Я знаю ночь

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

В начале июня четыре женщины прибыли на прожекторную точку. Их привез Петя Волков. Выйдя из кабины, он широко улыбнулся и качнул головой в сторону девчат:

— Принимайте! Почти рота... Извините, бабья...

К нему вплотную подошла Вера Тихонова, худощавая женщина лет двадцати пяти.

— Замолчи, шпингалет.

— Смотри, бедовая, — не смутился Волков.

— И правда, помолчал бы, — поддержала подругу Ирина Фалькова. У нее были большие, чуть-чуть на выкате, черные глаза. «Зовущие», — подумал Бондарь. Лице болезненно бледное. «Ленинградка, блокадная», — решил про себя Николай.

— Ну, ребята, — выкрикнул Волков, — теперь я наверняка вырвусь на Невскую Дубровку. Замена прибыла.

Женщины чувствовали себя неловко. В не подогнанном обмундировании, они неуклюже стояли перед Готовчиковым, толкали друг друга, словно им вчетвером было тесно. Сержант внимательно и задумчиво смотрел на них. Молчал, будто что-то выжидал. Среднего роста, атлетического телосложения, Готовчиков привлекал внимание собранностью и выправкой. Но вот он улыбнулся, раза два заложил пальцы за ремень и расправил и без того гладкую под поясом гимнастерку. Нужно подавать команду «смирно». «Чего доброго, еще расплачутся, только потребуй по-настоящему», — говорил взгляд сержанта. Но пополнение передано в его руки и нужно с ним знакомиться, вводить в курс боевого дела. Война продолжается, требует новых сил. С точки ушли два прожекториста, связист и корректировщик. Но враг не должен летать над Ленинградом, калечить город, убивать людей. Боевая точка на посту. И не дай бог, выйдет из строя или плохо сработает! Коммунист Павел Готовчиков не допустит этого. Новое пополнение он сделает боеспособным. Бондарь и Бойков помогут ему. Особенно Андрей Бойков — своим примером.

Женщины уже заметили человека с палкой в руках и в синих очках. Он уверенно прошел на звукоулавливатель. В шеренге переглянулись и зашептались.

— Да, это наш слепой слухач Андрей Бойков, — заговорил сержант.

...Через неделю девчата уже смело атаковали Готовчикова:

— Где взять утюг? Нет иголок и ниток. Стирать негде.

— Отпустите в Ленинград — привезем!

— Может совсем домой отправить? «Неуютно?» —лукаво спросил сержант.

— Да нет... Вообще, неплохо, — ответила Ирина, — я даже поправляться стала. Как на курорте, — она тряхнула головой и провела рукой по слегка припущенной прическе.

«Пропали мои хлопцы, — подумал Готовчиков. — Она же чертовски красивая. Гляди в оба, сержант».

— А мой командир — товарищ Коляда, хороший человек, — продолжала Фалькова.

Готовчиков улыбнулся: «Для нее и Коляда — начальство».

— Уже влюбилась, — вставила Оля Антонова.

— Нет еще. Присматриваюсь, — спокойно ответила Ирина и улыбнулась. На щеке появилась ямочка. — Уже научил разбирать и собирать телефонный аппарат. Даже ремонтировать. Что ж, техника немудреная...

— Тебе легко, в институте училась, — сказала Поля Лагода.

— Еще и в ансамбле участвовала. Люблю петь и танцевать. И здесь нужно самодеятельность организовать. Товарищ Бойков на баяне играет. Кто из вас поет, девчата?

— Дай сначала корректуру одолеть, — заговорила молчавшая все время Вера Тихонова. На ее лицо заметно легла тень перенесенного горя. Готовчиков уже знал, что у нее недавно погиб на фронте муж, и она попросилась в армию сама.

«Эх, не женское дело война, — подумал сержант. —

Им бы детей растить да мужей радовать. Нелегкая дорожка выдалась им в жизни».

