Чуть-чуть о Моральном Облике

____________________________________________________________

* В Мапуту в то время был контракт «картографов», не знаю, по линии какого министерства. По этому контракту в страну приехало несколько десятков молодых женщин, лет до тридцати. Мы смеялись, считая, что начальники предусмотрели женский резерв «для себя», ведь роман с советской сотрудницей расценивался при определенных раскладах как легкая шалость и не имел тяжелых последствий. Чего не скажешь о связи с любой иностранкой.

Женька вел себя в гостинице, сплошь и рядом заселенной соотечественниками с семьями и без семей, куда более безрассудно, чем я в Келимане, пока не познавшем счастья присутствия советских специалистов. Причем, насколько я знал по совместной студенческой жизни в Ленинграде, Женька никогда не отличался особой смелостью, более того, был весьма осторожен в оценках, репликах, поступках. Здесь же его как будто подменили. Конечно, в эйфории встречи с другом, новых знакомств, столичной гостиницы я не придавал большого значения этому факту, но как-то неосознанно отложилось: «Женя почему-то ничего не боится». Чуть позже, прожив некоторое время в Мапуту, я пришел к выводу, что такое легкомыслие было свойственно большинству молодых переводчиков. Некоторые, например, такие, как Женька или я, практически все время не снимали «желтую майку лидеров». Другие долгое время вели себя тихо и скромно, а потом в какой-нибудь вечер пускались во все тяжкие на несколько дней и ночей: крепко пили, заводили романы с иностранцами, устраивали дебоши в ресторанах, разбивали машины. Одна из самых примерных наших однокурсниц сгоняла на недельку на озеро Ньяса на чью-то виллу вместе с португальским другом, оформив себе липовую командировку… Так что я не был уникальным в своем образе жизни, пока сидел в Кайе.

Постепенно наша компания таяла, и мы остались дружным коллективом со знаменитой Таней-стаканом, Ирой – очень простой и непосредственной девушкой, тоже картографом, и коммунистом Михайловым с его женой Мариной. Михайлов был переводчиком, до поступления в университет отслужил в армии, где и вступил в ряды ленинской партии исключительно из карьеристских соображений. Членство в КПСС открыло ему дорогу в университет на филфак, оно же привело в Мозамбике в Аппарат экономсоветника на какую-то высокую относительно простых переводчиков должность. Михайлов больше всего на свете любил выпить, на втором месте была его жена, очень общительная, любвеобильная и легкодоступная, чем-то похожая на симпатичную лягушку женщина. Удивительно, что эти два человека умудрялись любить друг друга, но в свободное от основной страсти время: Михайлов от пьянства, Маринка от постельных экспериментов с симпатичными представителями мужской половины колонии. Маринка и сама была не дура выпить, а в этом известном состоянии круг претендентов-симпатяжек расширялся, причем пропорционально количеству принятых напитков. Вполне в духе сценария бурного вечера прозвучал чей-то клич махнуть в «Санзалу», попить пивка, чтобы уж окончательно закрепить алкогольный эффект. Мне тут же объяснили, что «Санзала» – это классный пивной ресторан с дансингом минутах в тридцати езды от гостиницы.

Мы набились вшестером в маленький Женькин Мини-Остин, более того, по дороге заехали за переводчицей Наташей, которая, в отличие от нас, ни грамма алкоголя сегодня не принимала, но Женька как-то ее уговорил присоединиться к нашей шумной компании. Маринка Михайлова, хоть и была миниатюрной, уселась впереди с Женькой, мы же с ее мужем-коммунистом разместили на коленях аж трех девушек! Женька вел лихо, нас швыряло из стороны в сторону, невольные объятия с девушками навевали приятные ожидания. Сменить позу в этой свалке было невозможно, левой рукой я крепко держался за ручку двери, а правую с трудом втиснул куда-то между телами. Прошло несколько мгновений, и мою правую руку нащупала тонкая прохладная ладонь и начала нежно пожимать и поглаживать. Вот это да! Кто же из трех девушек подает мне знаки? По хохочущим лицам определить было невозможно. Всю мыслимую и немыслимую эротику вложил я в ответные пожатия; если бы можно было зачать ребенка от нежных поглаживаний по ладони, то я бы это сделал. Наконец мы приехали, сердце сжалось от предвкушения встречи взглядом и всего того, что последует за этим. Женька помогал девушкам выходить из машины, я крепко вцепился в ладонь моей избранницы и прикрыл глаза. Когда я открыл их, то увидел на заднем сиденье только коммуниста Михайлова, который со злостью и остервенением пытался разжать мои пальцы на своей руке. Я отдернул руку как от прокаженного, мы встретились с Михайловым глазами и зашлись в истерическом хохоте.

