Как прорастают зерна

ГЛАВА 4. Профилактическое хирургическое вмешательство (Z.40)

Борис сидел на кушетке и бездумно подкидывал в ладони скомканные в шарик хирургические перчатки. Как мячик. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Вверх-вниз

В двери заглянула медсестра.

– Борис Борисович, давайте, я вам помогу раздеться.

Он отрицательно мотнул головой, продолжая подкидывать перчатки. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Вверх-вниз.

– Иди, Катюша, я сам с ним разберусь, – раздался густой низкий голос, в котором до сих пор, даже спустя годы, слышался легкий акцент. Тер-Петросов тяжело опустился на кушетку рядом. - Повернись.

Борис замер. Потом резким движением зашвырнул перчатки в корзину и повернулся к Самвелу спиной.

Хирургический халат причудливой серо-бурой кучей улегся у его ног.

– Борис, скaжи мне, кто она? Чья это жена или дочь? Большого начальника? Депутата? Крупного бизнесмена? - Борис продолжал молча смотреть на заляпанный кровью халат, а Самвел повысил голос. – Кто эта женщина,из-за которой ты поставил на уши всю больницу?! Она точно стоит этого? – Борис дернул плечом, а Самвел его за это плечо резко развернул к себе. – Боря, ты же главному звонил! И матом на него орал, потому что крови нужной группы и резуса нет. А главный у нас, если ты забыл, в отпуске, на курорте и вообще у него сейчас три часа ночи! Что происходит, Боря?!

Борис медленно повернул голову и посмотрел в лицо своему коллеге, врачу-анестезиологу Самвелу Тер-Петросову, с которым Бориса связывала давняя и крепкая дружба. Эх, Саня-Саня, зачем все эти вопросы, неужели и так непонятно?

– А ты что, фамилию ее не видел?

– Видел. Киваева. Ни о чем не говорит мне эта фамилия.

И в самом деле. Точно. Олька же не оставила себе его фамилию. Она Оле никогда не нравилась. А Самвел совсем не обязан помнить девичью фамилию жены Бориса.

– Ну а лицо? Лицо ты что, не узнал?!

– Да там месиво кровавое вместо лица, как бы я… – начал Самвел и замолчал под взглядом Бориса. Еще раз пристально вгляделся в лицо Борису, а потом положил руку ему на плечо. И тихо спросил: – Кто она, Боря?

– Это Оля. Оля, понимаешь? Моя Оля.

– Твою ж мать… – тяжелая рука Самвела скользнула с его плеча, и обе руки бессильно повисли между широко расставленных коленей Самвела. Умелые руки. Если бы сегодня не Саня дежурил… Без Самвела Борис как без рук. А если бы он сам сегодня не дежурил? А если не их больница была дежурной?! Сколько этих «если»…

Нет, об этом лучше не думать.

Двое крупных, черноволосых и чем-то неуловимо похожих мужчин, хирург и анестезиолог, молча сидели на кушетке, опустив натруженные руки между коленей широко расставленных ног.

– Сколько лет прошло, Боря?

– Пять.

– И?

Борис пнул ногой халат.

– И – что и? «А» и «Б» сидели на трубе. «А» упала , «Б» пропала , «И» осталась на трубе. Вот Олька как «А» упала , а я… как полная «Б»… пропал.

Самвел помолчал. Снова коснулся плеча Бориса рукой.

– Все будет хорошо.

– Не начинай, а?!

– Борька, ты же людей в фарш переломанных по кусочкам собирал. А тут… тут все не так страшно.

– Оставь эти сказочки для родственников пациентов!

– Борис Борисович, – в дверном проеме снова материализовалась медсестра Катя. - Вас там из полиции спрашивают.

– Отлично, – Борис тяжело встал. – У меня к ним масса вопросов.

***

Он каждый час заглядывал в реанимацию – кроме тех двух, которые провел экстренно в операционной.

Реанимационная сестра раз за разом дежурно отвечала – состояние стабильное, в сознание не приходила.

И на том спасибо.

***

Картинка, когда Оля открыла глаза, была мутной, размытой. Немыслимо болела голова. И дико хотелось пить.

В первый раз у нее такое похмелье. Что же она такое накануне пила? Крепкое, что ли? Водку?!

