Продавец

Глава 8

Целый месяц проходит между заявлениями, адвокатами, сборами справок, характеристик, встречами с психологами, органами опеки и попечительства, оказывается такие существуют, причем в каждом отдельном округе.

Эти органы в лице Елены Викторовны, противной тетки с пересаженными волосами приходят домой к Егору, чтобы проверить «условия проживания ребенка», удивительно, что, прожив четыре года на подведомственной ей территории, она ни разу не озаботилась судьбой Васи, а перед судом пришла проверять и проверяла… ходя по квартире, ища «игровую зону», «рабочую зону» и «место для сна». У Васи все было отлично с зонами, особенно с игровой — вся квартира была этой зоной. Я мало, что понимала в детях, но моих небольших знаний достаточно, чтобы понимать, что никакими зонами не заставить пятилетнего ребенка играть там, где ему указано… Однако же зона должна быть, как и место для сна.

В конце концов, убедившись в приемлемых жилищных условиях проживания подведомственной ей несовершеннолетней из неблагополучной семьи, Елена Викторовна открывает холодильник и вытаскивает двумя пальцами глазированный сырок. Всем известно, что глазированные сырки — не лучшая еда, но это вкусно, и если не есть много, то, наверное, полезно, однако же наша проверяющая с подозрение осматривает упаковку.

— У меня указано, что у Василисы непереносимость лактозы, вы кормите ребенка этим? — и «этим» произнесено с круглыми глазами. Заглянув через плечо в холодильник, я увидела, что помимо сырка есть еще продукты, и их не мало, в конце концов, Егор — продавец и если что он и знает, так это волшебное слово, по которому холодильник превращается в пещеру Аладдина.

— Наша девочка, — и я сознательно делаю ударение на «наша», — развита по возрасту и знает перечень не рекомендованных ей продуктов, — говорю я.

В том, что Вася развита по возрасту, за этот месяц мы убедились три раза, у трех разных психологов. Также у нас есть справка от участкового врача, где указаны все прививки Васи, и детского сада, где указано, что ребенок с удовольствием посещает дошкольное учебное заведение, социально адаптирована и контактна.

— Что ж, — поджимает губы Елена Викторовна и быстро пишет что-то в свой блокнот.

Алена хочет не только восстановить свои права, но и лишить этих прав Егора, и я совсем не уверена, что ей это не удастся, учитывая три неожиданных визита Елены Викторовны, один из которых с участковым милиционером и инспектором по делам несовершеннолетних.

И хотя у нас очень хороший адвокат, один из лучших в своем деле — нет никакой уверенности, что Егор выиграет… Ведь Вася — девочка, а девочке нужна мать. Мать, которая за все эти месяцы ни разу не появилась, даже на двух заседаниях суда, предоставив через своего адвоката справку от врача о плохом самочувствии. К третьему заседанию, которое приходится уже на конец сентября и багряные листья клена, из которых мы с Васей делаем розы, составляя красивые осенние букеты на конкурс «поделки из природных материалов», нервы у всех, включая Егора, его семью и меня — на пределе. Ночью, ворочаясь на своем ортопедическом матрасе, я не могу уснуть, а днем полностью ухожу в работу, с Егором мы общаемся только по делу, иногда я захожу в магазинчик и слышу:

— Привет, Василина.

При этом он не берет деньги, поэтому я все реже и реже захожу… Иногда я вижу Егора курящим на лестничной клетке, и мне хочется стрельнуть у него сигарету, хотя до этого я никогда не курила, видимо список моих вредных привычек, включающих в себя алкоголь и продавца из магазинчика Best, вскоре пополнится еще и курением, что не обрадует папу, но, может, успокоит мои нервы и принесет мне сон.

Если бы кто-нибудь меня спросил, зачем я делаю это — притворяюсь женой продавца, хожу на консультации к психологу, где не поднимается вопрос о статусе наших взаимоотношений, но Вася, рисуя свою семью, включает и меня, правда немного поодаль от папы и Насти, рядом с дедушкой и бабушкой, и разговариваю с Еленой Викторовной в присутствии инспектора по делам несовершеннолетних — я бы не смогла ответить.

