Ведьмина деревня

Глава 24. Последние дни в лесной деревне

Время в лесной деревне шло быстро и медленно одновременно. Алёна писала диплом, помогала Евдокии по хозяйству, заботилась о дочери и отце. Степан сначала расцвёл, когда обрёл дочь с внучкой, а потом будто сдавать начал. На работу ездил с трудом, больше потому что Алёна не работала, а жить было надо. Его накопления решили пока не тратить, ведь никогда не знаешь, как дальше жизнь повернётся.

— Мне бы вас с Танюшкой поднять, — говорил он Алёне, — и будет моя жизнь выполнена.

— Не говори так, папа, — останавливала его девушка, — я только нашла тебя, дай мне себя дочкой почувствовать, с тобой побыть. И мне уже намного лучше, устала я без дела сидеть. Как только дорога до города легче станет, буду искать работу. По снегу-то тяжело мне пока выбираться.

Когда лесную деревню засыпал снег, её жители, которые работали в городе, стали добираться до автобуса на лыжах. Так же ходил по лесным тропам и Степан. На выходе из леса оставлял лыжи в небольшом укрытии и ехал в город. И так же обратно. Но Алёна пока очень уставала от такой дороги и даже вылазки в библиотеку для написания диплома делала редко.

Танюша после прощания с куклой, казалось, не изменилась. Так же играла сама с собой, была тихой и спокойной девочкой. Любила слушать сказки, которые ей читали взрослые. Говорила мало.

Но как-то, вернувшись из города, Алёна обнаружила дочку радостно болтающей с Евдокией о всяких мелочах. Они вместе готовили печенье, и Танюшка с горящими глазами описывала, каких сказочных героев будет вырезать из теста.

Алёна с удивлением смотрела на дочку, а Евдокия улыбалась. С тех пор девочка всё больше разговаривала, и со временем даже забылось, что у неё был период молчания и замкнутости.

В середине весны Алёна устроилась на работу, но не в городе, а в соседней деревне, куда ходила к бабке, которая помогла Ане сделать приворот на Тимура. Старухи уже не было на этом свете, а дом её сгорел. До этой деревни тоже можно было добраться через лес, не заходя в родные Алёне края.

Работала она на почте: разбирала и сортировала письма и посылки. Так как этой почтой пользовались и жители её родной деревни, старалась быть только на своём рабочем месте, не выходила в зал к посетителям.

Но со временем ей пришлось подменять коллег, и однажды, занимаясь выдачей отправлений, Алёна столкнулась со свекровью. Та забирала посылку от родственников мужа.

— Как вы? — невольно спросила Алёна, ведь несмотря ни на что она была благодарна этой женщине за помощь в трудные времена.

— Лучше уже, даже ходить могу. Ползимы лежала, по дому ничего делать не могла. Хорошо, дочки уже большие, всё сами умеют. И об отце позаботились, — ответила свекровь.

— А Тимур? — чуть дрогнувшим голосом спросила девушка.

Его мать вздохнула.

— Выписался недавно. Почти полгода отлежал, — сказала она.

— Ему лучше? — уточнила Алёна.

— Пока не пьёт, лучше. А как дальше пойдёт — не знаю, — был ответ. — Да будто не живёт он, а так по земле ходит. Другим он из армии вернулся, совсем другим…

Больше им поговорить не дали, женщины попрощались, и мама Тимура ушла.

Спустя какое-то время «добрые» старые знакомые, которые посещали почту, сообщили Алёне, что её муж сошёлся с Полиной, потом говорили про Катю. Долго с ним никто не выдерживал, но желающие прибрать такого завидного жениха всё равно находились. Тимур ведь вернулся работать в мастерскую, деньги были, жил самостоятельно в доме бабки, вот женщины и приходили к нему попробовать счастье. Да быстро сбегали. У Алёны с дочерью он больше не появлялся.

В один летний день её поджидала на улице очередная пассия Тимура с требованием оформить развод, так как у них будет ребёнок. На что Алёна ответила, что если её бывший муж хочет, пусть сам и разводится, ей некогда.

Благодаря своей работе на почте она могла отслеживать уведомления, но на её имя так ничего так и не поступило. А потом Алёна узнала, что та девушка потеряла ребёнка. Рассказала об этом Евдокии, ведунья покачала головой.

— Не будет пока у Тимура детей, — сказала она, — чтобы ребёнок жил, ему силы нужны. Развитие жизни этого требует. А откуда силы взять, если Тимур сам еле по земле ходит? На одной материнской линии ребёнка не вытянуть, если отца к земле тянет. Поэтому и сказала я как-то, что с Тимуром тебе матерью больше стать не получится.

Девушка выслушала её, чувствуя правоту слов. Сама она ещё вспоминала мужа и не готова была подавать документы на развод. Хотя не видела и возможности примирения.

Осенью Алёна восстановилась в училище, прошла практику с вечерним отделением и к новому году получила диплом. На почте в это время крутилась, как могла. Приходила раньше других или задерживалась до ночи.

После получения диплома встал вопрос о постоянной работе. Её надо было искать в городе, да и Танюшке с осени пора было идти в школу. Остаться жить в лесной деревне и водить дочь на учёбу в соседнюю деревню, где была почта, девушка не решилась.

Последние дни перед увольнением Алёна дорабатывала под косые взгляды коллег и посетителей. Слухи, распускаемые сплетницами из её деревни, добрались и туда, как только стало известно её новое место работы.

Устами других людей Алёна обвинялась в злоключениях Тимура, подозревалась в колдовстве и «недобром взгляде»: мол, если посмотрит исподлобья, так неприятности у человека начинаются. Поэтому девушка решила уехать в город, чтобы больше не связываться с деревенскими. И тем более не подпускать их к своей дочери.

