Ведьмина деревня

Глава 21. Новая жизнь.

Жить в лесной деревне Алёне нравилось. Было непривычно спокойно и легко. Будто все проблемы остались за границей леса. Там, снаружи, бурлила жизнь, люди ссорились и мирились, ездили на работу, ругали власть и друг друга, а здесь всего этого не было.

Жизнь в лесных домиках текла размеренно. Жители были спокойны и дружелюбны. Да и какие могут быть разлады, если все придерживались одинаковых взглядов и нуждались друг в друге.

Девушка начинала понимать, почему здешние жители не хотят общаться с деревенскими и вообще живут замкнуто. Потому что им на самом деле хорошо, и всего хватает.

Лёжа в доме отца, Алёна радовалась, что наконец может расслабиться и не быть постоянно готовой к нападению. Только сейчас она прочувствовала, как тяжело ей было среди тех, кто осуждал её и постоянно искал причины, чтобы придраться или посплетничать.

Танюшка теперь целыми днями пропадала у Евдокии. Сначала это было вынужденно, так как Алёна плохо себя чувствовала, много лежала и не могла встать. Сказались переохлаждение в лесу и нервное напряжение последнего времени.

Каждый день девочка возвращалась от Евдокии с новой куколкой и играла с ней в разные игры — с участием домовых, леших, русалок. Алёна понимала, что все эти сказки дочке рассказывает ведунья, но не противилась. Танюшка была счастлива и начинала больше говорить, а не молчала, как в последнее время.

Но и свою старую куклу, которую ей подарил отец, девочка не забывала. Евдокия постирала для неё кукольную одежду, они вместе искупали пупса, и Танюша вновь начала спать вместе с любимой игрушкой. Ведунье это не нравилось, но пока она ничего не делала.

Когда Луна пошла на убыль, Евдокия попросила Степана заняться внучкой и забрала Алёну к себе в дом на пару дней. Танюша в этот момент очень внимательно посмотрела на маму и сказала:

— Я люблю тебя, мамочка, поправляйся! — и в этих словах было столько заботы и какого-то глубинного понимания, что у Алёны на глаза навернулись слезы.

Она обняла дочь и пообещала поскорее выздороветь.

— Возьми с собой книги да старайся не прикасаться к ним лишний раз, — сказала Евдокия Алёне.

Девушка пошла в сарай, куда положила книги, когда пришла жить к отцу. Взяла сумку за ручки и вновь почувствовала холодок, пробегающий по спине.

Они с Евдокией зашли в дом ведуньи, Алёну продолжала бить небольшая дрожь. Она чувствовала, что сейчас будет решаться многое в её жизни.

Предложив гостье сесть, хозяйка не спешила. Она разобрала стол, всю пищу поставила в кухонный шкаф. На удивлённый взгляд Алёна ответила, что нехорошо, когда еда стоит на виду во время проведения ритуалов.

— Пища всё впитывает, — сказала она, — поэтому, когда гадаешь или обряды проводишь — всё со стола убирай и в шкафчик ставь. Особенно хлеб и воду.

Алёна кивнула. Она хотела сказать, что больше никогда в жизни не будет заниматься колдовством, но промолчала, боясь обидеть женщину. Ведь помогать ей она собиралась именно таким образом.

Евдокия застелила стол белым ажурным платом, достала мешочек с деревянными дощечками и, раскинув их, сказала, что они могут приступать к очищению.

— Дают тебе шанс, — сказала она.

Кто даёт — Алёна спрашивать не стала. Она давно поняла, что в некоторых случаях лучше молчать.

Потом Евдокия взяла чащу с водой, пошептала над ней какие-то слова, зажгла свечу и небольшую скрутку травы. После этого провела руками под огнём и только потом прикоснулась к книгам.

— Покажи, какой ритуал делала, — обратилась она к Алёне. — Только сама к страницам не прикасайся, говори, куда мне листать.

Девушка подошла и начала всматриваться в слова. Ей казалось, что она хуже понимает почерк, которым были исписаны страницы, чем это было раньше. Евдокия листала вперёд, и наконец Алёна зацепилась взглядом за строки заговора, который произносила.

