Курсант: Назад в СССР 12

Глава 17

г. Литейск. Кабинет директора швейной фабрики.

— Товарищи, — Гоша Индия обвел новых подчиненных укоризненным взглядом. — Проведенная ревизия выявила на фабрике целый список, а короче говоря — кучу нарушений.

Присутствующие, что мостились за длинным столом для совещаний, опустили глаза. Сидели, нахохлившись, как воробушки на морозе.

— Вот скажите мне, товарищ главбух, — Гоша помахал каким-то листочком. — Что это? Дешифруйте мне эту карточку движения материальных средств.

Зал молчал, лишь где-то под потолком жужжала запоздалая осенняя муха, которая перелетала с одной лопасти застывшего вентилятора на другую.

— Так… я не понял… а кто у нас главбух? — директор хлопнул по столу ладонью.

— Я, — приподнявшись, пролепетала женщина офисной упитанной наружности с узлом вместо прически на голове. — Кузькина… Мария Семеновна. Главный бухгалтер.

— Замечательно, — Гоша с тем же выражением лица передал ей документ. — Что скажете, Марь Семённа? Смотрите, смотрите внимательнее.

— Излишки, — пожала она плечами и беспомощно оглядела присутствующих, будто искала поддержки, но кладовщик, главный технолог, зам по ТБ и прочие начальники транспортного цеха глаз так и не поднимали.

— Вижу что излишки. Откуда? — взмахнул руками Гоша. — Я бы понял, если бы недостача. А тут драп лишний, сатин, и пуговиц сундук. Как это получилось?

— Георгий Вадимович, я прямо сейчас все проверю, — закивала главбух и стала лихорадочно метать костяшки на массивных потертых счетах. Щелкала ими долго, пока у Гоши терпение не кончилось.

— Не трудитесь, Мария Семённа. Счеты — не руны, а вы не колдунья, неучтенное сырье никуда не исчезнет и не растворится. Его, между прочим, товарищ из народного контроля в своем акте уже указал и подписями должностных лиц заверил. Еще грозился бумагу разгромную накатать на имя товарища Дидковского, чтобы мы в обзор попали. Знаете, кто такой Дидковский? Нет? Замечательно!.. — казалось, речь его шла по нарастающей, но голос оставался всё таким же ровным, и это пугало присутствущих похлеще криков. — Вообще-то это председатель Комитета народного контроля РСФСР. Хотите, чтобы мы на весь Союз прогремели? Короче… товарищи, немедленно поставить излишки на учет и провести по бухгалтерии, как положено. И, Марь Семённа… уберите эти дурацкие счеты, в самом деле. На дворе век кибернетики и энергии атома, а вы костяшками брякаете. У вас что, на рабочем месте персональной ЭВМ нет?

— Нет, — слабо улыбнулась женщина.

— Хм… Что же вы молчали? Ладно, достанем, поставим. Записал себе… И кстати, где у меня кладовщик?

— Я здесь! — вскочил чернявенький и живенький мужичок возраста позднего Пушкина и тут же представился новому начальству: — Конюк Иван Иванович.

— Вот, что Ваня Иванович, — Гоша забарабанил пальцами по столешнице. — Со своей стороны проследи, чтобы все в ажуре было. С контролем я договорился, в обзор нас не включат, но лишнее палево нам сейчас ни к чему.

— Простите, что?..

Гоша не слишком заметно хмыкнул.

— Я говорю, документацию по излишкам в порядок приведи. Чую, с твоего молчаливого согласия вся эта канитель тут волоклась. В смысле, нарушения образовались.

— Понял, Георгий Вадимович, сделаем.

— Да, садись уже, не торчи, как солдатик оловянный.

— Никак нет, — улыбался Конюк, пытаясь шутить. — У меня две ноги, а у солдатика была одна.

— Это пока две… — свел брови на лбу Гоша. — Не выполнишь мои указания — будет одна. И вообще, товарищи, это каждого касается. Что за бардак у вас, то есть, у нас на фабрике? Вот, смотрите!

Директор достал и швырнул бумажки на стол для совещаний. Те четенько легли веером перед присутствующими, даже красиво вышло. Умел катала швырять карточки.

