Экземпляр

2

Только на работе, в светлом, точно аквариум, помещении «Азии-Мобайл», Костя вспомнил, точнее сообразил, что не ел несколько дней — все некогда было. Сама мысль о еде вызывала рвотные позывы — положа руку на сердце, любая мысль выбивала из колеи, — но Костя отчего-то надеялся, что после еды ему станет лучше. Хотя бы сил прибавится.

— Марк, — Костя собрался, отлепил язык, приклеившийся к нёбу, точно кусок мыла, — возле «Бруклина» есть палатка. Там шаурму продают.

Марк весь превратился в слух, точно послушная собачка, готовая выполнять любые команды хозяина.

— Купи мне, — Костя достал кошелек, — одну шаурму в сырном лаваше. Там Бахтияр работает, он вкусную делает.

Костя договорил, и его передернуло. Он выдал Марку двести рублей — ну все, мол, ступай. Марк ушел за шаурмой, не задав ни одного вопроса. Косте так нравилось отсутствие вопросов. Марк, этот татуированный престарелый неформал, летевший на крыльях любви из Ибицы на Казантип, а приземлившийся в крохотном, забытом богом уральском городке, определенно когда-то жил интересной и насыщенной химикатами жизнью, поэтому ничему не удивлялся, никогда ничего не спрашивал и никак не комментировал странное поведение своего самопровозглашенного (по табелю все было по-прежнему) начальника. Он все понимал, этот Марк. Он всегда все понимал. Он просто смотрел, слушал, вникал, кивал дурно подстриженной башкой и все понимал. Ох и нелегко ему было, наверное!

Впрочем, шаурма от Бахтияра долгожданного облегчения не принесла. Костя спрятался в подсобке, где между стеллажами, заставленными коробками от телефонов (оранжевые коробки от «Сяоми», синие «Самсунги», белые «Айфоны» — они лежали отдельно и регулярно пересчитывались), стоял крохотный стол, большую часть которого занимала микроволновка — даже чайник сиротливо угнездился на крыше микроволновки. Иногда, когда чайник и микроволновку включали одновременно, выбивало пробки и весь первый этаж оставался без электричества. Впрочем, однажды выбило пробки в магазине, где торговали одеждой, — там кто-то умудрился одновременно включить в сеть утюг и зачем-то пылесос.

Костя развернул вожделенную, будто запретное яблоко, шаурму и откусил кусочек, надеясь таким образом побороть тошноту. И едва он убрал шаурму ото рта, как увидел нечто ужасное. Между листиков нашинкованной капусты роились огромные жирные черви. Они извивались, будто крохотные ужи, будто шевелящиеся живые спагетти, будто щупальца мини-Ктулху, и было их много, ох как много — как волос на голове Арлекино. Костя невольно закричал и уронил шаурму на стол. Шаурма шмякнулась, а черви все продолжали свое дьявольское кручение-верчение.

Костя понял, что если сейчас не сблюет и не выйдет на свежий воздух (в его сознании две эти опции как-то бесхитростно слились в одну), то попросту лопнет от отвращения, оставив после себя шматки недоумения и головной боли. Он пулей вылетел из подсобки, стремглав (вот и пригодилось это дурацкое слово!) промчался через магазин, залитый ярким прозекторским светом, пересек галерею и выбежал на парковку. На парковке было душно, как в теплице, невыносимо душно — бетон словно плавился под подошвами.

«Опять у меня жар, — раздраженно подумал Костя, которому надоело, что его температура меняется, будто курс доллара. — Блин, да я точно горю!» Костя дотронулся тыльной стороной ладони до лба — лоб был не просто горячим, он был огненным, как пицца «Диабло», которую делали в забегаловке на Володарского. Они туда халапеньо добавляли в неимоверных количествах.

А дальше началась самая сверхъестественная жуть. Костя наклонился было над урной, чтобы его наконец-то вырвало, и уже пошли нужные спазмы, но вот только вместо рвоты изо рта вылетали клубы дыма, как будто он был ламповым телевизором и неожиданно загорелся во время трансляции «Голубого огонька». «Ах, шайтан», — думал Костя, пока, скрючившись над урной, выблевывал из себя ифрита.