— Вот он, — сказала она, показывая на нужную страницу.

Ведунья начала вчитываться в строки и покачала головой.

— Глубоко ты залезла, Алёна, один из самых сильных взяла, как только допустили тебя до такой силы, — сказала она.

Девушка пожала плечами.

— Я была в отчаянии, ничего не получалось в жизни, мужа любила без памяти, думала, вернётся он — и заживём мы, как раньше. Ничего ради этого не жалела. А оно вон как вышло… — сказала она.

— По-старому никогда не бывает, каждый день новый, — проговорила Евдокия. — К нехорошим силам ты взывала, кладбищенская магия — одна из самых тёмных, и обратное действие у неё сильное. Если эти силы не получают обещанного, то могут отомстить.

Алёна вновь ощутила холодок, пробегающий по спине. Вспомнила, как ходила на кладбище, как искала вещи для откупа.

— Но я всё сделала, как там написано, — сказала она.

— Это ничего не значит. Одно дело, что написано, а другое — как получилось. А что именно ты просила? — уточнила она.

— Чтобы Тимур вернулся живым, и чтобы его обидчики были наказаны, — проговорила девушка.

— Вот он и вернулся, только хорошо ли тебе от его жизни? Не так надо было прощение составлять, — сказала Евдокия. — А обидчиков зачем наказать хотела? Твоё ли это дело?

— Обидно мне за мужа было, — ответила Алёна, начиная немного злиться на ведунью, — вы не знаете, какие картины мне по ночам виделись. Как его бьют, как больно телу, как стонет сердце от безвыходности… А когда вернулся, Тимур рассказывал, что в яме сидел и что удары на нём отрабатывали. Значит, верно мне всё снилось, — она замолчала, почувствовав ком в горле от жалости к мужу.

— У каждого своя судьба, — сказала Евдокия, — мне тоже жаль, что с твоим мужем такое произошло. Но ему так предначертано. И не нам судить, справедливо ли это.

Она помолчала.

— Если бы ты просто на возвращение ритуал сделала, то не так всё плохо было бы, — продолжала она. — Но ты решила стать судьёй и послать наказание обидчикам, чем взяла на себя то, что не надобно.

— Но я думала, что пока живы его обидчики, не видать Тимуру свободы, — оправдывалась Алёна.

— Его свобода закончилась, когда на него Аня приворот сделала, она его волю подавила, разрушение на вас обоих навела, — был ответ.

— Чтоб ей пусто было, — ответила Алёна, невольно взглянув на небо.

— Ей и так отольётся: из этой жизни молодой ушла, что в следующей будет — неизвестно. А вот тебе ещё жить и жить было положено, — сказала Евдокия.

— А что же делать? — спросила девушка.

— Всё, что сможем, на место поставим, с тебя груз снимем. А там как пойдёт: я ведь не всемогущая, только попробовать могу, а что дальше будет — это там решат, — она тоже посмотрела на небо, — мне неведомо.

— Тимуру будет хуже? — с дрожью спросила Алёна.

Несмотря на все его поступки, она не желала мужу зла, особенно вспомнив, через что он прошёл.

— Мы с тебя снимем тот груз, что ты по незнанию взяла, — сказала ведунья. — И почистим от худа, что прицепилось к тебе после взаимодействия с тёмными сущностями. Но как это скажется на окружающих — я не знаю. Больше всего опасаюсь за Танюшку: она совсем ма́лёнькая, а ребёнок в таком возрасте сильно с матерью связан. Она была в доме, когда ты ритуал делала?

— Кажется, да, — неуверенно ответила Алёна, — но она спала за ширмой.

— Ширма для сущностей ничего не значит, — покачала головой ведунья, — но я надеюсь, что не коснётся наша работа Танюшку. Не просто так я ей куколок защитных сделала. А вот что будет с Тимуром — сказать не могу.

— По-другому никак? — спросила девушка.

— Нет, — ответила Евдокия, — я и так не уверена, что справимся. Но давай начнём, у нас много работы.