Возможно, дело было в Василисе, которая любила своего папу так же сильно, как Маню, и даже собиралась жениться с ним, если конечно тот мальчик из её группы в детском саду передумает или Маня… Возможно в Егоре или Насте. Или даже в моей ревности к Алене и желании не дать ей победить хоть в чем-то…

Так или иначе, к шести вечера, накануне третьего суда я возвращалась домой с работы, уладив с расписанием на завтрашний день, поужинав, против обыкновения, в кафе с приятельницами, зная, что, сидя одной в своей просторной квартире, я не смогу есть…

Зайдя в общий коридор, на полу которого все та же кафельная плитка, что и год назад, я вижу продавца, который сидит поперек этого коридора, облокотившись на стену, вытянув ноги, и я вижу, что они у него длинные…

— Что ты делаешь? — спрашиваю я, очевидно, что сидение в общем коридоре — не самое распространенное занятие среди ночных продавцов, но, возможно, я чего-то не знала.

— Запиваю, — было мне ответом, показывая на початую бутылку вина с надписью «Портвейн Массандра» и пластиковый стакан.

— По-моему, ты пьешь, — поправила я, вечерники всегда не точны в формулировках.

— Неа, я запиваю, пил я до этого…

— И что ты пил?

— Оооооо, прекрасный напиток Богов, коньяк с надписью «коньяк, пять», — и для наглядности мне показывают пять пальцев, — звезд… как Ваське…

Я отлично понимаю желание продавца напиться, у меня то же самое желание, я уже не один раз упоминала о своих вредных привычках, так же я понимаю, отчего Егор не идет домой…

— Будешь? — все же ночные продавцы очень любезны, отмечаю я.

— Давай… — и я беру в руки пластиковый стакан с обернутой вокруг салфеткой. И если бы я не знала, что передо мной вполне гетеросексуальный мужчина, я бы решила, что он гей, потому что на нем обувь цвета охры и ремень в цвет ботинок с причудливой пряжкой.

Я взрослая женщина, но что я могла знать о ночных продавцах, оказалось — так мало.

Усаживаясь рядом, вытягивая ноги, я слышу:

— Не сиди на полу, Василина… — и идеальные пальцы рук обхватывают мою талию и слишком легко сажают на колени в темно синих джинсах. Уже давно, со дня нашей фиктивной свадьбы я не была так близко к продавцу и к мужчине вообще, видимо от этого мое тело напрягается.

— Брось, Василина, ничего не случится… просто посиди так, хорошо?

Мне хорошо и я шепчу.

— Хорошо, — выпивая полный стаканчик тягучей сладкой жидкости, от которой сводит рот, но я не могу не признать её довольно приятной и протягиваю руку за добавкой, которая незамедлительно оказывается в моем стаканчике, и её я выпиваю практически сразу, и следующую тоже.

Потом мы просто сидим. В тишине, слыша, как мимо проезжает лифт, иногда я слышу дыхание, вдруг ставшее тяжелым, иногда идеальные руки пересаживают меня с колена на колено, подтягивая ближе, и я ощущаю причину тяжелого дыхания, но не двигаюсь с места, предпочитая облокотиться и слушать ритм сердца под трикотажем…

Мы молчим, все уже было оговорено не один раз, поэтому мы просто молчим, пока одна рука сильно прижимает мою спину к груди продавца, вторая играет с моими волосами…

— Я потерял тебя, Василина, — слышу я приглушенное в свой затылок.

И хотя мне очень хочется сказать, что это не так, что я все еще здесь, я понимаю, что это ложь… что в любом случае после суда, каков бы не был вердикт, наше общение может прекратиться вовсе, если только мы не пойдем по инстанциям дальше… И это не то, чего хотим я или продавец…

— Полагаю, что да, — отвечаю я, скорей своему подбородку.