Наконец Костю отпустило, он победоносно выпрямился и машинально вытер рот — на ладони остались частички гари и пепла. Он достал из кармана джинсов пачку сигарет и зажигалку и встал прямо под огромной табличкой «Не курить». Желудок по-прежнему взрывался болезненными спазмами, вверх по пищеводу, точно на лифте, двигался фантомный комок пищи, во рту стоял омерзительный привкус червивой шаурмы, в голове шумело, но Костя, несмотря на все внутриорганизменные метаморфозы, потихоньку, точно экономика условной страны из Восточной Европы, оживал. Курить на парковке было строго-настрого запрещено по технике безопасности, но Костя, который тут едва ли не самовоспламенился, понял, что и без того наделал массу огнеопасных вещей, поэтому плюнул на запрет и возможный штраф от администрации.

«Как же хреново!» — думал Костя, затягиваясь сигаретой. Его нутро будто разрезали перочинным ножиком, а внутренности заменили требухой. «Парацетамол!» — судорожно подумал Костя и аж подпрыгнул. Точно-точно-точно! Забрезжил, внезапно забрезжил свет в конце дурацкого сверхъестественного тоннеля. Парацетамол! На каком-то из форумов несчастный страдалец, кажется из Петрозаводска, писал, что его избавил от мучений обыкновенный парацетамол, правда, наглотался он его в неимоверных количествах. В Костиной голове сам собой возник тупейший интернетовский заголовок «Продал душу Дьяволу? Поможет простой советский…» — и резко сделалось смешно.

Костя выбросил окурок в железную урну и поторопился в аптеку, в голове прокручивая длинную форумную ветку, которую он читал вчера в ночи. Так вот, какой-то юный сатанист-любитель, уже из Новосибирска, добавил, что парацетамол лучше брать шипучий: он действует быстрее и достаточно растворить две таблетки.

Костя купил парацетамол и поднялся до фуд-корта, чтобы попросить у них стакан воды. Ноги были ватными, слушались с трудом и, более того, будто бы жили своей жизнью. Голова гудела, как потревоженный улей.

Косте налили стакан воды, он бросил туда пару таблеток, и таблетки с жизнерадостным шипеньем начали исчезать. Как ни странно, полегчало. Организм мало-помалу пришел в состояние динамического равновесия, прошла головная боль, прекратился шум в ушах, и даже вернулся аппетит. Костя зашел в «Перекресток», купил себе крохотное корытце оливье и вернулся с этим корытцем в магазин. Там его ждал встревоженный Марк. Он, скорее всего, удивился, когда увидел Костю живым.

— Знаешь… — Марк замялся, будто хотел задать неловкий вопрос и все никак не решался, — мне даже страшно представить, на каких таких рейвах ты отжигаешь.

Костя перестал есть оливье да так и застыл — с пластиковым корытцем салата в одной руке и маленькой вилочкой в другой. Марк прищурил свои грустные глаза панды.

— Я в молодости бывал на рейвах. Ох, что там творилось! Боже мой, боже мой. Славные были времена, — в голосе Марка звучала не просто грусть — в голосе Марка звучала скорбь. — На Казантип каждое лето ездил, — продолжал предаваться воспоминаниям Марк. — Ни одного не пропустил. Вот так свою молодость и проказантипил.

— Какая тонкая метафора человеческого существования, — жуя, философски заметил Костя.

— А ты бывал на Казантипе? — строго спросил Марк.

— Ни разу, — сознался Костя и потупил взор. — На «Нашествии» один раз был, когда у них еще «Балтика» спонсором была.

— Я это к чему все спрашиваю… — выдержав небольшую паузу, поинтересовался Марк.

В эту минуту в салон зашел мужчина в серой болоньевой куртке и начал смущенно разглядывать витрину с айфонами. На него, разумеется, никто не обратил внимания.

— Ну? — произнес Костя и швырнул пустое корытце из-под салата в мусорное ведро.

— Ты явно где-то тусишь, — медленно выговаривая слова, сказал Марк.

Костя в этот момент вылез из-за стойки и задвинул за собой высокий барный стул. Марк следил за его действиями как завороженный и время от времени почесывал татуировки.

— Обычно я тусуюсь в аду, — ответил ему Костя и решительным шагом направился к мужчине в серой куртке.

Тот по-прежнему с вожделением разглядывал подсвеченную витрину с айфонами.

— В аду? — переспросил Марк, и его мутноватые глаза удивленно округлились.

— Да, в аду. Самом настоящем аду, — произнес Костя и обратился уже к скучающему мужчине в серой болоньевой куртке: — Вам что-нибудь подсказать?