Иногда в сердце командира подкрадывалась жалость к женщинам. Но занимался он с ними регулярно, требовал строго. Ночью для тренировок использовал полеты наших патрульных самолетов. При удобном случае повторял:

— Тренировка, что запас — всегда пригодится"

И она пригодилась.

Летняя ночь над Ленинградом светлая и короткая. А нынче с вечера поползли облака. Небо затянуло. Пахло дождем. Только стало сереть, Бондарь заступил на дежурство. Надел шлем, поерзал на сиденье. Резко повернул маховик и затих. Плавно повел трубы. Вдруг удары в рельс — тревога. Передали с КП — немцы идут с севера. Такого еще не бывало: зашли с тыла.

Бойков бежал впереди Тихоновой. Она едва поспевала за слепым.

Послышалось короткое «готово» со звукоулавливателя и прожектора.

— Поиск над первым! — скомандовал сержант.

Приборы развернулись почти на 180 градусов. Андрей прощупывал небо. «Что такое, будто слышу далекий гул, а совмещения нету». Стал медленно вращать маховик вправо. Гул просветлел. Прокрутил быстрее. Что-то неясное услыхал и Николай. «Что они делают? — ахнул Готовчиков, посмотрев на звукоулавливатель. Его повернули в противоположную столону от заданного курса. А Бойков уже был поглощен приближающимся гулом. Сомнения нет — группа самолетов идет с юга прямо на них. В затылке появилось назойливое гудение. Немцы задумали встречный налет. Пытаются обмануть защитников города. Послали армаду самолетов с севера, а через полчаса — небольшую группу с юга.

— Цель поймана! — крикнул на всю позицию Бойков.

За ним повторил Бондарь. Невооруженное ухо еще не различало шума. Сержант кинулся к пульту управления. Уже были внесены коррективы. Заработал агрегат, питающий прожектор.

Издалека, с северной стороны, донеслась густая стрельба зениток. И здесь, с юга, идут бомбардировщики. Все ближе и ближе. Андрей поморщился. Назойливо скрежетали моторы. Они будто сверлили затылок. Хотелось поскорее избавиться от железного завывания. «А, стервы!» Сквозь гул Бойков услыхал натужный крик Готовчикова:

— Луч!

Все произошло мгновенно. Серебряная стрела пробила жидкое облако. В луче блеснул самолет. В наушниках Бойкова раздался свист снарядов, а потом разрывы, словно хлопки в ладоши.

— Падает! Дымит! — закричала на прожекторе Антонова.

Андрей слышал, как из гудящей массы оторвался дребезжащий звук и мгновенно смолк. Густой гул стал метаться среди огненных хлопков, потом раздвоился. Андрей повел раструбы за левой группой самолетов. Гудение удалилось. Затихла стрельба. Вскоре наступила тишина и бойцы увидели, что небо посветлело. Облаков нет, словно изрешеченные снарядными осколками, они рассыпались, растаяли. Далеко-далеко над лесом робко вспыхнул рассветный костер июля и его отблески медленно растеклись по голубому холсту горизонта.

Бой длился не более часа, а будто жизнь прошла перед людьми в эту светлую тревожную ночь. Сидели и стояли на своих местах, пока из землянки не выбежала Ирина Фалькова и не закричала:

— Поздравляют! Товарищ сержант, поздравляют! Семидесятый зовет.

Готовчиков ушел в землянку. Ирина возбужденно говорила:

— Сбили... Как это здорово.! Семидесятый похвалил: молодцы у Готовчикова. Помогли зенитчикам.

Днем к слухачам приехал командир полка Зинченко — Батя, как любовно называли его бойцы. Бойков узнал голос полковника. «Какой же я дурень и неблагодарный к тому же. Столько времени в полку и ни разу не спросил, кто командир», — выругал себя Андрей. А в сердце росло и тревожило воспоминание. Он знает этот голос. Нет, не с того памятного утра. Раньше. И еще удивляло: почему полковник ни разу не напомнил о себе. Он повернул жизнь слепого, поверил в него и сделал участником великой борьбы.

