Я знаю ночь

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Медицинская комиссия после тщательного осмотра вынесла решение: Андрей Федорович Бойков годен для службы в войсках противовоздушной обороны.

Как долго тянется день. Последний раз Андрей вяжет сети. Он пытается думать только о работе. Но возбуждение не проходит. Годен! Берут!

Поднял голову и с удивлением отметил про себя, что говорит радио.

— На энском участке фронта фашистские войска предприняли ряд атак. Над Ленинградом сбито три вражеских бомбардировщика... — диктор на миг умолк и тотчас заговорил торопливо:

— Внимание! Внимание! Воздушная тревога! Воздушная тревога!..

Наступила тишина. Потом раздался щелчок и заработал метроном. Словно тяжелые капли начали падать в пустое ведро. Андрею сделалось не по себе. До сих пор не может он привыкнуть к бесстрастному щелканию. Будто секунды жизни отсчитывает механический счетчик. Раз, два, три — ты еще жив? Раз, два, три — ты еще жив?

На южной окраине вздрагивают зенитки. Город притих, но Андрей знает, что люди стоят у станков и машин. В окопах бойцы выжидают атаки. Где-то в тылу врага пробираются разведчики. Меняют позиции артиллеристы. Все эго силится представить Андрей Бойков, сегодня еще сугубо штатский человек. Слепой человек. Завтра он должен быть в штабе армии ПВО. Завтра его направят в воинскую часть. Он получит обмундирование. Его внесут в списки на довольствие, выдадут котелок и ложку. Завтра... Будет ли это завтра?

Но почему всетаки его берут в армию? Неужели она разбита и не хватает людей? По спине пробежали назойливые холодные мурашки. «Неправда. Это полковник добился... Но где я слышал этот голос? Зря не спросил».

И снова мысли завертелись вокруг завтрашнего дня. В холодной комнате метроном отсчитывает время. Раз, два, три — ты еще жив? Раз, два, три — ты еще жив? На какой секунде удар метронома и разрыв бомбы сольются в общий гул.

Андрей шагнул к железной койке и опустился на колени. Протянул руки и с трудом вытащил баян в футляре. Бережно положил на кровать и сел рядом. Когда он последний раз играл? Вспомнил — за день до войны. Уезжал сосед по квартире. Почему-то на душе было муторно. Играл что-то протяжное, грустное. На рассвете услыхал по радио: война...

Теперь на войну идет и он. А метроном все отсчитывает секунды: тревога... В городе тревога.

Андрей тяжело надавил на клавиши. Туго подались меха. А в городе тревога. Пальцы побежали быстрее В голосах появилась теплота.

Слегка вздрогнули стены. Еще раз — сильнее. Где-то невдалеке рвались бомбы. А комната наполнялась звуками. Над городом стоял рев истребителей и бомбардировщиков. С юга летели снаряды. А звукам становилось все теснее и теснее в четырех стенах. Вдруг заскрипел пол. Бомба попала в соседний дом. Зазвенели стекла. Из разбитого окна вырвался голос баяна — он словно выговаривал слова песни:

Врагу не сдается наш гордый «Варяг»,
Пощады никто не желает.

По улице бежал человек. На миг остановился. Оглянулся на дом и поднял голову: там жила песня. Прохожий зашагал спокойнее, увереннее.

А город стонал и гудел. Разрывы зенитных снарядов вспыхивали в небе. Ленинград действительно походил на гигантский корабль. Он не хотел сдаваться врагу. Сражался. Стоял насмерть.

Суровая мелодия о гордом «Варяге» соперничала с гулом разрывов и завыванием моторов. Постепенно атака фашистов стала захлебываться, ослабевать. Все явственнее и грознее вздымался голос осажденного, но живого и борющегося Ленинграда.

Обессиленный Андрей вздремнул перед рассветом. Снилось огромное небо. Ржавая луна превратилась в черный бесформенный предмет. Он низвергал огненную лаву. Андрей легко взлетел навстречу огню, но больно ожегся.