Она устроилась на небольшое предприятие в городе, надеясь, что ей выделят комнату. Но жильё не дали. Поэтому Алёна сняла на первое время угол и оставалась там ночевать на буднях. Танюшка в ту весну жила с Евдокией и Степаном. Хотя девочка очень скучала в разлуке, забрать её к себе Алёна не могла — хозяйка не разрешала.

Но ближе к сентябрю она наша довольно большую комнату в городе, которую сдавала пожилая женщина, живущая одна. К ней они с Танюшей и переехали, девочка пошла в школу. И теперь уже в лесную деревню они ездили только на выходные.

В круговороте дел, разрываясь между работой и дочерью, Алёна с грустью вспоминала спокойные дни в доме отца или Евдокии, когда они много разговаривали, гуляли в лесу, делали куколок и жили так, будто окружающего мира не существует. Но время диктовало свои условия: вскоре лесной деревни не стало.

В один из своих приездов к отцу, когда Танюша уже пошла во второй класс, Алёна застала их с Евдокией очень встревоженными.

— Что случилось? — спросила девушка после первых приветствий и объятий.

— Ой, дочка, даже не знаю, с чего начать, — сказал Степан, — деревню нашу снести хотят.

— Как это — снести? — удивилась Алёна. — Деревенские приходили? — спросила она, пугаясь того, что здесь происходит по её вине.

— Да какие деревенские, — махнула рукой Евдокия, — они сюда не пройдут, смелости и сил не хватит. Это другие люди, им преграды не писаны, одни деньги в их глазах. Наш морок на нескольких человек сработает, а когда их столько, да ещё на больших машинах, то их ничего не остановит. Долго они вокруг да около нашей деревни плутали, да вышли.

— Что за люди? Что за машины? — ещё больше удивляясь и переживая, спросила Алёна.

— Пригнали к границе леса лесоповалочную технику, хотят здесь всё вырубить, — ответил Степан. — По их картам никакой деревни здесь нет, да и была бы — не остановились бы. Зато на лес наш позарились.

— Там же болота, со стороны большой дороги, — возразила Алёна, — на болотах лес плохой, гнилой, я помню, мы изучали ещё в школе. Неужели они не знают?

— Болото только с одной стороны, — возразил отец, — а ближе к нашим домам и с других сторон — отличный, сосновый лес. Я же сам валил его для дома, знаю. Вот и они хотят, только не чуть срубить, как мы, а настоящую большую вырубку здесь сделать.

— Так это же надо согласовать, просто так лес валить нельзя, — продолжала Алёна.

— Да говорю тебе, им закон не писан, — махнул рукой Степан, — времена какие на дворе, видишь? Власть поменялась, в стране непонятно что происходит. Мы хоть и в лесу живём, да газеты читаем, что из города привозят.

Девушка примолкла, грустно задумавшись. За окном стояла осень девяносто третьего года, от страны, в которой она родилась, почти ничего не осталось. Ни стабильности в завтрашнем дне, ни зарплаты за свой труд, ни безопасности не было. Алёна видела, как всё, во что она верила, катиться под гору с огромной скоростью.

На предприятии, где она работала, давно шли сокращения. Алёне задерживали зарплату или отдавали не деньгами, а товаром, который она потом продавала на рынке или выменивала на нужные ей вещи.

Было страшно за своё будущее и за то, как растить дочь. И лесная деревня была тем оплотом спокойствия, куда она приезжала набраться сил и отдохнуть. Но и сюда добрался дух перемен.

— Что же делать? — спросила Алёна.

— Наши собираются идти в органы управления, — сказала Евдокия, — да только не светит там ничего: нет нашей деревни по документам, мы ведь все числимся в наших старых домах, в той деревне, где ты выросла. А то, что наших домов давно нет и землю под ними местные давно между собой поделили, никому дела нет. Давно ведь ушли мы, никто и не вспомнит, что были.

— Но документы ведь остались, — пыталась найти выход Алёна, — значит, вы можете вернуться.

— Дочка, — примирительно сказал Степан, — ты ведь понимаешь, что никто из нас туда не вернётся; здесь наше всё — и душа, и жизнь. А там нам жизни не дадут. Да и разместиться негде. Уж лучше в город, там хоть работу найти можно. Я вот из последних сил держусь за своё место. Сторожу и за себя, и за того парня.

Выходные прошли в томительных разговорах. В лесной деревне на тот момент жители были в девяти домах. У большинства из них в городе жили выросшие дети, к ним они и собирались переехать, если деревню снесут. Но была одна пожилая пара, единственный сын которых давно погиб, и им ехать было не к кому. И Степан с Евдокией в городе только Алёну знали.

В воскресенье Алёна с Танюшкой уезжали с тяжёлым сердцем, хотя ещё была надежда, что вырубку не разрешат. И следующий месяц было тихо, только иногда слышался шум техники с дальней стороны леса. Жители надеялись, что до них не дойдут. Но в один «прекрасный» день грохот техники раздался совсем близко от лесной деревни.

Рабочие начали валить деревья рядом с людьми, органы управления и правопорядка не реагировали на заявления жителей, отвечая, что по документам там сплошной лес и никаких домов. А разрешение на вырубку оформлено по всем «правилам».

Жители деревни надеялись, что после валки леса их оставят в покое. И будут они дальше жить, но не в лесу, а в чистом поле. Но видимо, очень они мешали кому-то своими обращениями и жалобами, и в избы начали вламываться по ночам, угрожая расправой, если жители не покинут свои дома.