Чуть-чуть о Моральном Облике

Потом жители деревни долго и в подробностях обсуждали эту ночь, но, как я понял, болгары сексуальных насилий не совершили, хотя и болтались до рассвета между хижинами в поиске «объектов» любви. Ну, поорали заодно, побуянили.

С утра мы, в смысле тройка советских людей, дисциплинированно вышли на работу. Хватило нас ненадолго, посидели минут пять, потом, не сговариваясь, вышли из офиса, загрузились в машину и уехали, для местного начальства – на полевые работы. В этот день полевые работы проходили в поразительной близости от нашего поселка, а геодезическая съемка вообще велась из дома, – оттуда лучше получалось.

Ночью я пошел с болгарами на охоту. Учитывая, что болгар приехало много (а сколько в Бейре еще осталось!), все понимали, что и мяса должно быть много. Поэтому, не размениваясь на мелочи, мы поехали на грузовике, чтобы было куда грузить многочисленные туши газелей и антилоп. Поехали всем составом, то есть человек пятнадцать. На всякий случай вооружились все, мы ощетинились стволами карабинов и ружей по сторонам; пожалуй, из оружия с собой не было только гранатомета и огнемета. Однако неожиданно вместе с ночью – редчайший случай для наших мест – пришел густой туман, не видно было ни зги уже метрах в пяти от машины. Не теряя надежды, мы ехали и ехали по дороге, но напрасно. К тяжелому похмелью коллектива присоединилось жесточайшее разочарование. Мне стало холодно наверху, в кузове, и я перебрался в кабину, чтобы согреться, а заодно и подремать. Через какое-то время сквозь дрему я почувствовал, что машина развернулась и уже куда быстрее поехала к дому. Пусто, однозначно пусто. Я уже не спал, всей душой переживал за болгар и пытался сквозь туман все-таки увидеть какую-нибудь антилопу или газель. Когда по ландшафту стало ясно, что мы въезжаем в деревню и на блокпост, а точнее – натянутая проволока уже совсем близко, мы увидели прямо на дороге огромного буйвола. Он стоял и мотал головой из стороны в сторону. Мы тихонечко притормозили, чтобы не спугнуть добычу, и быстро устроили совещание, шипя друг другу, что стрелять нельзя, – мы меньше чем в полукилометре от заставы, солдаты подумают, что началась атака партизан, начнут палить во все стороны, вдруг сдуру убьют кого-нибудь из нас. Буйвола отпускать живым тоже не хотелось, все-таки несколько сот килограммов свежего мяса. Поступило предложение мощным прыжком настигнуть буйвола и ножом перерезать ему горло, но не нашлось смельчака, чтобы реализовать эту блестящую идею. Что делать-то, что делать? Буйвол по-прежнему стоял на месте, слегка покачиваясь в тумане и тряся головой. Наконец пришло простое и гениальное решение – будем давить его! Надо только очень быстро разогнаться, чтобы он не успел отскочить с дороги. Мой друг Коля сел за руль и в жажде свежего мяса для соотечественников рванул с места на старом грузовике так, как будто управлял болидом «Формулы-1». Буйвол никуда от него не делся, лишь перед смертью издал жалобное и протяжное «му-у-у». Мы подбежали к туше. На шее почему-то был ошейник, вблизи стало видно, что это не огромный жирный буйвол, а довольно тощая корова нашего, в смысле мозамбикского, партийного секретаря. Смешно получилось, но всем было не до смеха, запахло серьезным скандалом. Рассказывать байки, что мы ночью в густой туман поехали покататься, подышать свежим воздухом на сон грядущий и полюбоваться ночной саванной и, возвращаясь, случайно придавили животное, явно не было смысла. Въезжать в деревню нельзя, солдаты на блокпосте заглянут в кузов и увидят корову секретаря партячейки, а ведь она чуть ли не единственная была на всю округу, спутать трудно. Надо, выходило по всем раскладам, смываться болгарам обратно в Бейру. Тушу решили разделать на месте, не бросать же мясо! Несколько человек под руководством Коли в обход блокпостов, то есть с очень реальной опасностью для жизни, пошли через саванну и лес за вещами в деревню. Помимо смерти от пули солдат, они также могли заблудиться в этом тумане, наткнуться на хищников и быть укушенными змеей. Какое интересное болгарское приключение! А я-то что здесь делаю? Ну, всплывет эта история, и как бы я ни отмазывался и ни изворачивался, опять сплошные нарушения «Морального облика» – иностранцы, браконьерство, да плюс уголовщина в отношении партийного руководителя. Вот бы заснуть и проснуться дома в постели, как будто ничего не было.