Вскрикнул и проснулся. С постели соскочил быстро - где только силы взялись. Поплотнее закутал шею шарфом, поднял воротник и позвал: «Мария Павловна!» Никто не ответил. Тихо отворил дверь и медленно спустился по обмерзшей скользкой лестнице.

Знакомым путем пошел по указанному адресу.

Бойков еще до войны много читал о Ленинграде. До - тошно расспрашивал о памятных местах. Знал, какие исторические здания, дворцы и памятники встречаются на пути. Но представить все был не в силах. Зрячую жизнь он провел в деревне.

Перешел дорогу, что вела в Петропавловскую крепость. Андрею рассказывали о высоком позолоченном шпиле каменной цитадели. В солнечные дни шпиль далеко виден. «А немцам?» — почему-то подумал Бойков.

Налево — дом Кшесинской. Андрей знает, что с балкона этого дома выступал Владимир Ильич Ленин. Он говорил о революции. Вождя слушали тысячи питерских рабочих, солдаты и матросы. «А мне вот не привелось увидеть живого Ленина. Был невысокого роста... А мне сдается он великаном...»

На Кировском мосту Бойков решил передохнуть. Провел палкой по перилам — услыхал сухой шорох снега. Облокотился. Было похоже, что он рассматривает замерзшую Неву. Напряг слух. Сквозь толщу льда пробивался голос воды. Река не могла смириться с пленом. Лед прижимал ее ко дну, закрывал от солнца. Но напоенная безвестными ручьями доброй земли, она рвалась на волю, к свету. Андрей физически ощущал ее| усилия. И он точно также хочет вырваться из вечного мрака. Он слушал Неву, которую никогда не видел. Только когда проходил по мосту, представлял ее ширину. Скованная морозом, сейчас Нева кажется ему маленькой речушкой на его родине. Как давно это было!..

Бойков вздохнул. Поднял воротник — продрог, пока стоял. Пошел дальше. Мост на середине слегка горбился. Здесь, по предположению Андрея, половина пути. Вдруг палка уперлась во что-то мягкое. Слепой остановился, отступил назад, потом вытянул правую руку,, подошел ближе. Присел. Дотронулся до препятствия... Человек.

— Товарищ... — потормошил лежащего.

Молчание. Андрей быстро-быстро начал ощупывать человека. Перчатка... Рукав... Меховой воротник. Осторожно тронул щетинистое лицо. Холодное... Волосы смерзлись...

Андрей медленно поднялся. Неровно дыша, склонил голову. Где-то далеко впереди глухо застонал снарядный разрыв. Немцы начинали обстрел города. Бойков машинально поправил очки. Неуверенно позвал.

— Кто-нибудь... Подойдите...

Повторил. Ответа не последовало. Слепой совсем забыл, что только начиналось утро и улицы города еще пусты.

Фашистское командование на весь мир хвастливо заявляло, что с ходу возьмет «первый город России». Немецкие газеты печатали увеличенные панорамы Ленинграда. Враг видел его в бинокли и стереотрубы. Зверски обстреливал и бомбил. Окруженный город ставил огневые завесы на пути стервятников, артиллерийскими налетами давил вражьи батареи. Поединок был нелегким и неравным. Следом за смертью от огня и металла в город вползала смерть от голода.

Андрей осторожно прошел мимо мертвого и медленно побрел дальше. Чуть сгорбился, словно часть горя чужой семьи легла на его плечи.

У Марсова поля Бойков остановился. Рядом с могилами рядовых солдат революции, словно охраняя их покой, стояли зенитные орудия. На этом поле незнакомый военный человек круто повернул его жизнь. «Может и я погибну от пули врага». Казалось, Андрей забыл о своей слепоте. Многолетняя беда отодвигалась на задний план. Дума о солдатском долге овладевала сердцем.

...Перед отправкой в полк Андрея Бойкова напутствовал начальник политотдела армии ПВО.

— Вы будете работать слухачом. Трудно придется. Не скрою: сначала проверим... Посмотрим... Не получится, или тяжело станет — демобилизуем. А вообще - хочу верить в ваши силы.