– Что? Что случилось? – спрашивали нас, но мы только мычали в ответ, вытирая слезы.

– Меня зовут Наташа, – представилась мне девушка, за которой мы заехали по дороге.

Некрасивая, невысокого роста, но столь задорно улыбающаяся, что сразу становилось как-то уютно.

– Это мой друг из провинции, мы вместе в универе учимся, – вставил Женька.

– Да-да, очень приятно, я Алексей, друг из провинции.

У входа в ресторан нам сказали, что свободных мест нет. Обидно, что не удастся блеснуть наработанными в Келимане и Бейре легкостью в заказах и знаниями кухни и напитков. Михайлова отсутствие мест ничуть не смутило, и он потребовал мэтра. Что-то было в его пьяном голосе, что заставило охранника удалиться и вернуться с солидным пожилым мулатом. Тот, увидев коммуниста Михайлова, резко изменился в лице, расплылся в счастливейшей улыбке, ноги его подкосились от восторга, и так, на полусогнутых ногах, он бросился пожимать коммунисту Михайлову руку.

– Сеньор Николай, сеньор Николай, какое счастье. Сейчас немедленно организуем столик.

Михайлов благосклонно смотрел на мэтра, слегка приобняв свою жену-лягушку.

«Санзала» был очень известным в то время пивным рестораном в Мапуту. Там часто играла живая музыка, готовили разнообразные морепродукты, пиво и практически любой алкоголь были в изобилии, туда захаживали богатые иностранцы, дипломаты, министры, и, говорят, даже президент камарада Самора Машел периодически удостаивал ресторан своим визитом. Заведение было очень недешевым, а значит, шанс встретить соотечественников сводился к минимуму. Михайлов ходил туда нечасто, но конкретно. У него была налажена какая-то схема с выпиской*, пришедшие из Европы шмотки, купленные за чеки дешево и в кредит, с большим наваром реализовывались за живые доллары соотечественникам, лишенным этой самой выписки, а доллар на черном рынке Мапуту стоил бешеных денег. Короче, коммунист Михайлов купался в местных деньгах – метикалях, в СССР эти метикали было _________________________________________________________________

* Выписка товаров по каталогам. Право на выписку имели только руководящие сотрудники посольств и торгпредств СССР за рубежом. Выписка открывала широчайшие возможности для спекуляции в условиях тотального дефицита.

не увезти. Кроме поделок из красного и черного дерева, покупать в Мозамбике было нечего, вот Михайлов и шиковал по пьяни. Гулял он по-купечески, заказывал все самое лучшее и дорогое, много шумел, приглашал с собой девчонок-картографов и переводчиц, щедро разбрасывал чаевые. Такого странного персонажа негры-официанты не видели, но чего не сделаешь за деньги, поэтому исполняли все его прихоти, желательно без серьезного ущерба для окружающих посетителей.

