Я не скажу, кто твоя мама

Глава 21, в которой Петров чуть не двинул дочери по морде

Когда на следующий день они вернулись в Шерман Оукс и Петров укатил в университет, Ельникова сразу села читать труды группы Петрова о разработках для Черенковского телескопического массива, — но на размышления об астрофизике накатывали и накрывали их, как волны берег, мысли о Юне и о том, что с её семьёй сделала группа сошедших с ума физиков. Она читала об изучении межгалактических магнитных полей и что-то выписывала себе в блокнот о фотонах, гравитонах и нейтрино — но в голове стучала навязчивая песенка совсем про другие частицы: протон, нейтрон и электрон… надеюсь, в муках сдох ты, Крон. Внутри зрело какое-то решение. Ей хотелось курить — но, обыскав всё, она не нашла сигарет. Ельникова чувствовала себя пленницей в этом доме на отшибе мира: вся цивилизация с магазинами оставалась недосягаемой в сорока минутах пешком — да и то если идти по проезжей части проспекта Сепульведы, а если огибать его — то и час выйдет. Она горько жалела, что в своё время поленилась оформить себе международные права, а то бы сейчас — настроить навигатор и поехать по Шерман Оукс в поисках сигарет, красота! Хотя на чём ей ехать — машину забрал муж. И этот плен в его доме даже доставил бы ей удовольствие — если бы не смертельная тоска по никотину. С горя Ельникова принялась грызть зелёное яблоко и осознала, что зачиталась и давно не ела.

Она не слышала, как подъехал Петров; когда он вошёл в кабинет, раздражённо обернулась.

— Читала про телескопы? — одобрительно покивал ей муж. — Впечатлилась прототипом? Он имеет уникальную двухзеркальную оптическую систему, обеспечивающую широкое поле зрения с гораздо более высоким разрешением, чем у других телескопов с гамма-излучением. Здорово, да? Компактными, высокоэффективными датчиками в камере телескопа — впечатлилась? Это же… just a dream, — похвастался исследователь.

— Впечатлилась. Где сигареты?

— Спасибо за романтичное приветствие. Лен, мы же бросаем, нет?

— Ну не настолько же резко! — Ельникова хлопнула книгой о стол и поднялась с его кресла. — Я курила больше суток назад — ты хоть понимаешь, что это для меня такое?

— Извини, я судил по себе. Мне никакого неудобства это не доставило.

— Поздравляю! Очень за тебя рада! Дай, я сказала!

— Может, побережём тебя? — Петров был несколько обескуражен таким напором. — Малыш у меня загорел, мордочка обветрилась, вон как хорошо выглядит. Ну куколка же! Зачем тебе эти сигареты?

— Да низачем. Просто от зависимости так легко не избавиться, что ты, маленький, что ли. Говоришь, хорошо выгляжу? А чего бы и не выглядеть? Влюблённая, удовлетворённая… — усмехнулась Ельникова. — А вот сейчас будет шантаж. Дай сигарету — и я скажу, что решила.

Петров, помедлив, протянул жене пачку и зажигалку. Ельникова с ненавистью отшвырнула недоеденное яблоко и сделала глубокую затяжку. Он терпеливо ждал; наконец она смягчилась:

— Я приму твоё предложение о работе, Володь… это я, пожалуй, потяну.

— Не потянешь — а подтянешь! И вытянешь нашу могучую лабу на новый уровень, — Петров громко захлопал в ладоши. — Лучшая новость недели. Я счастлив, моя любимейшая. Это многонациональный проект, и он бы очень выиграл, если бы ты вступила в наш консорциум. Как член Совета консорциума приветствую ваше скорейшее появление в нашей группе, миссис Ельникова-Петрова. Ты — ценное приобретение, — он раскинул руки.

— Я, правда, разучилась работать в команде… — продолжала Ельникова. — Стала совсем нелюдимой. Ха. Приветствует он… Наивный и восторженный… Экзальтированный — прямо как наша дочь иногда… Не жди от меня сразу многого, ладно. Я бы по возможности большую часть времени работала одна. Просто дай мне задание — и будет результат.