А Зинченко, глядя на Бойкова, думал: «Не узнает и хорошо. Посчитает, что пожалел, а это воспринимается болезненно...» Он объявил благодарность личному составу. Сообщил о присвоении звания старшего сержанта Готовчикову. Андрея Бойкова представил к награде медалью «За боевые заслуги».

Когда Андрей услыхал свою фамилию, недоуменно спросил:

— Что?

Это была растерянность человека, который не только не думал о возможности получить награду, но даже не знал о существовании чего-либо подобного для него. Николай толкал в бок Андрея и шептал:

— Служу... Служу...

Зинченко слышал и это «что» и шепот Бондаря. Старый солдат душою почувствовал состояние слепого, и у него заблестели глаза.

— Служу Советскому Союзу! — опомнившись, торопливо сказал Андрей.

Полковник подошел к нему.

— Вот какой вы оказались, батенька мой, — проговорил он. — Выходит, не ошибся...

— Спасибо, товарищ полковник, — на лице Андрея мелькнула улыбка, и Зинченко увидел того молодого деревенского парня, которого вел когда-то в Курск.

— Это тебе спасибо, Андрей Федорович, — непроизвольно перешел Зинченко на «ты», увидев горькую складку у рта, какой не замечал у зрячих. «И все же ему тяжело», — подумал про себя, а вслух сказал:

— Признаться, беспокоился я. Не приезжал на точку, чтобы тебя не волновать. Но справлялся о твоих делах регулярно. А сейчас рад. Очень... — а про себя снова подумал: «не узнает».

После отъезда полковника бойцы окружили Андрея. Пожимали руки, поздравляли. Когда начали расходиться, Бойков попросил Николая задержаться.

— Как фамилия командира полка?

— Полковник Зинченко. Хороший мужик.

— Он... — выдохнул Андрей, — стало быть, не признал.

— О чем ты? — удивленно прошептал Николай.

— Оставь меня, Коля...

Бондарь пожал плечами.

Андрей спустился к речушке. Прошел к кусту ракиты и лег. «Вот и встретились... Не признали друг друга... Знать, изменился я очень...» Вдруг припомнил: Вера Тихонова дольше других задержала руку и сказала необычно тепло и тихо:

— Поздравляю вас, дорогой Андрей.

«Это жалость? Сочувствие?» В последнее время Вера чаще других оказывается рядом с ним. Предлагала слепому свою помощь: хотела подшить подворотничок, постирать носовые платки, залатать гимнастерку. Ио Андрей отказывался — с этим он и сам хорошо справляется. Как-то Готовчиков даже поставил его в пример нерадивому бойцу.

Вера Тихонова заменила ушедшего повара. Готовила вкусно и с выдумкой. Когда подходил с котелком Андрей, радостно говорила:

— Сегодня щавель в борщ положила. Вы любите?

«К чему такое? Покровительство несчастному? Нужно прямо сказать ей: не нуждаюсь. Я не калека. Такой, как все... Такой ли. Попал в армию и занесся: такой, как все...» Андрей пытался разобраться в своих переживаниях. «Получил награду... Выходит, полноценный боец... Когда-то читал: все зависит от условий и необходимости... Не будь войны, не попади в армию, и жизнь была бы куцой... Война сделала равным с другими. А закончится — снова в сторону? В свою комнату? Или работа среди таких, как и он... И ночь, вечная ночь... Люди будут украшать землю руками, что добыли победу, что спасли мир от фашистского мрака... Его друзья и товарищи Николай Бондарь и Павел Готовчиков, Ирина Фалькова и Вера Тихонова... Здесь он с ними ровня. А в мирные дни? Но почему Вера назвала его «дорогой Андрей»? Нет, нет, она просто сочувствует и радуется за товарища...»