Под утро туман начал рассеиваться, Коля все-таки без потерь добрался до дома и привез вещи болгар, мы загрузили в его машину оружие, взятое у солдат для охоты, мясо было погружено в кузов грузовика, шкуру и все, что осталось несъедобного, мы оттащили подальше в лес, следы крови забросали землей и листьями. Мы с Колей сдержанно попрощались с болгарами и между собой договорились стереть из памяти как кошмарный сон циничное убийство домашнего животного посредством наезда грузовиком. Нас тут не было, и ничего не знаем.

Наутро вся деревня не работала, а разбрелась группами искать по окрестностям сбежавшую корову. Я сидел на работе и чирикал ручкой в блокноте.

– Слушай, Алексей, а не болгары ли умыкнули корову нашего партийца? – поделился сомнениями Саша.

– Нет, не думаю, что они – совсем придурки? – звенящим от негодования голосом воскликнул я.

Кстати, этот же вопрос мне через день задал пострадавший партийный начальник. Я, как и полагается советскому человеку, заверил камарада, что болгары хоть и отмечали шумно свой национальный праздник – а он что думал, без повода, что ли, пьют? – и перебрали немножко, но как представители страны, тоже строящей коммунизм, такой поступок совершить не могли. Мне кажется, он мне не поверил, и, как мы знаем, был прав, но из партийной солидарности тему развивать дальше не стал.

Переезд в Мапуту

Я ворочался в постели и не мог заснуть. Как-то я забыл и думать о своей малярии, как будто факт поездки в госпиталь Бейры сам по себе меня вылечил. Ничего не болит, слабость прошла – и ладно.

Движок давно выключили, стояла абсолютная, доводящая до ужаса тишина. Ночь была безлунная, единственное, что я мог хоть как-то различить в темноте, были смутные контуры окна. Ощущение, что я слепой и глухой, – практически ничего не видно и ничего не слышно ни за окном, ни в доме. Как там мои яркие лягушки, что там делает живущая под домом змея? Были бы звезды над головой, тогда можно было бы вот так же лежать и смотреть на них и представлять, что вокруг моей постели вертится вся Земля. Постель в темной комнате в маленьком домике окружают сотни и сотни километров леса и саванны, там львы, гиены, слоны, жирафы и вообще закон джунглей, на тысячи и тысячи километров вокруг меня Африка. Леша, ты понимаешь, Африка! В своих хижинах-шалашах спят на травяных матрасах или подстилках жители этой деревни, и у большей части из них вся жизнь здесь и пройдет, со всеми страстями, интригами, переживаниями. Далеко не каждый за эту свою жизнь сможет побывать хотя бы в Келимане, куда я гоняю постоянно без всякого повода, чтобы поесть в ресторане и помыться в красивой ванной. У меня-то лично все впереди. Чего я тут лежу и боюсь этой тишины и темноты, что может со мной случиться, когда я еще такой молодой?! С кем-то другим может произойти что угодно, только не со мной. Все будет хорошо. Мне осталось здесь, в Мозамбике, меньше четырех месяцев, время пройдет быстро, и полечу я в Москву, а потом домой, в Ленинград. Там город, есть горячая вода, круглые сутки электричество, телевидение, музыка, дискотеки в общежитии и много-много однокурсниц…

На следующий день пришел телекс из офиса Бейры, что мне необходимо немедленно лететь на повторные анализы, так как вместе с результатами Антонио забрал письмо из госпиталя на мое имя, информирующее о том, что у меня что-то сильно не в порядке с кровью. Я отнесся спокойно к полученному известию, так как не сомневался, что после такого, как наше с Колей, пьянства любые анализы, по сути, не могут быть хорошими. Отлично, еще раз сгоняю в Бейру. Ради такого случая – серьезная болезнь белого специалиста – руководство выделило мне персонально машину до аэропорта Келимана. Я быстро собрался, побросал пару рубашек, смену белья и носков, и вот я уже на пароме переправляюсь на другой берег Замбези. Опять что-то не видно бегемота, да что же это такое! Почему, когда у переправы именно я, он исчезает!

