Знак Сокола

– Ну что там? – нетерпеливо крикнул Пегашу взмокший от жары и неимоверной усталости Ряжай. – Помощь будет?

– Да! – кивнул тот. – В крепости переполох. В нашу сторону вышел караван до Параньги. Воевода Кузьма Фролыч выслал отряд казаков, чтобы опередить его.

– Как Чоткара вообще выпустили без сопровождения казаков!? – воскликнул староста, поймав на лету заряженную сыном винтовку, он выглянул из-за частокола и выцелив натянувшего лук степняка, выстрелил.

– Уходят! Убегают! – раздались торжествующие крики со стен. – Проклятые, бегите отсюда!

Потеряв ещё с дюжину воинов, враги отступили от стен посёлка, рассыпавшись по полю. Марийцы, отбившие штурм врага, торжествующе поднимали руки вверх, обнимали друг друга. Измокшие, обессиленные, но донельзя радостные, они поздравляли своих товарищей с победой.

– Быть может, они ещё вернутся? – проговорил Пегаш, снова направляясь к радиостанции.

Ряжай молча проводил его глазами и вдруг закричал на одного из улыбавшихся мужиков, чей когда-то белый рукав рубахи сейчас был красен от крови:

– Кокша! Задери тебя медведь! А ну живо рану промывать и замотать холстиной!

***

Джебсцун, собравший своих командиров в ближайшем к холму перелеске, был в бешенстве – откуда у неприметного посёлка огненный бой? Это же обычные скотоводы! Араты! Откуда такое богатство?

– Возможно, в каждом посёлке стоит сильный гарнизон? – осторожно предположил сотник Ценгун.

– Ты что слеп, как ночная крыса? – прорычал военачальник. – Это были араты! Простые людишки!

Остальные сотники согласились со своим начальником, а недруг Ценгуна, сотник Арвай сказал:

– И у каждого было не по одному стволу! Они меняли их, один за другим. За короткое время мы потеряли восемь десятков нукеров.

– Готовьтесь к ночному штурму! – рявкнул Джебсцун, разом оборвав излишнюю болтовню своих сотников. – А сейчас ставьте котлы на огонь, воинов пора кормить! После обеда – делайте огненные стрелы и шесты. Вяжите лестницы! Пошли вон!

Однако в котлах ещё не успело свариться просо, как в лагерь вернулись посланные к крепости разведчики. Точнее, половина от их числа. Джебсцун, встав с циновки, с каменным лицом вглядывался в приближающихся воинов. Их командир, спешившись на ходу, подбежал к военачальнику и, низко поклонившись, доложил, не поднимая головы:

– Господин, сюда спешно идёт сильное войско из крепости!

– Как! Откуда они узнали? Никто не покидал этого селения, мои люди обложили его со всех сторон! – покраснел от гнева Джебсцун.

– Значит, у чужаков были дозорные, господин, – склонился разведчик.

– Сколько их? – рыкнул степняк.

– Четыре сотни, не меньше.

Это стало неприятным ударом для начальника отряда. Выяснив, что враги будут здесь совсем скоро, начальник отряда вскочил на коня и приказал воинам готовиться к бою.

Через некоторое время к лагерю прискакали ещё двое воинов, доложившие, что отряд врага сильно растянулся, а телеги с пушками значительно отстали.

– А конные мчат сюда, у каждого из них есть огненный бой! – осаживая взмыленного коня ударами пяток, прокричал всадник.

– Когда они будут здесь? – напрягся Джебсцун.

– Скоро, очень скоро! – воскликнул воин. – Они видели нас и поначалу бросились толпой в погоню. Двоих наших свалили с коней, но вскоре мы оторвались от погони.

Тут же забегали люди, заржали кони – каждый из командиров собирал свой отряд, готовя воинов к скорому бою. Джебсцун с закипавшим в душе гневом видел, что лица воинов не были полны решимости и отваги, как перед нападением на селение. Он понимал, что его люди не выдержат столкновения с этим противником. Частый огненный бой вражеских солдат не давал ему возможности победить. Стало быть, думал он, оглядывая своих воинов, эти люди непременно разбегутся под обстрелом. Что это такое, степняк помнил слишком хорошо. Прошлым летом он едва остался жив после той кровавой бойни на Селенге. Теперь он понял, что надо делать…

– Слушайте меня, воины! Мы уходим домой! – огрев вставшего на дыбы коня плёткой, он поскакал на восток, в сторону редколесья, подальше от приближающегося противника.

