Я не скажу, кто твоя мама

— Нет, — добросовестно вспомнила Юна. — Ещё три года назад я ездила в Москву. Там школьная подруга живёт, Аллочка. И вот мы с ней обнялись после долгой разлуки.

— Ещё?

— Ещё кот мой меня обнимал. Незадолго до смерти. Мой старенький Козлеша… Цеплялся за меня так, словно цеплялся за жизнь… — несмотря на то, как Юне было хорошо, она почувствовала, что вот-вот расплачется.

— Так, — решительно одёрнул её Феликс. — Юна, просто послушайте меня сейчас, хорошо? Я не тот человек, у которого можно повиснуть на шее и плакать, жалуясь на жизнь. Давайте уже действовать как-то. Нервная система у вас приходит в порядок?

— Ещё минутку дайте, — взмолилась Юна.

— Да я вас не тороплю. Просто — простите за прозу жизни — не ел с десяти часов, а ещё в туалет бы сходить. Помимо нервной системы, вам для системы пищеварительной не хотелось бы что-то сделать? Тут есть нормальное кафе в кампусе, оно до пяти тридцати только заказы принимает. Сходим?

— Да, я бы поела, — согласилась Юна.

— Радикальная феминистка позволит себя угостить?

— Нет, конечно. Давайте лучше я вас угощу за то, сколько времени отняла.

— Вы не у меня отняли, а мне подарили своё время. Не пробовали смотреть с такой стороны?

— Почему нельзя просто каждому оплатить свой заказ?

— Потому что мне бы доставило удовольствие вас угостить. Я же вам доставил удовольствие объятиями. Теперь вы мне доставьте.

— А! Тогда конечно, — легко согласилась Юна, вызвав у Феликса улыбку.

— С книгами я помогу, вдвоём быстрее их найдём. Вся филология в библиотеке Янга, левое крыло со второго по пятый этаж. Если не ошибаюсь. Сходим?

— Сходим, — с плохо скрываемым наслаждением Юна вдыхала запах его одежды. — Чем хоть вы тут стираете? И в аудиториях такие ароматы…

— Да всё дезинфицируют чем-то. У вас на филфаке что, другие запахи?

— Вы не поверите — другие!

— Странно. Я думал, система уборки унифицирована по кампусу. Вы ещё не готовы меня отпустить? — Феликс осторожно разомкнул руки Юны. — Погодите, я хочу вас спросить. Так уж вышло, что я писал диссертацию у Ельниковой, и кое-какие слухи до меня дошли. Сейчас паззл у меня в голове сложился, вроде бы это про вас говорили, что был какой-то скандал с Ельниковой — это верно?

— Смотря о чём вы.

— Про то, что вы с ней в интернет вывалили не стесняясь.

— Да, верно. Лично я действительно не стесняюсь, что вывалила. Не хватало в себе держать. А вы, раз такой сплетник — там бы и оставались, в матушке-России! И следили бы за нашей историей.

— Да не собираюсь я в вашей с ней истории копаться, — с некоторым раздражением отозвался Еремеев. — Мне очевидна ваша тоска по дружескому общению со старшим коллегой, учителем, который помог бы в жизни и направил. Тоска по матери. Всё. Больше можем к этой теме не возвращаться.

— Да уж, пожалуйста!

— Я помню вас, когда вы приходили в мой кабинет в период подготовки того круглого стола на культурном форуме. Вы были в таком нервно-возбужденном состоянии… как и сейчас. Вы всегда такая?

— Извините, но да. Другой вряд ли буду.

— Да не проблема. Просто вы быстро истощаетесь. Объятия помогают набраться сил? — пошутил Феликс.

— Чёртовы ваши руки. Кто же виноват, что они такие приятные, — пожаловалась Юна, снова обнимая его. Феликс вдруг крепко обхватил ее — уже совсем не утешительно и не по-дружески, и спросил — тихо и серьезно, пародируя её вопрос про объятия:

— Очень надо с вами переспать, вот правда. Можно?

— Надо — значит, переспим, — с готовностью передразнила она его.

— Только не будьте такой дохлой.

— Устала очень от мучений.