— Всё сделаю, как надо, моя ты любимица. Дай зацелую, — Петров подошёл к ней своей стремительной энергичной походкой, точно такой же, как у Юны; Ельникова мягко уклонилась от его объятий:

— Я не закончила. Позволь мне приступить попозже. Не прямо сейчас. Прежде хочу попробовать себя в другой профессии.

Петров непонимающе уставился на жену.

— Это в какой же? Будешь моей садовницей? Поваром? Прости, что демонстрирую свои домостроевские фантазии так открыто…

Ельникова помолчала. Затем призналась со своей неприятной усмешкой:

— Хочу поработать сталкершей. Надеюсь, ты не слишком шокирован?

— Ты не перестаёшь… удивлять.

— И сталкерить я собираюсь на родине. Ты догадываешься, кого. Так что на какое-то время нам придётся разлучиться, — Ельникова подошла к нему вплотную и запрокинула голову:

— Зато теперь можешь зацеловать. Если ещё не передумал. А потом я куплю билет.

— Юна улетает четырнадцатого, — помолчав, сказал Петров. — Значит, тебе надо лететь по крайней мере на день раньше.

— На два.

— Это уже совсем скоро, — расстроился Петров.

— Прости, Володя. Одну я её больше не оставлю — тем более в России. Старые страхи.

— Думаю, они необоснованы. Но если тебе так легче…

— Один разок я дитё прохлопала, так что это не обсуждается. Ты уже говорил дочери про нас с тобой?

— Нет. Но тебе слил информацию о её тайной свадьбе — не сомневайся, что и ей всё тоже солью.

— Представляю себе её реакцию, — хмыкнула Ельникова. — Потом расскажешь.

Петров пригласил дочь вместе поужинать незадолго до её отъезда; Юна встретила новость без энтузиазма.

— Очень опрометчиво, но ожидаемо, папа. Кстати, я подозревала, что этим кончится: от тебя пахло её духами, когда ты домой возвращался.

— Ты у меня прямо как жена, уличающая неверного мужа! — начал паясничать Петров, но сразу сделался серьёзным. — Не забывайся, Юна. И раз ты теперь живёшь у супруга, я считаю возможным перевезти жену к себе на Роял Мэдоу роуд. Будем соседями.

— Какой ужас! — вскричала Юна. — Суд велел ей не приближаться ко мне — а ты её в Вегас свозил, романтически возобновить семейную жизнь? Да ещё и поселишь её рядом, вопреки решению суда? Ну, флаг в руки. Только как, интересно, ты видишь общение со мной теперь?

— Ты ещё не выросла — выговаривать мне в таком ключе, — благодушно ухмыльнулся Петров. — И тон смени, мой маленький. Иначе получишь серию нехилых щелчков в свой красивый лоб; экстерном у меня пройдёшь переподготовку и повышение квалификации по долбанному этикету.

— Надеюсь, ты понимаешь, что делаешь. Уже пожалел один раз, что связался. А теперь снова в ту же кучу дерьма наступить собираешься? Так напоминаю тебе, что дерьмо воняет, папочка. Не отмоешься.

— Ну ты мелкая нахалка, хамка отвязанная, — захохотал Петров. — У самой-то в жизни происходят события поинтереснее: вышла замуж, отца поставила в известность постфактум. Ну да: где ещё терять невинность, как не в городе ангелов, где ещё сочетаться браком, как не в городе грехов! Спохватилась — мораль мне читать. Перетопчешься! Прими мой выбор и смирись. Занимайся своей личной жизнью, это тебе в новинку, неофитка чёртова. А ко взрослым людям не лезь!

— Ну и ты не лезь в таком случае! Я самостоятельна и финансово независима, смею тебе напомнить.

— Ничего, что у меня мечтой всей жизни было выдать дочь замуж? На свадьбе побывать?

— Папа! Да ты что, серьёзно? Мы же только расписались, нам обоим не было дела до того, как это произойдёт, — опешила Юна.

