Бегущий по лезвию

Тут же синтезировался зрительный образ. Он увидел знаменитый пейзаж — коричневый склон древней горы, уходящий вверх. В сумрачное небо втыкались остья высохшего бурьяна. По склону поднималась одна-единственная фигура, очертаниями похожая на человека. Старый человек в мешковатом балахоне цвета сумрачного неба. Это был Вилбур Сострадальный. Он медленно поднимался по склону, и Джон, крепко ухватившись за рукоятки, постепенно терял ощущение окружающего. Дряхлая мебель и серые стены отодвинулись в никуда, а он остался в ином мире, с унылым серым небом и грязно-коричневой землей. Одновременно он перестал быть посторонним наблюдателем подъема старика: теперь камни и гравий царапали его собственные ноги. Он чувствовал их острые грани, вдыхал едкую дымку местного неба — совсем не земного неба, распростертого над далеким, чужим миром.

Он перенесся в него, как обычно, быстро и ошеломляюще просто: произошло физическое и психическое слияние с Вилбуром Сострадальным. То же самое происходило сейчас со всеми людьми на Земле, кто сжимал рукоятки своих эмпатических генераторов. И не только на Земле, но и в колониях. Джон почувствовал присутствие этих других, в его сознание влились их мысли, и всех объединяло одно: склон горы, крутой подъем, необходимость продолжать путь наверх. Шаг за шагом, медленно и незаметно, но путь к вершине преодолевался. Выше и выше, думал Джон, и под ногами шуршал гравий. Сегодня мы поднялись выше, чем вчера, а завтра… И он, частичка коллективной личности Вилбура Сострадального, поднял голову, оценивая взглядом оставшийся путь. Нет, конца не видно. Слишком далеко. Но конец будет.

Камень ударил в руку. Джон почувствовал боль, а мимо пронесся еще камень, который ударился о землю, и резкий звук заставил Джона вздрогнуть. Кто же это? Он всматривался, пытаясь обнаружить обидчика. Старый противник, он постоянно держался на самом краю поля зрения. Он или они. Они будут преследовать до самого конца, до вершины, не оставят в покое…

Он вспомнил о вершине, когда вдруг подъем кончился, и началась другая часть пути. Сколько раз такое уже случалось? Но в памяти прошлое и будущее сливались в одно. Все, что он испытал, и все, что еще предстоит испытать, — все было неразличимо. Оставался лишь момент настоящего времени, когда он стоял, переводя дыхание, потирая ссадину от камня. Боже, устало подумал он. Где справедливость? Почему я здесь, вот так, и меня кто-то мучит, и я не могу понять, что это или кто это? Но в следующий момент хор голосов всех сознаний внутри него развеял иллюзию одиночества.

Вы тоже почувствовали, думал он. Да, сказали голоса. Камень ранил руку. Было больно, сказали голоса. Чертовски. Ничего, сказал он. Надо двигаться дальше. И он пошел вверх, и все они немедленно присоединились к нему.

Когда-то все было не так, вспомнил он. Еще до проклятия. В первой, более счастливой жизни. Его приемные родители, Франк и Кора Сострадальные, обнаружили его на плавающем у берегов Новой Англии надувном спасательном плотике… или это было у берегов Мексики, неподалеку от порта Тампико? Сейчас он уже не помнил… Детство его было безмятежно. Он любил все живое, и некоторое время даже обладал способностью возвращать к жизни умерших животных. Он жил среди кроликов и жуков, на Земле или на планете-колонии, он сейчас не помнил где. Но он помнил убийц. Они арестовали его, словно монстра, урода, более отвратительного, чем любой специал.

И все изменилось.

Местное законодательство запрещало использовать способность возвращения мертвому жизни. Когда ему исполнилось шестнадцать, ему об этом сказали. Но он еще год продолжал тайно заниматься оживлением, уходя в еще оставшиеся леса. Но какая-то старая женщина, которую он никогда раньше не встречал, выдала его. И убийцы без согласия родителей подвергли уникальное образование в его мозгу кобальтовой бомбардировке. Он погрузился в совершенно иной мир, о существовании которого до той поры не подозревал. Это была глубокая яма, полная трупов и мертвых костей, и потребовались годы, чтобы выбраться оттуда. Умерли ослики и лягушки, особенно важные для него существа, остались гниющие расчлененные трупы. Здесь голова без глаз, там кусок ноги. И потом птица, попавшая туда умирать, ему рассказала. Он находился в могильном мире. И он не сможет выбраться оттуда, пока разбросанные вокруг кости не превратятся в живых существ. Он стал частью обмена веществ этого мира, и пока они не восстанут, ему тоже не встать.

Сколько продолжался этот цикл, он не знал. Собственно, ничего не происходило, и нечем было измерить время. Но на костях постепенно проросла плоть, пустые глазницы заполнились хрустальными шариками глаз. Защелкали выросшие клювы, заревели новые пасти… Быть может, причиной был он. Быть может, экстрасенсорный центр его мозга восстановился сам по себе. Во всяком случае, он больше не погружался, наоборот, вместе со всеми остальными он начал путь наверх. И уже давно потерял их из виду. Теперь он сам продолжал подъем. Но спутники его были с ним. Странным образом, он чувствовал их присутствие внутри.

Исидор сжимал рукоятки генератора эмпатии, переживая незабываемое ощущение — как будто он вбирал в себя все живые существа в мире. Потом он неохотно разжал пальцы. Как и всегда, наступил конец. К тому же, слегка кровоточила ранка от камня.

Он осмотрел руку, потом нетвердым шагом направился в ванную промыть ссадину. Уже не в первый раз он получал раны, сливаясь с Вилбуром Сострадальным. И, очевидно, не в последний. Некоторые люди, особенно пожилые, иногда умирали, достигнув вершины горы, где мучения начинались всерьез. «Смогу ли пережить еще одну вершину? — промывая ссадину, спросил он себя. — Может случиться сердечный приступ. Лучше бы я жил в центре, там доктора и эти специальные искровые машины. А здесь, в пустынном месте, это очень рискованно».

Но он знал, что пойдет на риск. Так было всегда. Так делали почти все люди, даже пожилые и физически слабые.

Он протер ранку бумажной салфеткой.

И издалека услышал звук работающего телевизора.

Мелькнула дикая мысль: в доме появился кто-то еще. «Это чужой телевизор, мой выключен. Я чувствую, как слегка резонирует пол. Этот телевизор на нижнем этаже, совсем на другом этаже».

«Я В ЭТОМ ДОМЕ БОЛЬШЕ НЕ ОДИН, — вдруг понял Джон Исидор. — Появился новый жилец, он занял одну из пустых квартир. И эта квартира недалеко от моей, я слышу звук его телевизора. Второй или третий этаж, не глубже. Так, посмотрим, — начал он лихорадочно соображать. — Что нужно делать, если приехал новый жилец? Зайти, как бы случайно, и что-нибудь попросить, так? Нужно им что-нибудь понести, — решил он. — Стакан воды или лучше молока, да, молока, или муки, или яйцо… то есть эрзац-заменитель…»

Заглянув в холодильник с давно сломавшимся компрессором, он отыскал сомнительной годности кубик маргарина. С кубиком в руке, испытывая радостный подъем, чувствуя, как бьется сердце, он направился на нижний этаж. «Надо успокоиться, — подумал он. — Чтобы он не догадался, что я недоумок. Если он увидит, что я недоумок, он не станет со мной говорить. Так почему-то всегда получалось. Интересно, почему?»

И он быстро зашагал по коридору.