Плохая терапия. Почему дети не взрослеют

Правда, подростки не могут вступать в сексуальные отношения, если за ними наблюдают. Но они также не могут вступать в интимные отношения, отмечает Грей. Иными словами, "свидание под присмотром" - это вовсе не игра, если вы имеете в виду эволюционную деятельность, которая дает огромные психосоциальные преимущества и учит нас ладить с другими людьми.

Настоящая игра, полезная для развития, предполагает риск, переговоры и уединение от взрослых: форт или домик на дереве, построенный, чтобы закрыть взрослым обзор. Вместо этого, предупреждает Грей, мы живем в условиях "эксперимента по лишению игры", когда учителя, родители и терапевты бесконечно инструктируют детей о чувствах и эмоциях, но редко предоставляют им пространство или уединение для развития тех способностей, которые являются предметом их бесконечных наставлений. "Мы убрали то, что радует детей, и заменили это вещами, вызывающими тревогу, а они вызывают тревогу и у нас с вами", - говорит он.

То, что радует детей: опасность, открытия, грязь. Игры, правила которых они придумали вместе с тем нелепым набором персонажей, которых они называют друзьями. Их сердца не обманут мамины симулякры: гипоаллергенная, нетоксичная "слизь", которую она просит всех детей сделать вместе с ней из набора, пришедшего с Amazon. Разве это не весело? Это так мерзко! Правда, девочки?! Вполне безобидно, но это не помогает ребенку выпустить пар, проверить свои границы или договориться о взаимоотношениях со сверстниками. Это не помогает ей познать себя и в процессе узнать, какие виды деятельности или людей она может однажды полюбить.

Плохая терапия Шаг шестой: Свободно расставляйте диагнозы

Ваш пятилетний сын бродит по классу своего детского сада, отвлекая других детей. Учительница жалуется: он не может высидеть ее увлекательные уроки по изучению двух звуков, которые произносит буква э. Когда учительница приглашает всех детей сесть с ней на ковер для исполнения песни, он смотрит в окно, наблюдая за танцующей по ветке белкой. Она хотела бы, чтобы вы отвели его на обследование.

И вы так и делаете. Это хорошая школа, и вы хотите понравиться учителю и администрации. Вы ведете его к педиатру, который говорит вам, что это похоже на СДВГ. Вы чувствуете облегчение. По крайней мере, вы наконец-то знаете, в чем дело. Приступайте к лечению, которое превратит вашего сына во внимательного ученика, каким его хочет видеть учитель.

Но получение диагноза для вашего ребенка не является нейтральным действием. Нет ничего страшного в том, что ребенок вырастет с верой в то, что с его мозгом что-то не так. Даже профессионалы в области психического здоровья с большей вероятностью будут интерпретировать обычное поведение пациента как патологическое, если их проинформируют о его диагнозе.

"Диагноз означает, что у человека не просто есть проблема, а он болен", - говорит доктор Линден. "Один из побочных эффектов, который мы наблюдаем, заключается в том, что люди узнают, насколько сложна их ситуация. Раньше они об этом не думали. Это деморализация".

Наше благородное стремление общества к дестигматизации психических заболеваний также не защищает подростка от детерминизма, который настигает его - осознания ограниченности - после постановки диагноза. Даже если мама облекла это в радостную речь, он все равно улавливает суть. Трудотерапевт признал его неспособным к обучению, а нейропсихолог - нейродивергентом. У него больше нет возможности перестать лениться. Его чувство собственной значимости уменьшилось. Официальное заключение врача означает, что он не может самостоятельно улучшить свои обстоятельства. Только наука может его исправить.

Идентификация серьезной проблемы часто оказывается правильным решением. Друзья, которые годами страдали от дислексии, рассказывали мне, что открытие названия их проблемы (и следствие: что они не глупые) принесло каскадное облегчение. Но я также разговаривал с родителями, которые отправились за диагнозом - в одном случае для совершенно нормального дошкольника, который не слушал свою мать. Иногда мальчик выходил из себя или бил ее. Ему требовалась вечность, чтобы надеть ботинки. Несколько нейропсихологов провели обследование и решили, что он "в пределах нормы". Но родители продолжали искать, полагая, что непокорности ребенка должно быть какое-то объяснение. Они и не подозревали, что, купив диагноз, они, возможно, навяжут своему сыну новое, негативное представление о себе.

Плохая терапия Шаг седьмой: Наркотики

Сначала ставится диагноз, затем назначаются лекарства. Но если бы "Лексапро", "Риталин" и "Аддерол" были решением проблемы, снижение уровня психического здоровья молодежи закончилось бы десятилетия назад.

Изменение химического состава мозга вашего ребенка - это самое серьезное решение, которое вы когда-либо принимали в качестве родителя. Но для многих детских психиатров и слишком многих педиатров это не более чем формальная подпись и отрыв листа, приклеенного к рецептурному бланку.

Стивен Холлон занимает должность профессора психологии в Университете Вандербильта, где он изучает этиологию и лечение депрессии. "Вы должны быть очень осторожны, начиная давать детям и подросткам антидепрессанты", - сказал он мне. Еще более категоричен он в отношении противотревожных препаратов, таких как Ксанакс и Клонопин. "Все, что заставляет вас чувствовать себя лучше в течение тридцати минут, будет вызывать как минимум психологическое и физиологическое привыкание, а скорее всего, и то, и другое".

