Сочинения

Услышь меня, услышь всезиждущая сила!

О, если б ты закон такой постановила,

Чтоб всякий человек: судья, или купец,

Поп, воин, дворянин, учёный и кузнец,

Забывший совесть, стыд, закон, монарха, Бога,

Перед зерцалом ли, средь царского ль чертога,

Иль в доме собственном пируя за столом,

Ко удивленью всех, стал волком иль ослом,

Примеры б таковы безумцев устрашили,

И смертные себя и Бога б больше чтили».

_____________

Отрывки из «Пурсониады»

Из первой песни

1

Помилуй ты меня, о, Феб, парнасский бог!

Кого велишь ты петь, внушая мне восторг?

Ах! сжалься надо мной, чувствительная муза!

Могу ли я хвалить толь дивного француза,

Каков был некогда преславный Пурсоньяк:

В Париже продавал на рынке он табак,

Герой был в кабаках и первый жрец в харчевнях;

Шумел на площадях, смирялся он в деревнях,

Где часто странствовал для чёрствого куска,

Где бледная его, голодная рука,

Тряся котомкою, прохожих умоляла,

И с жадностию хлеб насущный принимала!

Из нищих вдруг потом попался Пурсоньяк

В число мошенников, воров и забияк;

Потом он заклеймён и сослан на галеру,

Но земляков своих последуя примеру,

Чудесным образом в Россию убежал,

И ссылочный француз как солнце возблистал.

2

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Восстал француз, но ах! от слабости шатался;

Вотще он воздухом, как манною, питался:

Лишь первый шаг ногой дрожащею ступил,

Зефир с насмешкою француза повалил;*

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Внезапно выглянул из ада Вельзевул,

Во всю бесовску мочь он крикнул: «Караул!»

И к Гладу так вещал: «О, подлый забияка!

Вот до чего довёл ты славна Пурсоньяка!

Познай, что сей француз мой искреннейший друг;

Ступай к нему, ступай скорее для услуг!»

Уродливый скелет, вооружась клюкою,

Пустился в дальний путь с походною сумою;

По рёбрам повязал широкий он кушак

И пламенный надел на голову колпак;

Гремит он на бегу иссохшими костями,

И челюсть искривив, гигант стучит зубами;

Траву, и дерево, и корни, и цветы

Терѐбит, гложет, жрёт, глотает всё в пути.

«Возможно ль! – он кричит: – я должен быть слугою,

Вот как ругается царь адский надо мною!

Нет, Вельзевул! хотя ты знатный господин,

Но Голод в пекле тож имеет знатный чин,

И род мой твоему ни чём не уступает:

Почтенна Смерть меня отменно уважает;

Война сестра моя, а Нищета кума,

Родная тётка мне сиятельна Чума,

В великой дружбе я с учёностью бываю,

И часто чудеса творить ей помогаю.

О, сколь поругана высока честь моя:

Холопом буду нынь у санкюлота я!*

Хоть должен выполнить бесовско повеленье,

Но Стиксом я клянусь питать к французам мщенье.

И в помощь пригласив Разврат, Болезнь, Войну,

Обрушу гибель всю на горду их главу!»

3

Безумные враги отечественных щей!

Не зрю я в вас славян, не зрю богатырей;

Насилу движутся полмертвы ваши трупы!

Оставьте наконец вы соусы и супы;

Не галлам вы должны, но предкам подражать:

Прямою доблестью и пузом щеголять.

Из второй песни

1

На деньги ужас как нечисты духи падки;

Известно, что они всегда любили взятки;

Бесовской алчности уже я зрю пример:

Содрал с меня алтын на привязи Цербѐр.

Когда с бумагой в суд приходит челобитчик,

Кряхтит и кашляет от радости повытчик,

Облизыва̀ется в восторге секретарь

И нюхает табак приказна мелка тварь.

Проситель корчится; подьячие гордятся:

Змеёю должен он пред гадом увиваться,

Просить и кланяться, давать и обещать,

В трактирах подчивать и дома угощать.

Случилось так и мне меж адскими крюками.

Чего не делал я пред подлыми чертями!

Нижайше кланялся, покорнейше просил:

Давая деньги им, кису̀ опорожнил;*

Но недовольны тем кургузы оплеталы:

«Зачем, – кричат, – зачем твои карманы малы?»

Насилу я смягчил бесовские сердца.

Отверзлися врата геенского дворца:

В огне и в пламени монарх мне адский зрится,

Престол его в дыму, как ветчина, коптится;

Покрыты сажею порфира и венец;

Величество его так чёрно, как кузнец.

От роду я не зрел толь пакостные рожи!

Прекрасны все его министры и вельможи,

Нарядна гвардия, хорош придворный штат:

С рогами всякий здесь, . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

2

Простёрла Мода перст – и вдруг девицы, дамы,

Как ведьмы стали все с предлинными хвостами;

Рекла – и волосы нависли на глаза;

Велит – и лысина, где были волоса;

Восхощет – и все вдруг девицы обнажатся

И будут голые, как дикие, таскаться;

Прикажет им – и вдруг оденутся в мешки,

И вместо чепчиков носить начнут горшки;

Мигнёт – и те, что нынь лепечут по-французски,

Заквакают в домах, как жабы иль лягушки.