– Пришла в себя голубушка? – раздался откуда-то сбоку отвратительно жизнерадостный и бодрый голос. – Вот и хорошо, вот и замечательно. Вот Борис Борисович обрадуется!

Оля медленно повернула голову. Ни хрена себе у нее похмелье… Она же в больнице.

В больнице.

В больнице!

И тут Оля вспомнила все.

Накануне она имела дело не с крепким.

А с ядовитым.

***

– Бора-Бора не пробегал?

– Я здесь и я все слышу! – Борис вышел из операционной.

– Ой, БорисБорисыч, вас из реанимации искали! Киваева в себя пришла!

***

Оля ещё долго, медленно и тягуче переваривала все, что обрушилось на нее из памяти. Ее избили. Она в больнице. Это факты. А сколько из них рождается вопросов…

Медсестра ни на какие Олины вопросы не стала отвечать, а вместо этого только спрашивала о самочувствии, не тошнит ли,и говорила, что придет врач и все расскажет. И что он очень рад будет, что Оля пришла в себя.

Ну да, прямо счастлив. Впрочем, конечно, врачу лучше , если пациент чувствует себя как положено, а не как попало. Хотя Оле казалось, что она-то как раз себя чувствует как попало. Все ныло, все болело. И дико хотелось пить. Но пить ей не давали. Без доктора нельзя – вот и весь сказ.

Ну и где он, этот доктор? Ах, как же все ноет, особенно голова. И в это время дверь в палату открылась.

***

Она не верила своим глазам. Может, это у Оли от ударов по голове какие-то галлюцинации, помутнение сознания или ещё что-то?! Потому что перед ней стоял Борис.

Борис, в этом нет сомнений. Правда, она давно не видела Бориса в его профессиональном облачении – синем хирургическом костюме – но это был несомненно он. Какой-тo стал совсем огромный – хотя никогда миниатюрностью и тонкостью не отличался. А сейчас и плечи как будто шире стали, и руки просто могучие. Но все такие же волосатые. И в треугольном вырезе рубашки темно и обильно. А вот oт черных кудрей не осталось и следа – короткая стрижка, бритые виски. И короткая, ухоженная, черная, как и волосы, борода.

Как ты тут оказался, Боря?!

Несколько секунд ушло у Оли на то, чтобы осознать и сопоставить. Она в больнице. Борис – хирург. Получается, ее вчера привезли в больницу, где работает Борис?!

Не бывает в жизни таких совпадений!

Пока Оля занималась этими сложными логическими построениями, Борис подошел к медсестре и о чем-то с ней негромко поговорил. А потом обернулся к ней.

– Ну, здравствуй, Оля.

Что на это можно было ответить?

– Здравствуй, Борис.

– Как ты себя чувствуешь?

– Нормально. Только очень пить хочется.

– Тебя тошнит?

– Нет.

– Давай так. Сейчас тебе поставят капельницу, а после нее , если не будет тошнить – я разрешу тебе попить.

– Хорошо, – кивнула Оля. Она никак не могла улoжить это все у себя в голове. Вот она отвечает на вопросы врача. Просто отвечает на вопросы врача. А с другой стороны – это ее муж. Бывший муж. Больше этих двух простых мыслей ничего в голове не держалось.

Борис откинул одеяло и взялся за край ее одежды – оказалось, на Оле белая в какой-то то ли горошек,то ли цветочек рубашка до колена.

– Что ты делаешь?!

– Мне нужно посмотреть шов.

Эти слова наконец-то дали толчок мыслительному процессу. Шов. Борис – хирург. Значит, была операция. Что этот урод Геннадий с ней сделал?! Оля так сосредоточилась на этих мыслях, что пoчти не паниковала от того, что рубашку на ней задрали до груди. И, что кроме рубашки, на ней ничего нет. В конце концов, Борис это все уже видел и не раз.

– Шов xороший, - Борис аккуратно опустил рубашку, потом укрыл Олю одеялом. Обернулся к медсестре. - Тамара Михайловна, готовьте капельницу.

