Санитарная рубка

25

Хрустели под ногами высохшие угли. Светлана старалась ходить осторожно, но они все равно хрустели. Ходила она кругами по пожарищу своего дома, время от времени наклонялась, разгребала угли и пепел, но найти ничего не могла, да и не знала — что она на самом деле ищет. Ночной пожар, похороны Сергея так ее оглушили, что даже счет суткам потеряла, и время для нее, как будто остановилось и замерло. Утро, вечер, ночь — все смешалось, она их не разделяла, и казалось ей, что длится один долгий-долгий, бесконечный день.

Под горелой головешкой неожиданно что-то блеснуло. Светлана сдвинула головешку в сторону и у видела, что это бусы. Они лежали раньше в железной коробочке, от огня и жара коробочка скукожилась, крышка от нее отскочила, а вот бусы остались целыми и даже поблескивали. Этот блеск посреди сплошной черноты так удивил, что долго стояла в растерянности, смотрела и никак не могла осмелиться, чтобы наклониться и поднять бусы, будто ожидала от них какой-то опасности. Затем, одолевая непонятную боязнь, наклонилась и подняла, обтерла подолом кофточки, и они засияли под полуденным солнцем, как новые. Осторожно повесила бусы на шею, огладила их двумя руками и поняла, что даже заплакать сил у нее не осталось.

— Мама, ты опять здесь?! Мы же договорились с тобой! Не ходи сюда больше! — От громкого голоса дочери Светлана вздрогнула, обернулась и тихо, почти шепотом повинилась:

— Да я, доча, и не знаю… Ноги сами принесли…

Она, действительно, не замечала, как оказывалась то на кладбище у двух свежих могил, то на пожарище.

— Пойдем отсюда, пойдем, ты же не ела еще сегодня. — Катя крепко взяла ее за руку и повела прочь от пожарища. Светлана послушно, как маленький ребенок, шла за ней и не могла понять — куда и зачем они идут.

В глубине узкого переулка ютилась старенькая избенка с просевшей шиферной крышей и провалившимся крыльцом. Проживала здесь когда-то одинокая старушка, три года назад она тихо скончалась, дальние родственники хотели избенку продать, но не смогли собрать нужные бумаги, чтобы доказать, что они родственники, да и покупателей не нашлось. Кому нужна гнилушка, которая вот-вот сама развалится, как развалилась старая банька посреди огорода, буйно заросшего высокой, в человеческий рост, крапивой. Вот в эту избенку по решению поселкового начальства Светлану и определили как погорелицу на временное проживание. Соседи притащили кровать, постельное бельишко, электроплитку и разномастную посуду. Катя выгребла из избенки старый хлам, вымыла полы и даже повесила занавески. Хоть и неказисто было, но все-таки — жилой вид. Светлана дочери не помогала, сидела на табуретке в углу, смотрела, как Катя хлопочет, и теребила подол кофточки.

— Времени третий час, а ты голодная, — выговаривала дочь, наливая ей суп в тарелку и усаживая за стол. Светлана послушно хлебала суп, не чувствуя вкуса, смотрела на нее и думала о том, что Катя совсем взрослая. Все девчонка, девчонка была, а теперь раз и — взрослая. И очень похожая на Сергея — папина дочка.

— Спасибо, Катюша, наелась. — Отодвинула тарелку, тряпочкой собрала хлебные крошки со стола и спросила: — Ты когда в город едешь?

— Завтра, мама, еду. У меня же последний экзамен. А сегодня в школе была, в нашей, с директором говорила. Им как раз математик нужен. Вот экзамен сдам, диплом в сумочку — и домой приеду. Ты здесь маленько подержись без меня, я же быстро… — Катя вскочила порывисто, подбежала к Светлане, обняла, прижала к себе. Светлана гладила ее руки, хотела что-то сказать, но подходящих слов не находилось. Да они, наверное, и не нужны были.

Утром она проводила Катю на автовокзал, пообещала, что на кладбище и на пожарище больше не пойдет, а сразу отправится домой и будет заниматься домашними делами, хотя бы крапиву выдернет возле крыльца.

Но крапива в тот день осталась нетронутой. Едва лишь Светлана вошла в избенку, как одолел ее сон — даже голову до подушки донести не успела. Провалилась, будто в яму. И там, во сне, явились ей бусы, которые нашла на пожарище. Перебирала их, примеривала и видела саму себя со стороны: вот стоит она на обочине улицы и ждет, когда подъедет Сергей. Он подъехал на своем мотоцикле «Урал» с коляской, в военной форме, в какой пришел из армии, и закричал бесшабашно-весело:

Поедем, Светаха, кататься,
Давно я тебя не катал…

Он любил катать ее на «Урале». Подъезжал вечером, усаживал в коляску и — успевали только мелькнуть дома по обеим сторонам улицы. Выскакивали за край Первомайска и стелилась перед ними дорога, по которой прыгал длинный луч фары. Летело по бокам невидное в ночи поле, летело высокое звездное небо, сама земля летела! И вдруг Светлана оказалась на дороге одна, а мотоцикл на той же бешеной скорости несся по пустой дороге, но за рулем уже никого не было. Где Сергей? Кинулась, чтобы отыскать его, и вскочила с кровати. Тревога и страх подняли ее, потому что кто-то безудержно барабанил в окно. Из рамы сыпалась на подоконник старая замазка. Светлана бросилась к окну. Стук прекратился. Долго вглядывалась поверх занавески в ночь — никого. Но едва отошла, как снова забарабанили. Тогда она боязливо выглянула на крыльцо. И снова — никого, пусто. Чутко сторожа каждый свой шаг, выставив вперед руки, пошла по узкой тропинке, натоптанной в крапиве, и свет из избенки отбрасывал перед ней, как крест, тень оконной рамы. Вышла на улицу — темнота кромешная. Середина ночи покоилась над землей. И вдруг услышала в звенящей тишине надсадный крик — это кричал Сергей. Кричал и без слов, одним криком, звал ее на помощь. Она заторопилась, почти побежала, запинаясь и едва не падая, прямо по улице и дальше, за окраину Первомайска. Миновала березовый колок, миновала озерко, но дорога по-прежнему оставалась пустынной. А крик звучал и не прерывался.

Дорога неожиданно закончилась обрывом, и Светлана кубарем полетела вниз. Больно ударилась о жесткую землю и покатилась, ломая сухие кусты, в кровь обдирая лицо и руки.

Очнулась днем, при солнечном свете, на дне глубокого оврага, где от высохшего ручья осталось на песке узкое и гладкое русло, испятнанное птичьими лапками. Одолевая ломоту в теле, она тяжело поднялась, побрела по пустому руслу. Наткнулась на махонький бочажек, напилась из него затхлой воды и долго стояла на коленях, пытаясь понять, как она здесь оказалась и что с ней случилось. Но вспомнить ничего не могла. Только звучал в памяти, не прерываясь, долгий крик.

Снова пошла на этот крик, уже по бездорожью, напрямик, продираясь через кусты и высокую траву. Шла до тех пор, пока не упала и не смогла подняться.

Нашли ее совершенно случайно соседи Ковровы, которые приехали в тот день к березовому колку резать ветки на веники. Подняли, усадили в «жигули» и доставили прямо к избенке, которая стояла с настежь открытой дверью…