— Мученица, — его лицо опять приняло сумрачное выражение. — Вы опять считаете, что вы одна такая уникально усталая? Вот и отдохнём. Кафе, библиотека, койка. Идёмте, я закрою дверь. И ещё, Юна, — задерживая девушку в дверях, Феликс вдруг с улыбкой произнёс:

— С приездом.

Когда они вышли на улицу, Феликс кивнул на пару студентов, которая прошла мимо них, гордо держась за руки:

— Рискнёте?

Юна не поняла; он протянул ей руку, за которую она с готовностью ухватилась. Как же это было приятно — пройтись с ним за руку. Или она просто изголодалась по мужскому вниманию, и так приятно было бы с любым? В замешательстве Юна пошла с ним по аллее, с удовольствием чувствуя его крепкое и ласковое пожатие.

Сбоку от дорожки она заметила ковёр из опавших сиреневых цветов и подняла голову. Феликс тоже остановился:

— Уже опадают. Любят цвести в холода, а холода-то уходят.

— Симпатичные какие! Это вы к ним привыкли, а я ещё не видела, — с этими словами Юна отпустила его руку и устремилась к цветочному ковру. Подняла несколько ещё не увядших цветов, с интересом рассматривая их.

— Какие крупные. Как называется это дерево?

— Не знаю. Знаю только, что в южной Калифорнии их много.

— Почему цветы упали? Они же даже не завяли.

— Просто некоторым суждено погибнуть в самом цвету. Сами не знаете, что ли?

— Какую страшную вещь вы сказали. Мысль, которая меня всю жизнь ужасает, — Юна снова вспомнила про свой диагноз и подумала, что бояться нечего: даже если они сегодня и впрямь переспят, если он не передумает — что это такое рядом с болезнью и смертью?

Они зашли в небольшое кафе; оно находилось в тени на площадке, покрытой каменными плитами. Взяв заказ, сели за стол; Юна воскликнула:

— Да что же это! Стол-то качается. Пересядем?

— Хрен мы пересядем. Я тут каждый день обедаю. Это самый спокойный столик. Остальные ещё хуже.

— Да ладно! Зачем же вы сюда приходите, раз так неудобно?

— Мне — удобно. The food is terrific, стол потерплю, народу тут почти никогда не бывает, всё в тени. Меня радует размер вашей порции, — кивнул он на Юнину тарелку. — Видно, вы готовы приступить к жизни со вкусом.

— Всегда любила плотно поесть, — призналась Юна. — А вы повеселели. Должно быть, правда были голодны.

— Ещё бы. Шесть часов только воду пил, да и утром перехватил пару бутербродов.

— И всё? — ужаснулась Юна. — Как же вы выживаете?

— Сдаю проект. Время нелёгкое, — лаконично ответил он. — А в вас, я смотрю, тоже всё сгорает, что ни съедите?

Некоторое время ели молча. Наконец Юна не выдержала:

— Вы не могли бы не смотреть на меня?

— А что вас смущает? Я же вам не запрещаю смотреть на себя. При дневном освещении черты вашего лица производят такое впечатление… знаете?

— Какое?

— Нечто фантастическое, — довольно усмехнулся он. — Да вы ешьте, не разговаривайте, а то поперхнётесь.

— То есть вы предлагаете есть и молча друг на друга вот так таращиться?

— Если тебя смущает, что я таращусь, можешь жевать с закрытыми глазами.

Юна ничего не стала ему говорить про обращение на «ты», решив посмотреть, что дальше будет. Феликс доел и, отставив тарелку, придвинул к себе чай.

— Юна, скажи мне, эта внешность… ну… зачем тебе наука? Здесь же ЭлЭй. Ты моделью не работала? Не хочешь тут попробоваться на кастинги? Их каждую неделю объявляют.

— Всё ещё пытаетесь меня оскорбить?

— Нисколько. Говорю, что думаю.

— Обидно, что вы так думаете. И в модели берут от ста семидесяти пяти. Мой рост сто семьдесят.

— Ух ты! Значит, интересовалась темой? Всегда можно податься в актрисы. Тем более с твоей живой мимикой.

— Да я не это самое… Потому что иначе бы… — Юна с досадой махнула рукой и замолчала. Она хотела сказать ему, что, будь она настолько красива, хоть один мужчина обратил бы на нее внимание; но поднимать эту тему с мало знакомым человеком не решилась.