Для начала Евдокия дала Алёне чашу с водой, а перед этим что-то нашептала на неё. Потом женщина взяла в руки дымящийся пучок трав и несколько раз обошла девушку против часовой стрелки. То же самое повторила с зажжённой свечой. Пламя коптило, трещало, колыхалось в разные стороны, хотя в комнате не было ни дуновения.

Встав за спину Алёны, ведунья начала произносить заговор: слова складывались в причудливые рифмы, но, кроме окончаний, девушка ничего не могла разобрать. С самого начала проведения ритуала у неё начали ныть ноги, и очень ломило спину.

Книги лежали на столе. Рядом с ними был нож ручной работы. Алёна никогда таких не видела: с лезвием, напоминающим кинжал из учебника истории, и рукояткой в изящной резьбе.

— За один раз мы не управимся, — сказала Евдокия, — глубоко в тебя хворь проникла. Не хватит у тебя пока силы с книгами бороться.

— У меня? — спросила удивлённо Алёна. — Я думала, вы их уничтожите, мне ведь даже прикасаться к ним тяжело.

— Не могу я сама сделать, — ответила ведунья, — книги эти на родовую силу завязаны. А ты хоть и не прямая, но наследница бабки Тимура, поскольку она тебе дар перед своей смертью передала. Да и по крови вы родня, хоть и дальняя.

— Как это? Мы же с Тимуром женаты, не могу я ему роднёй быть! — воскликнула Алёна.

— А что в этом удивительного? Она ведь когда-то с нами в лесу жила, твоему отцу двоюродной тёткой приходилась. Родство-то дальнее, но кровь родная: хоть капля попала, и уже связаны люди. Если бы ты ей совсем чужой была, то не смогла бы её книгами воспользоваться, а тем более результат получить, — ответила Евдокия.

Девушка загрустила.

— Сильно я повязана, смогу ли распутаться? — спросила она.

— Это от тебя зависит, — сказала женщина, — захочешь дочь вырастить да сама пожить — и не с таким справишься. Отец то у тебя немолод, на кого Танюшку оставишь, если сгинешь? У нас здесь никого молодого нет, чтобы вырастить её могли, да и счастливая ли жизнь без родной матери?

Эти слова всколыхнули в Алёне жажду бороться, несмотря на трудности.

А Евдокия протянула ей ещё чашу травяного настоя.

— Тебе не только душу, но и тело чистить надо. Разлилась по твоей крови хворь, вывести ей надобно. Я тебе две недели заговорённую воду, на специальных травах настоянную, давала, она твой организм к чистке подготовила, а теперь выводить всё чужеродное надо, — продолжала ведунья, — сразу предупреждаю: нелегко будет. Поэтому и просила тебя работу оставить, ближайшее время вряд ли в силе будешь. Но другого пути я не знаю.

Алёна смело взяла протянутую чашу.

Настой был горький и обжигающий. Весь рот от него сводило будто судорогой. Но девушка пила и чувствовала, как по всему телу разливается огонь.

— Как ты себя ощущаешь? — спросила Евдокия, с беспокойством посматривая на гостью.

— Будто жгут меня изнутри, всё тело горит, — ответила Алёна.

— Так и должно быть, нам надо хворь твою победить, — сказала ведунья.

Вдруг у девушки закружилась голова, и она припала к столу.

— На сегодня хватит, — сказала Евдокия, — будешь сутки настой пить да не стесняйся в нужник бегать, а завтра продолжим.

Следующие сутки Алёна помнила плохо. Ощущение жара при холодных кожных покровах было необычно. Руки и ноги были снаружи ледяные, а внутри всё горело и пекло. Очень скоро началось кручение в животе, ногах, голове. Она и не заметила, как прошла ночь. Утром стало легче, но Евдокия принесла ещё отвара. И всё началось по новой.

К вечеру Алёна могла только лежать. Измученный чисткой организм не имел сил даже сползти вниз. Ведунья внимательно посмотрела на неё и сказала, что продолжат они через три дня.