***

После ухода отряда, спешно собранного Усольцевым, в Селенгинске за старшего оставался лейтенант Владимир Басманов. Он был ещё из первоангарцев, число которых в этом воеводстве было меньше всего во всей Ангарии. По своим функциям Владимир не был управленцем – он отвечал за работу радиосвязи. Он, согласно инструкции, должен был по каждому нештатному случаю связываться с острогом в устье Селенги – небольшим поселением, где останавливались пароходы после перехода Байкала или перед ним. Постоянно тут жило лишь двадцать шесть человек – род Виктора Сафарова, одного из тех мичманов, кто попал первым в этот мир, если не считать погибшего канадского эколога. После того, как члены пропавшей экспедиции взяли курс на строительство цивилизованного общества и индустриализацию, он попросил Смирнова позволить ему пожить вдали от рождающегося на его глазах ангарского социума. После семнадцати лет, прожитых вместе с тунгусами он не нашёл в себе сил вливаться в новое строительство и хотел, в отличие от своего товарища Николая Васильева, дожить свой век подальше от фабрик и цехов. Посовещавшись с Соколовым, полковник предложил ему переселиться в дельту Селенги, где ставилось зимовье для радиоточки, работавшей на связь с Читой, Нерчинском и Селенгинском. Так зимовье получило неофициальное название Сафаровский острог. Передаваемая из забайкальских посёлков информация приходила в зимовье, а оттуда уходила в Порхов либо Новоземельск. Сам Виктор в радиопереговорах участия не принимал, обычно посменно работали его старшие сыновья Динар, Айрат или Рамиль. С ними-то и должен был немедленно связываться Басманов, как только ему стало известно о нападении на Петропавловку. Но его обескуражил приказ воеводы – в неожиданно резком тоне Кузьма Фролыч приказал ничего не сообщать в эфир. До тех пор, пока он не вернётся с победой. После того, как за Усольцевым закрылась дверь, лейтенант ещё с минуту оставался недвижим, переваривая сказанное ему. Сказать, что он был поражён, означало ничего не сказать. Во Владимире кипела целая гамма чувств, начиная от недоумения и заканчивая гневом. И вполне естественно, подобный приказ Владимир проигнорировал. Первым делом он ещё раз связался с марийской деревней. Тамошний помощник старосты передал ему последние новости. Пегаш сообщал, что враг, не выдержав огня, отхлынул от частокола и сейчас степняки находятся на удалении от стен деревни, держа несколько групп всадников на виду. Владимир предположил, что это делается для того, чтобы никто не вышел из деревни. В остальных деревнях раций не было и марийцам в некоторой степени повезло, что была атакована Петропавловка.

– Каковы итоговые потери, Пегаш? – бесстрастный голос радиста не выдавал его волнения.

– На стене погибло трое, много посечённых стрелами. Если к ночи никто не умрёт, то остальные выживут. И пропало трое вышедших на телеге из крепости с утра. Пока от них весточки нет.

– Сколько человек потерял враг, знаете?

– У стены лежит семь десятков и ещё восемь мёртвых степняков. Дюжину ещё живых мы затащили внутрь.

– Добро! Нам будут нужны несколько врагов для расспроса – постарайтесь выходить их! Помощь уже рядом, держитесь! – послышалось из динамика.

– Да мы и ещё раз этих поганцев отгоним, ежели сунутся, не сумневайтесь! – воскликнул Пегаш, выпятив грудь вперёд, гордый за своих товарищей.

Луг близ Петропавловки

Кузьма Усольцев, раздосадованный плохими новостями, поторапливал своих людей. Разномастный отряд, состоявший из казаков, башкир, оказаченных бурят и стрелков, посаженных на коней, а также четырёх картечниц, уложенных в повозки, спешил к осаждённой деревне. Лёгкая кавалерия заметно оторвалась от медлительных повозок и воевода, махнув рукой, приказал казакам и башкирам уходить вперёд, чтобы поскорее достичь места схватки. Ведь у его воинов были карабины, разве с ними можно проиграть бой? Ему только и надо – добраться до врага, а уж там он покажет ему, кто тут хозяин! Кузьма вглядывался вперёд, находясь в авангарде отряда, надеясь увидеть, наконец, противника. Вскоре показался холм, за которым находилась Петропавловка. Казаки и стрелки зарядили оружие, придержали лошадей. Но что такое? Непривычно тихо у деревни.