В самолете не было мест в эконом-классе, и меня проводили в первый, я, естественно, не возражал. Единственное свободное место оказалось рядом с Эдуардо, директором сахарных плантаций из Луабу, где после дождя мешками отжимают футбольные поля. Мы выпили по виски, болтать было интересно, Эдуардо, как и многие иностранцы, приходил в восторг от моего португальского языка. Мне это льстило, поэтому я нес всякую околесицу, но с прекрасным произношением и используя выученные мною португальские жаргонизмы. Эдуардо останавливался в уже известном мне «Дон Карлуше», договорились, что вместе поужинаем на днях. Какая-то красивая и не советская жизнь у меня получалась: постоянно путешествую по стране один или с иностранцами, останавливаюсь в лучших гостиницах, ем в отличных ресторанах, вот лечу самолетом в первом классе и уже встречаю знакомых, и не просто знакомых, а директоров огромных предприятий…

Я посмотрел в иллюминатор, внизу полыхала саванна, – негры подожгли в каких-то своих, только им известных, сельскохозяйственных целях. Пожар на многие десятки километров ночью с высоты в несколько тысяч метров создавал какое-то инопланетное впечатление, как Океан в «Солярисе» Тарковского.

В Бейре меня встретила машина фирмы, правда, не Антонио, а другой водитель. Мы подбросили Эдуардо до гостиницы, благо она была в нескольких минутах от квартиры. Я зашел в знакомую мне комнату, вспомнилась Луиза. Если она и окажется в этот раз в моей постели, то уже по моему сценарию. А иначе что, откажу? Ладно, чего загадывать.

Первый раз я проснулся здесь сам и трезвый, это надо отметить. Жаль, что Коли со мной нет. Я спустился в офис, в ожидании машины зашел к Луизе. Неожиданно для себя не испытал никакого волнения. Мы дружески дважды приложились друг к другу в приветственном поцелуе, и я небрежно уселся на ее стол. Она тут же сделала мне замечание: в офисе приличной компании не полагается сидеть на столах. Я с сожалением посмотрел на нее и провел разъяснительную пропагандистскую работу:

– Видишь ли, Луиза, у нас в Советском Союзе я могу не то что сидеть на столе, а вообще даже положить ноги на стол, лишь бы был хорошим работником и профессионалом своего дела.

Доверчивая африканская душа не нашлась, что ответить. Я тут же представил себе, как в райкоме комсомола или партии в своих кабинетах сидят инструкторы и прочие хорьки-бюрократы, положив ноги на стол, потому что имеют на это право, – они все хорошо работают и все профессионалы своего дела; иногда к ним заглядывает начальство, какой-нибудь секретарь – второй или, может, даже первый, и садится в своем мышином костюмчике толстой жопой на стол, чтобы дать очередное толковое распоряжение. «Зачем я так вру? Почему я несу этот бред без всякого повода? Что за дурная манера вешать лапшу на уши людям, которые, вероятнее всего, не смогут проверить, правду я говорю или нет?» Со стола я все-таки слез. Одно дело – по загадочным для меня мотивам восхвалять советский образ жизни и говорить о бесплатном образовании, здравоохранении и еще каких-то весьма относительных достижениях моей грустной Родины. И это я делал периодически в разговорах с неграми, португальцами, да с теми же болгарами, выдвигая весомые, в кавычках, аргументы, но, как мне сейчас кажется, защищаясь от своих собственных вопросов, переходящих в вопль: «За что? Почему я родился и живу в этой стране?» Это была скорее дискуссия с самим собой, по сути своей имеющая здоровое желание человека жить в нормальной стране, искренне ее любить и не позволять любому встречному смешивать ее с грязью. А вот так просто, без повода, по ходу дела дурить малообразованных аборигенов, – что мною двигало?