Нас проводили в большой зал, и, остановившись у входа, мы наблюдали, как официанты одновременно что-то объясняют людям за столиками, те встают, их столы сдвигаются чуть теснее и ближе друг к другу, образуя по центру большое пустое пространство. Лягушка Маринка смотрит на эту процедуру в полном восторге и преданно прижимается к мужу-коммунисту, нежно поглаживая его по спине. Наконец в центре зала водружается стол, молниеносно накрывается белоснежной скатертью, появляются стулья, и наступает звездный час коммуниста Михайлова. На поляну начинают метать все подряд, самое главное – алкоголь, все происходит в стиле «советский шик», когда в ресторане выставляется практически весь заказ, чтобы окружающие имели возможность восхититься богатством и размахом застолья. На нашем столе, помимо каких-то закусок, каких – сейчас не помню, гордо воцарились бутылка виски, агуарденте, пара сухого и мощная батарея пива. Мало и плохо совместимый коктейль для нормального европейца, который привык заказывать ровно столько, сколько собирается выпить и съесть. Окружающие смотрели на нас с нескрываемым любопытством, только наша молодость оправдывала устроенное цирковое представление. Хотя это была лишь увертюра, действие началось, когда мы все убрали с неплохой скоростью. Темой вечера был я – «друг из провинции», практически ветеран боевых действий, охотник, путешественник и житель райского места Кайя. Любопытно, что, рассказывая байки о джунглях в стиле моего болгарского друга Коли, я обрастал все большими и большими подробностями и все больше в них верил.

Возвращались мы поздно и молча, Женька был сильно пьян, периодически забывал, что в Мозамбике левостороннее движение, поэтому несколько улиц мы лихо промчались по встречной. Все устали. Когда Женька безукоризненно припарковался у гостиницы, мы с трудом выбрались из машины. Женя сидел на месте, вцепившись в руль, глаза его практически остекленели, говорить он не мог. Как он доехал? Михайловы, не прощаясь, упорхнули к себе, девушки-картографы Таня-стакан и Ира помогли мне отцепить от руля Женькины руки, выцарапать его из машины и доволочь до номера. И исчезли. Я пошел провожать Наташу, которую мы просто не могли завезти домой на обратной дороге, так как боялись, что если Женька где-нибудь остановится, то тронуться снова просто не сможет. Ночевать мне было негде, завтра, по логике, надо было бы объявиться если не у шефа Паничкина, то хотя бы у врача колонии.

Наташа жила в знаменитой «Полане», самой роскошной гостинице Мозамбика. Гостиница сохраняла старые португальские обычаи, приглашать в номер кого-либо после одиннадцати вечера не разрешалось. Я и не рассчитывал, а пытался выстроить в голове хоть какую-то последовательность своих ближайших действий: Женька пьян надолго и ничем мне завтра не поможет, а надо где-то и как-то разместиться, привести себя в порядок, объясниться с начальством, что не по своей воле свалился им в столицу на голову, найти врачей, разобраться с моими анализами, – короче, дел много.

– Ну что, бывай, – вяло буркнул я и уже повернулся, чтобы пойти в обратный путь, пока память удерживала подробности маршрута.

– Подожди!

Она взяла меня под руку и решительно подошла к ресепшен. Без всяких вопросов и комментариев ей выдали ключ.

Вот так как-то очень просто и без лишних слов я опять оказался в лучшей гостинице. С утра помятый, но благоухающий шампунем веселый Женька привез мои вещи…

Хотя Мапуту очень большой город и жители многочисленной советской колонии были разбросаны по разным районам и квартирам мозамбикской столицы, все всегда и всё про всех знали. Люди встречались на работе, выпивали после, их жены вместе ходили в магазин, на посольские лекции или без дела сидели дома в пустой болтовне с подругами, – способов и возможностей разнести сплетню был миллион. Как-то один заграничный чекист уже в России поделился со мной информацией, что, по их жандармской статистике, каждый третий совзагранработник прямо или косвенно являлся осведомителем. Мне думается, что статистика еще хуже. Тем не менее мое проживание у Наташи без какой-либо регистрации проходило незамеченным, или, по крайней мере, санкции ко мне не применялись. От «Поланы» до офиса было больше часа ходьбы быстрым шагом, заказать себе транспорт в СЕТА я не мог, так как жил нелегально, вот и бегал каждое утро почти через весь город.