– Вперёд! – крикнул Усольцев, хлестанув коня плёткой.

Так и есть! Степняков у селения не было. Лишь только её жители, которые уже занимались расчисткой земли от трупов и разделывали на мясо погибших или прирезанных коней врага. Несколько пленных степняков таскали трупы под смешки и улюлюканье детворы и подростков. Взрослые же деловито прохаживались рядом, высматривая, чем бы поживиться у мертвецов. Подошедший к воеводе староста Ряжай отчитался о геройстве своих земляков и жертвах, понесённых деревней при обороне.

– Пошто шапку не снимешь перед воеводой? – смерил тяжёлым взглядом Ряжая ангарец. – Иль ты нонче герой, яко в былинах богатыри иные бывают?

Мариец будто бы поперхнулся и тот час же, сильно смутившись, стянул войлочную шапчонку.

– То-то же, – ухмыльнулся воевода. – А чего же тогда помочи хотел, коли и сам отбиться смог? – рассмеялся Усольцев.

– Телегу-то не видали по дороге? Наши людишки там были, Чоткар-кузнец, Варас да Миклуш… – Староста замолк, когда увидел, что воевода поворотил коня и окликнул кого-то из своих людей.

– Нет дядька, не видали мы телеги. Лугом пошли, дорогу в стороне оставили, – ответил за Усольцева один из молодых казачков. – Коли хочешь, сейчас же поскачем до дороги!

А вскоре, ожидая когда сын приведёт ему коня, староста Ряжай стал свидетелем непонятной сцены – двое стрелков в серых кафтанах что-то выговаривали самому воеводе, стараясь делать это как можно незаметнее. Кузьма Фролыч, морщась, при этом отмахивался от них, словно от надоевших баб. Стрелки же, поворотив коней, вскоре рысью ушли обратно, а воевода, спешившись, пошёл к степнякам.

– Дядька, ну что ты? – окликнул Ряжая казак, но староста его уже не слушал.

Мариец бросился к воеводе, вопя, что было мочи:

– Не мочно, воевода, батюшка! Помилуй нехристей, не мочно так! Нужны они для расспросу! С крепости… передали…

Остановили его двое дюжих казаков. Словно налетев на стену, староста, ткнулся в кафтаны и едва удержался на ногах. Он знал, что эти степняки должны быть расспрошены, как и приказали ему из самой крепости. Как можно ослушаться радиста? Зарезав одного, пойманного хохочущими казачками степняка, Усольцев с неудовольствием подошёл к кричащему, как дурень, черемису.

– Я тут князем Соколом поставлен! Моё се дело, а не токмо твоё разумение, – прорычал Кузьма Фролыч, притягивая старосту за ворот. – Да уразумел ли ты? Отвечай!

– Уразумел я, батюшка воевода! – обречённо проговорил Ряжай.

– Неча им по земле ходить, коли на ангарцев посягнули! – прокричал, дабы все услышали, воевода. – Так и впредь будет! А коли ослушается кто – тому плетей всыплю!

Казаки с гиканьем снова принялись ловить тоненько подвываюших, пытающихся убежать, одуревших от страха степняков. Вскоре всё было кончено – пятеро пленённых врагов были зарезаны и брошены в телеги, на которых мертвецов вывозили к дальнему холму. Туда же подросткам было приказано таскать хворост. Ряжай тем временем, подозвав стоявшего столбом сына Пегаша, прошептал тому, чтобы отец немедленно спрятал трёх раненых степняков на сеновале. Лишь после этого, нацепив поданный уже своим сыном карабин, староста, в сопровождении ещё троих мужиков и нескольких казаков, отправился по поиски пропавшей повозки. Небольшой отряд поскакал по дороге на крепость. Несколько раз им встретились неубранные ещё мёртвые степняки, коих застрелили при их отступлении. Вскоре, после того, как всадники обогнули холм, одиноко стоящая телега была найдена. Как и лежавшие в траве рядом с ней тела троих земляков старосты, истыканные стрелами. Ряжай молча слез с лошади, а за ним спешились и остальные. Отогнав насевших на тела мух, староста с помощью казака осторожно положил в телегу первого мертвеца. Марийцы же покуда выпрягали мёртвую лошадку и снимали седло с одного из своих коней, чтобы впрячь его в повозку.