— Не понял, ну ладно, — сказал Феликс, испытующе глядя на неё. Юна вздохнула и призналась:

— Да просто плохо мне, Феликс Валентинович. Очень-очень плохо. Совсем плохо.

— Только не плакать, — Феликс строго постучал по столу, увидев в Юных глазах слёзы. — Скажите мне, вы всегда так концентрируетесь на прошлом, на старых обидах и проблемах, которые давно позади?

— А вы? Легко можете забыть боль и проблемы в прошлом?

— Юна, у меня в настоящем столько проблем, что если я ещё прошлым загружусь, надо будет в петлю лезть, — энергично ответил он, вытягивая длинные ноги из-под маленького стола и цепляя Юнин стул стопой. Юна не успела ничего сообразить, как со скрежетом подъехала на своём стуле по каменным плиткам к мужчине.

— Вы же вроде начали уже обращаться ко мне на «ты»?

— А, и верно. Не хочешь на «ты»?

— Вы зовите, пожалуйста. Я пока никак, уж извините.

— Хорошо, Юна. Хочешь, расскажу про черенковские телескопы, чтобы тебя отвлечь? Мы с коллегами спроектировали дизайн с двумя фокусирующими зеркалами, он сейчас впервые охарактеризован с оптико-механической точки зрения и проходит испытания. К нему недавно подключили черенковскую камеру…

Юна внимательно слушала его; слёзы высохли. Страсть и увлечённость Феликса зажгли в ней что-то непонятное; конечно, она сейчас почувствовала, что за человек перед ней. Это был удивительный гений своего времени, страстный фанатик, трудоголик и перфекционист, вряд ли пригодный для отношений с кем-то, кроме телескопов.

— Тебе что, понятно, что я рассказываю? — с подозрением спросил он, заметив её взгляд.

— Не всё, иначе я была бы вами, — честно ответила она. — Но я же интересуюсь астрономией и научной фантастикой, помните.

— Как забыть.

— Просто, знаете… Очень интересно то, как вы это рассказываете. Сколько в вас одержимости этими идеями.

— Идеи уже воплощены. Проект сейчас поэтапно сдаётся, — Феликс, нахмурившись, снова задумался. Юна робко попросила:

— Можно ещё разок вас обнять?

— Просто потому, что вам фигово? — резко спросил Феликс. Снова на «вы». Юна смутилась и залилась краской.

— Понимаете, Юна, вам хочется обнять не меня, а просто обнять кого-нибудь, — сухо продолжил Феликс. — Меня это не устраивает, извините.

— Как вы можете так говорить! — вспыхнула Юна. — Любому ясно, что именно вас, это как нужно заработаться, чтобы не понять?

Феликс гневно посмотрел на неё, но вдруг смягчился и стукнул себя по лбу.

— Твою мать. Прости, действительно заработался. Да, конечно, логика очевидна. Если бы тебе хотелось обнять всё равно кого, ты бы попадала в чьи-то объятия чаще, чем раз в пять лет. Это с твоей внешностью совсем не сложно. Приношу свои извинения. Блять, во дурак, да. Разреши что-нибудь поинтереснее, — он с улыбкой положил ладонь ей на затылок и поцеловал её, не разжимая губ. Юна осторожно прильнула к нему и не сразу пришла в себя, когда он от неё оторвался.

— По-моему, так герои в сериале «Элен и ребята» целовались. Просто губами прикасались. Они были студентами, — вспомнила она.

— Элина и ребята?

— «Элен и ребята»! Все знают этот сериал.

— Всё полетело к чёртовой матери, — пробормотал он, отодвигая её стул на место. Юна со смехом снова проехала по плитам.

— Уже не плачешь? Отлично, — процедил он. — Мне не в кайф ложиться с тобой в койку, когда ты просто хочешь отвлечься от проблем. Или не хочешь ночевать одна. Или ещё хрен знает что там у тебя в голове.

— А я-то думала, мужчинам всё равно.

— Резво ты мужчин уравняла. Может, кому-то и всё равно. Может, даже и мне в какие-то моменты всё равно. Но вот с тобой мне этого не хочется. Сейчас я определённо увидел то, что мне надо. Интерес. Так что койке быть. Если только…