— Это карточки складского учета! — распалялся Гоша, нависая над столом, как коршун над полем, даже полы пиджака разметались, словно черные крылья. — Существует единая форма их ведения. А также есть единые правила отпуска и движения материалов. Кого вы обмануть хотите? Меня? Мне вы можете фуфло не впаривать, я на этом собаку съел. — Казалось, еще немного и Гоша расскажет о своих делишках в ресторане, но он, естественно, об этом умолчал, а экзекуцию продолжил, снова выровняв тон: — Берите, граждане, карточки в руки. Не стесняйтесь, смотрите… Ну! И что мы видим?

— Да ничего, — пожимали плечами присутствующие, а общее мнение вслух попытался выразить Конюк. — Все по форме заполнено.

— А ты, Ваня Иванович, глаза-то разуй, — уставился на него Гоша. — Я и без микроскопа вижу, что там сплошные подчистки, затертости, исправления, дописки. Тебе лупу дать или сразу на экспертизу документы отправить? Криминалистическую.

— А… Действительно, — закивал Конюк. — Есть марашки, да… Ну вы и глазастый, Георгий Вадимович. Сразу видно… опытный руководитель. А мы что? Мы люди маленькие. Нам как велено было делать, так мы и поступали.

— Теперь все будет по-другому. По закону! — от последнего произнесенного слова Гоша чуть не осекся. Слишком непривычно было для него такое высказывание. Но быстро взял себя в руки и громко проговорил: — А иначе я вам покажу кузькину мать!

Затем Гоша перевел взгляд на главбуха и добавил:

— Простите, товарищ Кузькина… Ваша мама тут ни при чем, Марь Семённа. Я имел в виду, что некоторые могут сесть, гм, на скамью. И совсем не в парке культуры и отдыха. Все… Идите работайте, товарищи, не бесите меня больше.

Подчиненные встали, а Гоша, никого больше не стесняясь, достал из шкафа бутылку редкого вискаря и плеснул себе сразу полбокала.

Вереница людей поспешила из кабинета в коридор, лишь один из них задержался. С лицом пронырливым и хитрым. Глянешь на него, и на ум придёт расхожая фраза: «Ай да Пушкин, ай да сукин сын!»

— Тебе чего, Ваня? — вопросительно уставился на него Гоша. — Выпить хочешь?

Тот замахал свободной рукой.

— Нет, что вы, Георгий Вадимович. В рабочее время ни-ни…

— Правильно, молодец. А то уволю на хрен.

— Я тут по вашим вопросам, по излишкам пояснить кое-чего хотел. Дело в том, что они не случайны…

— Говори уже, — Гоша отпил вискарь. — Не тяни кота за причинное место.

Конюк огляделся, убедившись, что в кабинете он наедине с директором, а остальные ушли, и стал рассказывать.

Гоша вертел бокал в руке. Слушал и молчал. Ни разу не перебил. Такое гробовое молчание Конюка даже напрягало. Он не мог понять, чего ждать от своего шефа, и, прервав свой рассказ, осторожно спросил:

— Вы меня слышите, Георгий Вадимович?

— Да… Ваня. Я все понял. Получается, что у вас тут цеховое производство процветает. Причем полностью за государственные бабки проворачиваете.

— Тише, тише, Георгий Вадимович. И у стен могут быть уши. Вы не думайте, мы не бандиты какие. Старый директор даже премии выписывал работникам, неофициальные. Неучтенная продукция — и прибыль неучтенная. Не мы это придумали… Так всегда было. У нас на фабрике все четко отлажено, а нестыковки, так вовсе не нестыковки это. Так задумано. Это как в сказке про Золушку: если туфелька подошла ей идеально, то почему она потерялась? Понимаете?..

— И кто же за всем этим стоит? — прищурился Гоша.

Иван Иванович выдохнул и произнёс:

— А вы как? С нами?

— А не боишься, что я тебя сдам органам, Конюк?

— Ментов бояться, на дело не ходить, — вдруг улыбнулся кладовщик.

— О-о! — одобрительно закивал Гоша. — Вот это по-нашему. Свой человек. Жаль, что ты не сидел.

— Сидел, Георгий Вадимович.

— Тогда ответь мне на вопрос, Ваня. Кто за всем этим стоит. И имеет с этого самый жирный куш?

— Его никто не видел, Георгий Вадимович… По крайней мере, из тех, кого я знаю.