Я спросил Холлона, стоит ли в отсутствие серьезного психологического кризиса прерывать развитие подростка, вводя антидепрессанты. Эволюционные биологи сказали бы "нет". Эволюционный биолог сказал бы, что это часть жизни. Вы учитесь справляться с горем, вы учитесь справляться с потерей, - говорит он. Нам необходимо развивать эти способности для собственного выживания". "То, что вы можете научиться делать - иногда это немного больно, иногда страшно. Но те вещи, которые вы можете научиться делать, - лучше научиться делать их, чем полагаться на химические вещества".

Для детей и подростков доказательств эффективности антидепрессантов гораздо меньше, чем для взрослых пациентов. Доказательная база гораздо меньше, чем для взрослых. А дети, по определению, являются подвижной мишенью, претерпевающей изменения так быстро, что врачи рискуют принимать лекарства от обстоятельств, которые скоро окажутся в зеркале заднего вида.

Есть и болезненные побочные эффекты лекарств, навязанные подростку, который и без того испытывает трудности: увеличение веса, бессонница, снижение полового влечения, тошнота, усталость, нервозность, риск привыкания и, конечно, иногда жестокая ломка. Суицидальность остается побочным эффектом антидепрессантов по не вполне понятным причинам.

Но, возможно, самый страшный риск антидепрессантов, противотревожных препаратов и стимуляторов - это основной эффект самих препаратов: поместить молодого человека в медикаментозное состояние, пока он еще не привык к ощущениям и посадке собственной кожи. Заставляя его чувствовать себя менее похожим на себя, лишая его возможности когда-либо ощутить острые ощущения неопосредованной когнитивной остроты, жгучую праведную ярость, животное стремление найти возможность - роман, позицию, место в команде - и прыгнуть за ней. Заставляя его играть роль удаленного зрителя в своей собственной жизни.

Многие взрослые, привыкшие принимать ксанакс, чтобы пережить трудную минуту, испытывают искушение применить его и к своему страдающему подростку. Но последствия начала приема психотропных препаратов для ребенка несравнимо другие. Каждый опыт жизни ребенка - так много "первых" - теперь будет опосредован этим химическим сопровождающим: каждый триумф, каждое желание и угрызения совести. Когда вы начинаете давать ребенку лекарства, вы рискуете отучить его от жизни в тот самый момент, когда он учится выверять риски и справляться с жизненными трудностями. Если вы обезболиваете ребенка от превратностей успеха и неудач, любви, потерь и разочарований, когда он встречается с ними впервые, вы лишаете его эмоциональной мускулатуры, которая понадобится ему во взрослой жизни. Приняв лекарства, он, скорее всего, будет считать, что не сможет справиться с жизнью в полную силу, и благодаря подростковому возрасту, проведенному на них, он, возможно, даже окажется прав.

Если вы можете снять тревогу, депрессию или гиперактивность вашего ребенка, не прибегая к лекарствам, стоит перевернуть свою жизнь, чтобы сделать это.

Восьмой шаг терапии плохого поведения: Поощряйте детей делиться своими "травмами"

"Действительно хорошая работа с учетом травмы не означает, что вы заставите людей говорить об этом", - сказал мне врач и специалист по психическому здоровью Ричард Бинг. "Совсем наоборот".

Байнг помогает бывшим заключенным в Плимуте, Англия, привыкнуть к жизни на воле. Многие из этих бывших заключенных пережили невыразимое насилие в детстве и юности. И все же, говорит Байнг, решение для них часто заключается в том, чтобы не говорить о своих травмах.

Одним из самых значительных недостатков психотерапии, по мнению Байнга, является ее отказ признать, что не всем помогает разговор о своих проблемах. Многим пациентам, по его словам, это вредит.

"Если вы знаете, что кто-то подвергся травме, я обычно просто легко признаю это", - сказал мне Байнг. "Очень легкомысленно признать, что да, отчасти вы такой, потому что случилось что-то плохое. И мы отложим это в сторону. Но я стараюсь говорить о том, что происходит в настоящем".

Не каждому ребенку, пережившему серьезные испытания, поможет "поделиться" своими травмами? Сам факт разговора о своей прошлой боли не обязательно облегчает ее? Обсуждение травматического опыта, даже с психотерапевтом, прошедшим обучение на сайте , иногда может усилить страдания? Вот мое потрясенное лицо.

По словам Байнга, терапевты будут лучше обслуживать пациентов, если будут придерживаться более скромного подхода - такого, который "признает, что некоторые люди не хотят говорить об этом. Он признает, что некоторым людям нужно просто уйти и побыть самим по себе, но также и то, что некоторым нужна поддержка, и что трудно понять, что нужно людям и что им поможет".

Но многие учителя, консультанты и терапевты сегодня считают наоборот: Дети не могут жить дальше, пока не проанализируют и не выплеснут свою боль. В фильме "Умница Уилл Хантинг", удостоенном премии "Оскар", главный герой (его играет Мэтт Дэймон) может избавиться от своего травматического прошлого и найти девушку только после того, как он тщательно изучит историю своего насилия над детьми со своим психотерапевтом (его играет Робин Уильямс). В переполненных кинотеатрах по всей стране замирали сердца, лились слезы, а американский разум вновь обрел веру в чудо исцеления - разговорную терапию. За пределами Голливуда повторное обращение к печальным воспоминаниям часто создает больше проблем, чем решает.

Существуют методы лечения, например диалектическая поведенческая терапия, которые используют лучший подход, чем модель, настаивающая на том, что вас можно вылечить только в том случае, если вы будете вынуждены "говорить об этом". Этот лучший подход, по мнению Байнга, включает в себя "признание того, что вам причинили вред, и признание того, что только вы можете изменить ситуацию", не заставляя людей говорить о своей боли. Но он признает, что "это довольно трудно осуществить".