Когда медсестра вышлa, Борис взял стул, поставил рядом с кроватью и сел на него верхом, опершись на спинку руками. Какое-то время они молча смотрели друг на друга. Оля вдруг некстати вспомнила, какой у Бориса был красивый раскатистый низкий смех. Тот, кто сидел сейчас на стуле у ее кровати, производил впечатление человека, который никогда не смеется. Оказывается, у Бори острые скулы – теперь, когда он похудел, это стало заметно. Особенно когда он так сильно сжимает челюсть. И темные глаза смотрят совсем неразличимо по выражению.

– Вот же идеалистка… – Борис вздохнул во всю ширь своей мощной грудной клетки. - Вот во что ты там опять вляпалась, Оля, блядь?!

А раньше ты столько не матерился, Бoря! Слышала бы тебя твоя мама! Оля не ожидала , что желание непременно перечить Борису вернется так быстро. Буквально спустя несколько минут после встречи. И где? В палате реанимации!

– Не Оля-блядь, а Олимпиада Аскольдовна!

– Олимпиада блядь Аскольдовна… – снова вздохнул Борис и прижал ладонь ко лбу. И от этого его второго вздоха и короткого жеста Оле стало страшно. С ней… что с ней?! Почему ей ничего не сказала медсестра? А если… если Оле… удалили что-то… что-то важное?! Она ведь почти ничего не помнит с определённого момента. С какого-то удара – еще там, в квартире. Не помнит, как везли на скорой, не помнит, как готовили к операции. Что это была за операция?!

– Боря… – она двинула рукой и неосознанно коснулась пальцами его руки. Все такой же мохнатый и теплый. – Боречка, что со мной?

Дрожь покатилась по телу, когда Борис накрыл ее руку своей. Это, наверное, откат после наркоза.

– Нечего непоправимого, Липа. Но пришлось делать полостную операцию.

– А… а что там? - Оля чувствовала , как начинает щипать в носу и туманиться зрение. Вот, только от жалости к себе сейчас не хватало разрыдаться.

Теплая рука покинула ее, Борис встал, отошёл к столу медсестры и вернулся со стерильной салфеткой.

– Только не смoркайся. Живот может сократиться, – Оля послушно вытерла то, что потекло из носа и глаз. Сморкаться, как велели, не стала. А Борис продолжил: – У тебя были тупые раны в области живота, Липа. К сожалению, УЗИ показало разрыв селезенки.

– Сильный? - Оля не могла ничего поделать с этим страхом, который охватил ее и никак не хотел отпускать. Как же, оказывается, хочется жить. Если вдруг возникает угроза этой самой жизни.

– Вторая степень, - Борис говорил спокойно. – Кровопотеря умеренная, привезли быстро. В общем, все обошлось малой… кровью. Других внутренних повреждений нет, но завтра, как от наркоза нормально отойдешь,тебя ещё раз вкруговую просветят, чтобы все точно исключить. Вчера не до того было.

Оля прикрыла глаза. И задала глупый и детский вопрос.

– Я не умру?

– Умрешь. Но гораздо позже и в окружении детей, внуков и, возможно, правнуков.

Оля слабо улыбнулась и открыла глаза. В чем-то Борис совершенно не изменился. А потом ей в голову пришли другие мысли, отличные от насущных вопросов собственного здоровья.

– Боря, а… а он?!

– Кто – он?

– Тот человек, который… который меня…

– Закрыли его, – словно сквозь зубы ответил Борис.

– Как – закрыли?! Что значит - закрыли?!

– Значит, находится под стражей, – неохотно ответил Борис. Оглянулся на дверь. Он явно ждал медсестру с капельницей.

– Боря, а что с Тасей?! – спохватилась Оля.

– Какая еще Тася?!

– Соседка моя! Наша! Ты не помнишь?! Жена этого… Он ее тоже бил!

– Так это сосед… – взгляд Бориса потемнел. Он резко встал. – Ничего не знаю про Тасю.

– Боря! – Оля схватила его за руку. – Боречка, я тебя умоляю, узнай, что с Тасей!

– Да что тебе за дело до нее?!

– Я прошу тебя… умоляю… она беременна. Боря, пожалуйста! – Оля чувствовала, что само собой потекло и из носа, и из глаза, но продолжала цепляться за ладонь Бориса, рыдая. Истерика? Ну и пусть истерика! Имеет право, в конце концов! Главное – Тася. - Я тебя умоляю, Боречка! Узнай, что с Тасей!