3

Вдруг жрица земляка преславна обняла,

И к русским модникам и модницам рекла:

«Месьё! кто радости из вас не ощущает?

Ещё кладь мудрости вам Небо посылает!

В французе дивном сем приходит к вам Сократ;

Какое счастие для вас и ваших чад!

К тому же и его несчастно положенье

Возбу̀дит в вас к нему сердечно сожаленье.

Французам помогать обязан русский всяк:

Кто мыслит ѝначе, тот варвар и дурак,

Толико нищие французские почтенны,

Колико бедняки российские презренны.

Невеждам пособлять вам Мода не велит;

Хоть русский ранами в сражениях покрыт,

И славно прослужа отечеству полвека,

В награду нищий стал и жалостный калека;

Хоть жизнь боярскую, именье защитил:

Но если б у бояр он хлеба попросил;

Бояре! вам велит французско воспитанье

Плевать на русское израненно созданье!

Похвальнее для вас французов богатить,

Чем грошем русского калеку одолжить.

Явите щедрость нынь преславну Пурсоньяку!» –

Ужасну меж собой люд модный сделал драку:

Всяк хочет щедростью другого превзойти,

Француза хочет всяк к себе в дом отвезти.

Тот говорит: жалеть не буду миллиона,

Такого чтоб достать себе компаниона!

Иной кричит: детей моих наставник будь!

В год тысяча рублей и хлеба триста пуд.

А третий так брюзжит: он будет править мною

И всем распоряжать, и домом и женою.

Не знал, что отвечать в восторге Пурсоньяк.

Доселе мнил француз, что первый он дурак;

Но ныне, окружён такими чудаками,

Узрел, что рангом он не первый меж глупцами,

И наконец сказал, что, мудрость полюбя,

Намерен посвятить в учители себя! –

Простившись с дьяволом, дал руку Верхолету

И в грязном рубище сел с гордостью в карету.

Благодаря Гибу̀, почтенную мадам,

В пути готовился к учительским трудам

И мыслил так в душе, от смеха помирая:

«Россия, подлинно, земля предорогая;

Я чувствую, что здесь озолотят меня:

В России полубог – парижская свинья!»

_____________

Редкости, которые удалось мне видеть

Я видел, как скупец, мешок схвативши злата,

На помощь к ближнему несчастному спешил,

С чувствительной душой обнял его, как брата,

И слёзы горести в минуту осушил.

***

Я видел дервиша (турецкий то монах),

Который одержал победу над страстями:

Стал кроток, совестен, смирен, воздержан, благ

И грешный мир презрел не словом, но делами.

***

Я видел мудреца, кой истину любил:

Она ему всего была дороже в свете,

В беседе и делах её имел в предмете:

Он жил так, как писал, а так писал, как жил.

***

Я видел счастия достойного любимца –

Прекрасен, молод он, богат и знатен был;

Но в добродетели всю роскошь находил:

Забава для него – утешить несчастливца.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

***

Я видел дивное сословие учёных,

Которы в подвигах, их званию пристойных,

Хранили здравый смысл, честь, нравы и покой;

От зависти они не грызлись меж собой.

***

Я видел, как один почтенный секретарь

Оправил правого, не взявши ни алтына:

Так долг велит, он мнил; мне платит совесть, царь,

И вот награда мне бесценна и едина.

***

Я видел модника, который для покроя

Терял имение и не имел покоя;

Но вдруг познал, что ум дороже, чем кафтан,

И выключил себя из списка обезьян.

***

Я видел женщину во цвете нежных лет,

Которой ветхий муж прелестен – сединами;

Но на челе его ещё рог не растет:

Она верна ему – о чудо меж женами!

***

Я видел, как один заезжий к нам мясник

Остался мясником, хотя мог быть учитель:

Родясь во Франции, парижский бывши житель,

Конечно площадной – французский знал язык.

***

Я видел, как лжецы неправдой возгнушались,

Завистники чужим блаженством восхищались,

Придворный пред царём душою не кривил,

И сильный слабого не грабил, не душил.

***

Я видел торжество наук, достоинств, чести,

Позор невежества, изгнанье подлой лести,

В семействах тишину и счастие везде,  –

Я видел всё сие, и видел всё… во сне!

_____________

Забавная беседа

«Внемлите горы и леса:

Стремлюсь поведать вам предивны чудеса…» –

«Чтоб ты пропал, рифмач, с твоими чудесами! –

Вскричала Фиркина: – ты мучишь всех стихами.

Прямой Парнасской ты урод!

Насильно рифмами зажать мне хочешь рот…

О чём бишь, господа, я рассказать хотела?

Да! да – вот десять дней, как я уж овдовела!

Ну! как вам нравится печальный мой наряд?

Такую вдовушку нельзя не обожать;

Вчера Вертушкину я голову вскружила…» –

«Убей тебя драгунска сила, –

Рубакин вдруг как конь заржал: –

Вралиху глупую сквозь строй бы я прогнал!

Болтает о себе, да о своих нарядах,

Ни слова вымолвить не даст о вахт-парадах.

Как выступим в развод: ну! посмотрели б вы,

Вдруг станем мы во фрунт, стоим все, как столбы». –