Старшина Василий Прохоров хотел было помочь Бойкову одеться. Тот отказался. От волнения дрожали руки — они держали военное обмундирование. Одежда издавала прохладный запах. Андрей улавливал аромат поля и горьковатый вкус хвои.

Прохоров наблюдал. Два чувства боролись в нем. Старый кадровик не мог смириться с мыслью, что слепой человек становится военнослужащим. «Ему нянька нужна... И это боец». А другой голос возражал: «Вот нашел в себе силу пойти на войну. Упрямый, видать».

— Как же тебя величать, Андрей Федорович... — в раздумье произнес Прохоров, а про себя подумал: «На воинское довольствие стал — значит, боец, красноармеец. А поглядеть на палку да очки, вроде не с руки такое звание».

Андрей не ответил. Да слушал ли он старшину? Худое непроницаемое лицо его было сосредоточенным. Верхняя губа приподнялась, и две складки от носа ко рту стали глубже.

— А теперь — на точку, Андрей Фед... Красноармеец Бойков.

— Есть, товарищ... Товарищ...

Старшина, — подсказал Прохоров и улыбнулся: Андрей неловко поднял к голове руку вместе с палкой..

Открылась дверь. Вошел красноармеец в замасленной телогрейке.

— Товарищ старшина, я готов. Кого везти?.. — он увидел Бойкова и не договорил. Глаза округлились. Быстро перевел взгляд на Прохорова, потом снова на. Бойкова. Тот стоял в шинели, неестественно вытянувшись, запрокинув голову, в синих очках, держа перед собой палку.

— Да, его... Красноармейца Бойкова, — сделал паузу старшина и добавил, — Андрея Федоровича. — Взял: за левый локоть, вывел из раздевалки, помог сесть в кабину. — До встречи, товарищ красноармеец! — уже весело сказал старшина и захлопнул дверцу.

Шофер Петя Волков быстро оправился от смущения и неожиданности. Как только машина тронулась, принялся расспрашивать Бойкова: откуда он, когда ослеп, что будет делать на прожекторной точке. Охотно говорил о себе. Сейчас служит на КП дивизиона. Возит боеприпасы и продукты. Просился на передовую. При встрече командир полка сказал: «И здесь фронт». Потом засмеялся и добавил: «Ростом не вышел. От земли два вершка. А шофер отменный. Такой нам нужен». Но я все равно добьюсь. Батареи нашего полка стоят под Невской Дубровкой, туда и перейду.

— А мы куда едем?

— В Ручьи, пригород Ленинграда. На прожекторную точку. Слухачи там. Занятная работа. Только изматывает очень. Да и талант нужен. Я бы не сумел.

— На что талант?

— Как на что? У меня вот на музыку таланта нет. Завидую тем, кто играть или петь может. А на точке слухачи наденут наушники, а к ним трубы присоединены — будь здоров. Немца аж в Берлине слышут...

— Талант, говоришь? — задумчиво повторил Бойков.

От разогревшегося мотора в кабине потеплело. Машина прибавила скорость. Андрей зажал между ног палку и крепко держался за сиденье.

— А ты не слухачом ли собираешься быть? — вновь заговорил Волков.

— Видимо...

— Здорово, брат!— и глаза у шофера заискрились.- У тебя слух, должно, двойной. Энергия, что на зрение отпущена, в уши передвинулась? А? Так я понимаю?

— Может быть, — и Андрей во второй раз улыбнулся сегодня. Ему захотелось говорить. — А ты действительно мал ростом? Я слышал, что такие разговорчивы очень.

— Угадал. Меня из-за этого в разведку не взяли Комиссар из военкомата воспротивился. Я целый час клялся, что на фронте воды в рот наберу. Не поверил. Написал: использовать по специальности. Пусть за баранкой сам с собой разговаривает. А мне везет — всегда попутчика найду. Хоть немой попадется — расшевелю... Вот мы и приехали.