певце у его фанаток!

С другой стороны, почему бы и не использовать этот факт для подъёма своего авторитета?

– Видел, да, – ответил я. – И много раз.

– Ты за границей был?!

– Знакомые бывали. Привозили. – Отозвался я небрежно.

– И какого она роста? – Вопрошала с трепетом Полякова.

– Ну такого вот примерно, с твою руку...

– Нет! Не правда!

– Почему?

– А она ходит?

– Ну если ей руками ноги двигать...

– А сама?

– Сама нет...

– А умеет она «мама» говорить?

– Ну, Ирка, ну это же кукла! Она не ходит и не говорит, но это ей и не надо! Интерес в том, что она очень красивая, с длинными волосами и с бюстом. Она в виде взрослой женщины, понятно?

– Не выдумывай, Голосов! Вечно ты врёшь! Кукла Барби с меня ростом, она ходит, говорит, может есть кашу, даже ходит на горшок! Вот такая она! – Описала мне Ирка своё божество. – Но ты мальчик и не можешь это знать. Ты не видел её. И не ври!

– Да я не вру!

– Вот и не надо. Знаешь, есть такая газета – «Правда»? Там пишут только правду. А врать – стыдно. Я вот сдам тебя в милицию – узнаешь!

Полякова отвернулась, демонстрируя, что общение со мной ей больше не интересно. Из-за её клетчатой спины красно-синем пальто я увидел, как Ирка суёт мою микрокартошку в разорванную пасть своей Изауры. В этом жесте мне привиделось предсказание нашего с ней будущего союза... Нет, глупость, конечно. Надеюсь, что картошка хоть немножко отвлечёт её от полученной сегодня психологической травмы... Сколько же сеансов у психолога понадобится?..