Плохая терапия. Почему дети не взрослеют

Хорошо. Что еще?

"Трихотилломания".

"Простите?"

"Вырывание волос. Это очень важно".

Также известное как "расстройство выдергивания волос", это стремление выдергивать волосы с кожи головы, ресниц и бровей, вызванное неконтролируемой потребностью в самоуспокоении. Диссоциативное расстройство идентичности, гендерная дисфория, расстройство аутистического спектра и синдром Туретта входят в ее список некогда редких расстройств, которые среди подрастающего поколения вдруг стали не такими уж редкими.

Нора небрежно осведомлена о десятках психических расстройств, как будто у ее кровати лежит "Руководство по диагностике и статистике психических расстройств". (Это не так.)

Учитывая, как плохо идут дела у многих из них, можно предположить, что этим подросткам действительно не помешала бы психотерапия. На самом деле "значительное большинство" друзей Норы уже проходят терапию - многие из них, по ее словам, уже много лет. Некоторые из них принимают психиатрические препараты.

Кажется, это помогает?

"Я бы сказал, что для некоторых - да. А для других?" Нора пожимает плечами. "Моя подруга, я не буду называть ее имя - с тех пор как начался COVID-19, у нее появилось сильное беспокойство. Она принимает лекарства уже несколько лет. Она ходит к психотерапевту, и я должна сказать, что, похоже, ей становится только хуже". Нора задумывается. "Честно говоря, до приема лекарств она выглядела лучше".

Я спрашиваю Нору, что, по-видимому, беспокоит ее друзей. Нора повторяет, что они переживают "очень тяжелые вещи", но когда я спрашиваю, какие именно, она отвечает неопределенно: напряженные отношения со сверстниками, расставания, разногласия с родителями.

К моменту встречи с Норой я провела достаточно интервью с подростками, чтобы понять, что она не избегает этого вопроса. Подростковое общение сегодня более постоянно, в значительной степени цифровое и, даже среди девочек-подростков, гораздо более поверхностное, чем поколение назад. Меньше обнажения души, больше обмена мемами. Даже своим лучшим друзьям они сообщают только одно: что переживают что-то плохое и серьезное, что потребует от друзей сочувствия и снисхождения.

Некоторые из ее друзей жалуются, что их родители "эмоционально жестоки", но когда я спрашиваю Нору, почему их терапевты не вызвали службу по делам детей, она кажется невозмутимой. Да, она считает, что они немного преувеличивают. Чтобы сохранить дружбу, вы отстраняетесь от неверия.

Есть еще кое-что. Нора опускает подбородок, смущенная тем, что собирается признаться: "Я заметила, что многие люди используют свои психические проблемы - это почти как предмет для разговора. Это почти как тенденция".

Я уверяю ее, что она по меньшей мере двенадцатый подросток, который говорит мне об этом. Она выдыхает.

Каково это - иметь столько друзей, страдающих от тревожных расстройств и депрессии? На самом деле, говорит она мне, те, у кого нет диагноза, чувствуют себя обделенными. "От вас ждут, что у вас будут эти психические проблемы. А эти вещи, которые нормализуются, - это ненормально", - говорит она. Я окружена этим, поэтому я думаю, что в некотором смысле это стало нашей новой нормой". Как можно, имея вокруг себя все это, не подвергать этому и себя - не впадать в депрессию по этому поводу?"

Я спрашиваю ее, почему ее угнетает наличие друзей, которые испытывают трудности. "Я знаю трех человек, которые были помещены в психиатрические клиники на длительный срок, и одного, который покончил с собой, - говорит она. Все они - старшеклассники.

У Норы дела обстоят гораздо лучше, чем у большинства ее сверстников и многих молодых людей, с которыми я беседовал: у нее есть компания друзей, постоянный парень , она отлично учится в школе и строит планы на будущее. Она не принимает никаких психиатрических препаратов и не проходит терапию.

Но она также непринужденно объединяет две группы друзей, как будто они одно целое: тех, чье психическое заболевание настолько глубоко, что требует психиатрического вмешательства, и тех, кто ищет объяснения своему несчастью и открывает для себя диагнозы. Как и многие другие молодые люди, с которыми я разговаривал, она считает школьных друзей с "экзаменационной тревогой" или "социальной фобией" лишь одним из концов психологического континуума, который заканчивается женщиной, пришедшей голой в магазин Target.

Им нужна терапия, говорите?

Истеблишмент психического здоровья успешно продал поколению идею о том, что огромное количество из них больны. Менее половины представителей поколения Z считают, что их психическое здоровье "хорошее". Они не верят, что психическое здоровье - это то, что возникает обычно, в нормальном течении сбалансированной жизни, но, подобно самшитовому дереву, требует постоянного ухода со стороны садовника, которого вы нанимаете для его подрезки.

Подрастающее поколение получило больше терапевтических услуг, чем любое предыдущее поколение. Почти 40 процентов представителей подрастающего поколения прошли курс лечения у специалиста по психическому здоровью - по сравнению с 26 процентами представителей поколения X.

Сорок два процента подрастающего поколения в настоящее время имеют диагноз психического расстройства, что делает "нормальное" все более ненормальным. У каждого шестого американского ребенка в возрасте от двух до восьми лет диагностировано психическое, поведенческое расстройство или расстройство развития. Более 10 процентов американских детей имеют диагноз СДВГ - вдвое больше, чем ожидается по результатам опросов населения в других странах. Почти 10 процентов детей имеют диагноз тревожного расстройства. Подростки сегодня настолько глубоко идентифицируют себя с этими диагнозами, что указывают их в профилях социальных сетей, наряду с фотографией и фамилией.