— Да и хрен с вами. Сам все эти церемонии на дух не выношу. Но не думаешь же ты, что я в восторге — пропустить такое событие, увидеть вас с Еремеевым за алтарём, хоть даже за лас-вегасовским? Я мог бы серьёзно обидеться, Юна. Но уважаю твои решения. И ты мои уважай! Если уж тебе, по твоим словам, срать и мазать, в каком виде пройдёт это мероприятие, — что ж было отца не позвать? Но нет — ты не то что не подумала меня пригласить, ты меня даже не известила!

— Папа!

— Ладно, не изображай грёбаную принцессу-интеллигентку. Слышал я, как выражаешься ты! Дочушка… Может, с Ельниковой — стоит прекратить уже эти истязания?

— Да не люблю я её, неинтересна мне она теперь. Зачем она мне сдалась вообще?

— Хорошо. Не сдалась так не сдалась. Но если ты мне будешь постоянно пенять, что я на ней женился, — снова разосрёмся. Оно тебе надо? Я-то, по крайней мере, тебе «сдался»? Пока ещё?

Юна возмущённо уставилась на него.

— Господи, какой кошмар. Когда я приеду, Ельникова будет уже жить здесь? Нам тогда придётся переехать… Для тебя не существует никаких, совершенно никаких правил.

— Правила, правила… Засуньте их себе, ваше высочество Марина Всеволодовна, — знаете куда? Ты-то у нас просто вышколенная леди, прямо образец хороших манер и следования правилам.

— Ты какой-то невесёлый и озабоченный… — заметила Юна. — Неужели она тебя чем-то уже умудрилась расстроить в медовый месяц?

— Ишь, зоркая, — Петров положил дочери в тарелку кусочки авокадо. — Спелое, как мы с тобой любим… Да я сам себя расстроил.

— Если снова решите рожать — ты уж смотри за следующим ребёночком получше. Мать ведь из неё не ахти.

Петров замер с вилкой в руке.

— Юна, ты понимаешь, что я сейчас с трудом сдержался, чтобы не съездить тебе по морде? Ты за языком-то за своим следи.

— Да? Не уследила за ребёнком она — а за языком следи я?

— Забудь, — Петров налил себе воды. — Больная тема. И не насчёт «смотри получше», как ты подумала. Насчёт «ещё одного ребёночка».

— Как это?

— Не твоё дело, Юна. Не забивай себе голову ещё и этим.

— А-а, — насмешливо протянула Юна. — То есть аборты от тебя делала она — а за языком всё равно следи я?

— Марина, — Петров протянул руку через стол и предупреждающе сжал Юнино запястье, так что та ойкнула, — есть темы, которые касаются только двоих. Не лезь туда, хорошо? И не суди о том, чего не знаешь и не можешь знать. Второго ребёнка мы оба хотели, и его потеря — потеря для нас обоих, вина — тоже общая. А моя вина, с тем, как я жену после трагедии клевал, травил и задавил, — ещё и больше. Ты жертва, и виноватых тебе не понять. Ты можешь понять только жертв — таких же несчастных детей, как сама. Но про чувство вины, про то, как оно может изводить, ты не знаешь ни хуя. Об этом знаем только мы с Эллеонорой. Ясно?

Когда Петров изредка называл её Мариной, да ещё и приправлял речь матерной лексикой, — он звучал особенно убедительно. Юна коротко извинилась, и они продолжили ужинать.

Через несколько дней Юна улетала в Петербург; Ельникова уже собрала чемодан, чтобы отправиться раньше дочери. Вечером накануне отъезда жены Петров лежал ничком и наслаждался равномерными поглаживаниями по голой спине, которыми его одаривала Ельникова.

— Всего обцеловала, обласкала… все мысли только обо мне были. Я натурально думал, что стенты из сердца выскочат. Давно ты так во мне не растворялась. Приятно, — не открывая глаза, заулыбался Петров.

— Сильно влюблена в мужа. А что у нас Вова? Надеюсь, Вова тоже влип?

— А как же. Бедный Вова влипши по уши. Как я без тебя-то останусь — как я двадцать лет без тебя пережил? Мне двадцать минут не сдюжить. Бедный Вовик… сдох, как Бобик. Ты довольна моей шпионской работой? Теперь у тебя есть адрес отеля, где остановилась дочь. «Девять сов» на Девятой Советской.