— Я потерял тебя, Василина.

«Я потерял тебя»

«Я потерял»

«Потерял»

Слышу я в свой затылок, и мне нечего на это ответить… он потерял. А, скорей всего, и не находил никогда, иначе как объяснить…

— Боже, я не могу потерять и Ваську, — и я чувствую слишком сильный захват вокруг своей талии, и я не могу дышать, как мне кажется, от этого обхвата или от шепота.

«Потерял тебя»

«Не могу потерять»

«Прости меня, прости»

В какой-то момент человеку необходим план Б, план отхода, эвакуационный выход, некоторые называют это надеждой.

Я встаю, беру продавца за руку и завожу в свою квартиру, пока он все шепчет и шепчет, видимо напиток богов стал до него доходить, как и до меня «Портвейн Массандра», потому что мне сложно стоять.

Я молча раздеваю продавца и укладываю на свою матрас, реклама гласила, что он ортопедический.

— Что ты делаешь?

— Ложусь спать, — шепчу я. — И ты ложись.

— Хорошо.

И снова:

«Потерял тебя»

«Не могу потерять»

«Прости меня, прости»

Я обхватываю лицо продавца и говорю, излагаю ему план Б, эвакуационный выход, надежду.

— Мы уедем… если что… мы уедем.

— Куда? — отчего-то мы говорим шепотом, будто наш план могут услышать и прислать наряд полиции.

— К моей бабушке, она живет на отшибе маленькой деревни… там рядом есть колодец с журавлем, у всех есть вода в доме, но многие ходят за водой в колодец, считается, что она чище… и там река, огромная и тихая заводь… и также желтые кувшинки, и утки с утятами, а рядом огромная поляна с полевыми цветами… васильки есть и такие маленькие, желтые… клевер еще и дикая гвоздика, она очень ароматная, очень… вдоль дорог растет иван-чай и зверобой, он вкусный в чае, а рядом живет пасечник, но пчелы отчего-то не кусаются, а еще у бабушки есть коза… её, ты знаешь, зовут Маня, — и я смеюсь в ключицу продавца, — всех коз моей бабушки звали Маня, они такие вредные… эти козы… а зимой там пахнет снегом, настоящим, и небо невероятно синее, месяц в тумане, и почти у всех топятся печи… огромные русские печи, поэтому запах стоит удивительный… да, еще у бабушки есть баня русская и веники березовые и дубовые, они тоже пахнут… двери бани выходят прямо на заводь, и можно прыгнуть прямо в реку.

Я всё говорю и говорю, словно мы на самом деле можем сбежать в деревню моей бабушки от всех проблем, от себя, от суда, от Лёльки… но нам нужен план Б, нужна надежда, прямо сейчас.

И, наверное, я слишком пьяная, но я доливаю себе вина и выпиваю, а потом еще.

И, наверное, я слишком пьяная, потому что, ощущая напротив своего живота, через несколько слове трикотажа, очевидное возбуждение Егора, я не отодвигаюсь, а наоборот начинаю двигаться и тереться о него.

И, наверное, я слишком пьяная, когда мои руки взлетают вверх, поднимая край футболки продавца, и я сдергиваю её, а следом свою.

И, наверное, я слишком пьяная, когда одним движением руки расстегиваю на себе лифчик, который ненавижу в этот момент оттого, что моим соскам нужно соприкоснуться с грудью рядом, грудью, которая тяжело дышит, прерывисто.

И, наверное, я слишком пьяная, когда мои движения становятся хаотичными, и губы движутся вслед за руками, и мой пьяный вдох даже мне кажется слишком похотливым.

И, наверное, я слишком пьяная оттого, что не понимаю, что прямо сейчас он держит мои руки и сковывает движения, потому что мой разум затмила похоть, вожделение, возбуждение, влечение, яд…

— Василина, остановись, — слышу я.

Я слишком пьяна, чтобы остановиться.