И если вы спросите экспертов в области психического здоровья, есть ли у молодых людей в целом недиагностированные проблемы с психическим здоровьем, они неизменно ответят утвердительно. То есть, по мнению экспертов, отсутствие проблем с психическим здоровьем становится все более аномальным явлением.

Подрастающее поколение получает больше противотревожных и антидепрессантных препаратов, чем все предыдущие. Мы предоставили им больше возможностей для охраны психического здоровья в школе и в спорте. Они сталкиваются с меньшей стигмой при получении психиатрического лечения и гораздо более эмоционально чувствительны со стороны взрослых в их жизни.

С того момента, как они впервые зашагали по ковру в гостиной на нетвердых ногах, родители применяли к ним терапевтическое воспитание. ("Я вижу, что ты испытываешь большие чувства. Как бы ты хотел их выразить, Адам? Может, топаешь ногами? Или поскрипеть зубами?"). Их учителя использовали терапевтические методы педагогики ("Расскажи мне о своем рисунке, Мэдисон. Что он для тебя представляет?") и читали им книги о том, как справиться со своими чувствами.

Десятилетие назад один из авторов Slate отметил, что вместо того, чтобы использовать язык морали для описания плохого поведения, образованные родители стали использовать терапевтический язык. Герои-подростки из списка "А", от Гека Финна до Дилана Маккея, вдруг показались нам недиагностированными страдальцами от "оппозиционно-девиантного расстройства" или "расстройства поведения". Агентство выскользнуло через заднюю дверь.

Внезапно у каждого застенчивого ребенка появилось "социальное беспокойство" или "генерализованное тревожное расстройство". Каждый странный или неловкий подросток был "на спектре" или, по крайней мере, "спектральным". У одиночек была "депрессия". У неуклюжих детей - "диспраксия".

Родители перестали укорять "привередливых едоков", а вместо этого диагностировали и приспосабливали "избегающих еды". (Официальный диагноз: "избегающее ограничительное расстройство потребления пищи", или АРФИД). Если ребенок ныл из-за зудящей бирки на спине рубашки или жаловался, что шум в коридоре мешает ему спокойно спать, родители не говорили ему игнорировать это; они покупали одежду без бирок из мягкого хлопка Pima и устанавливали в его комнате аппарат с мягким звуком, чтобы решить его "проблемы сенсорной обработки". Не ругали детей за неаккуратный почерк (это была "дисграфия"). Не говорить детям с синдромом "блюз", что нужно время, чтобы адаптироваться к новому городу или новой школе (у них «депрессия переезда»). Не успокаиваем их, что скучать по друзьям летом - это нормально («летняя тревожность»).

Мы все плаваем в терапевтических концепциях так давно, что уже не замечаем присутствия воды. Кажется совершенно разумным говорить о "травме" ребенка, полученной в результате смерти домашнего животного или обычного унижения от того, что его выбрали последним в спортивную команду.

В течение одного месяца в новостях прозвучали три истории, вызывающие эпатаж: Американская академия педиатрии в 2022 году отменила, возможно, столетний стандартный протокол и заявила, что детей с активными головными вшами больше не следует отправлять домой из школы; лучше разбросать кровожадных паразитов по всему ученическому коллективу, чем кому-то нести эмоциональное клеймо того, что его отправили домой. "Специалист по психическому здоровью" из The Washington Post сообщил читателям, что неправильное произношение вашего имени вредит психике. А в Нью-Йоркском университете уволили знаменитого профессора органической химии, автора главного учебника по этой дисциплине, за то, что студенты-докторанты придерживались тех же стандартов (и шкалы оценок), которые он применял на протяжении десятилетий, и вдруг благополучие студентов оказалось не в приоритете.

В наших самых престижных университетах появились "Студенческие оздоровительные центры". Наши лучшие спортсмены отказываются от участия в соревнованиях, чтобы заняться своим психическим здоровьем; а молодые голливудские звезды, принц Гарри и множество лауреатов премии "Грэмми" заявляют о "работе", которую они проводят в терапии, борясь с постоянной тревогой и депрессией. "Хорошее самочувствие" и "травма" образуют контрапунктический саундтрек, под который подрастающее поколение достигло совершеннолетия.

Семьдесят пять лет стремительного развития системы лечения и оказания услуг в области психического здоровья привели к тому, что мы оказались здесь, удивляясь беспрецедентной психологической хрупкости американской молодежи.

Парадокс лечения и распространенности

Все началось с солдат, вернувшихся домой после Второй мировой войны. В немыслимых ранее масштабах солдаты видели смерть и страдания - и несли их. Многие вернулись домой пошатнувшимися, некоторые - разбитыми.

Конгресс дал добро на резкое расширение профилактических терапевтических услуг. Не довольствуясь лечением больных, терапевты стали решительно поддерживать здоровых. С 1946 по 1960 год число членов Американской психологической ассоциации увеличилось в четыре раза. Затем, с 1970 по 1995 год, число профессионалов в области психического здоровья снова увеличилось в четыре раза. В Соединенных Штатах с 1986 года почти каждое десятилетие расходы на психическое здоровье удваивались по сравнению с предыдущим.