Канцтовары Цубаки

В горле у меня пересохло, и я заказала пива. Почему здесь мне всегда спокойно? На входе я получила жетончик в форме гусенка. Значит, сегодня ужинаю за стойкой. Сразу за табуретом — окно, из которого видны перроны вокзала Камакуры.

Отхлебнув пива, я выждала с полминуты и наконец раскрыла бумажный пакет у себя на коленях. Писем там оказалось и правда до чертиков. На всех конвертах, понятно, один и тот же адрес синей латиницей от руки: Italy, бла-бла-бла — и красный штампик с буквами Air mail.

Конверты при этом использовались не европейские, а японские, удлиненные, чтобы было удобней прописывать длинные местные адреса вертикальными строками. Здесь же адрес располагался горизонтально.

Конверты были самые разные: и с тиснением, и с разноцветным дизайном, но в основном самые обычные: белые, двуслойные. Самые же старые из них давно выцвели, подернулись пятнами и пылью времен.

Но, даже хорошенько подумав, я не могла припомнить ни единого случая, когда Наставница использовала бы латиницу и арабские цифры вместо родных японских. Ее знаки всегда получались строгими, внятными, исключающими любое ошибочное прочтение.

В ожидании своей порции я приступила к чтению.

Открыла первый попавшийся конверт, извлекла письмо, развернула странички…

И услышала голос Наставницы.

Бон джорно!

Прямо сейчас я варю в кастрюле картошку.

Прошла ли простуда у Вашего мальчика?

Даже не представляю, сколько на Вас навалилось, когда заболел еще и супруг!

В Камакуре холода пока не кончаются.

За всю эту неделю после рождения Хатоко я впервые пробую сыр!

Когда я узнала, что в Италии детей с младенчества кормят сыром, я решила, пускай запоздало, устроить такое и у себя в семье. Не зря же все только и говорят о том, как полезен сыр для здоровья…

Кстати, что за сыр Вы упоминали в прошлом письме? Случайно, не горгонзолу ли с голубой плесенью? Недавно я прочитала, что некоторые кладут на свежесваренный рис горгонзолу и поливают соевым соусом. Но я так и не смогла представить, что это за вкус! Решила приготовить сама — и давай искать этот сыр в местных супермаркетах. Но горгонзолы нигде не нашла…

Тогда я проделала все это с камамбером. Вкус у него мягкий, без горчинки, но очень вкусно!

Постараюсь понемногу прививать Хатоко только самые лучшие вкусы.

Однажды, Сэйко-сан, мы с Хатоко еще приедем в Италию, чтобы встретиться с Вами и Вашим семейством. Даже не знаю, что может быть радостнее того дня!

А сейчас Хатоко вот-вот привезут с прогулки. И я варю картошку, чтобы всех накормить. Приправить хотела сливочным маслом, но теперь думаю: может, с сыром будет вкуснее? Камамбер в холодильнике еще остался…

Верно говорят: чем больше пишешь ерунды, тем сложнее остановиться.

Поэтому откладываю кисть.

Берегите Ваше драгоценное здоровье.

P. S. Теперь Ваша очередь рассказать мне свой самый любимый рецепт! Кстати, так это правда, что все итальянцы едят спагетти практически каждый день? Сама я женщина старомодная, поклонница кухни простой и натуральной.

Оторвавшись от письма, я бросила взгляд за окно и невольно встретилась глазами с девушкой на перроне. Возраста примерно моего. Кажется, улыбнулась. Знакомая? Но никого похожего не вспоминалось. И я просто улыбнулась ей в ответ.

Письмо, несомненно, писала рука Наставницы. Ее почерк. Ее манера заплетать хвосты у фраз то беглой скорописью, то сокращенными иероглифами.

И все-таки эта Наставница чем-то неуловимо отличалась от той, которую знала я. Чем именно — я сформулировать не могла, и это меня терзало.

Но чтобы Наставница пользовалась латиницей для слова «постскриптум»?! В жизни бы не поверила! Кто, как не она, покрикивал на меня когда-то: «Постскриптум по-японски — цуйси́н (追伸), так что будь добра, пиши как положено!» Да и сыра на нашем столе отродясь не водилось… Когда я приходила из школы, она кормила меня сплошной вареной картошкой, и уж сыр я бы точно запомнила!

Неожиданно я заметила, что все конверты с изнанки пронумерованы красной ручкой. Порядковые номера? Если так, то проставляла их уже не сама Наставница, а эта Сэйко-сан в Италии, причем относительно недавно.

Иногда она хотела поделиться впечатлением от прочитанной книги. Иногда просила у Сэйко-сан совета по жизни. Камелия у дверей зацвела, любимая чашка разбилась, речка после тайфуна вышла из берегов, в саду появились змеи. В каком-то из писем она терпеть не могла всех людей вообще, а в каком-то опасалась семейства тетушки Сусико…

Мой заказ наконец приготовили, и на какое-то время я прервала эти странные чтения. Поедая жареные рулетики с луком и пекинской капустой, я подумала: а ведь этот Аньоло прав! Практически в каждом из всех этих писем — как грустных, так и веселых — обязательно упоминалась я. «Хатоко», «Хат-тян», «Поппо», «внучка», «нахальная девица». Эпитетов хоть отбавляй.

Чтобы не расплескать переполнявших меня эмоций, я набросилась на еду. Все-таки приехать в «Сахан» было отличной идеей. Каждый глоток еды я запивала пивом. Прикончив все за один присест, я тут же вернулась к письмам.

Следующее послание оказалось целиком обо мне.

Сэйко-сан

Иногда эта жизнь бывает слишком тяжелой, не так ли? В последнее время я чувствую это все чаще. Возможно, будь матерью я сама, все было бы по-другому. Но между Хатоко и мной слишком огромная разница в возрасте, да и мне рядом с ней оставаться уже недолго. Пожалуй, я слишком наивно рассчитывала на то, что Хатоко поймет меня, ответит мне взаимностью. Я делала все, что могла, лишь бы дать ей достойное образование, но боюсь, она поняла это совсем не так. А недавно, заливаясь слезами, потребовала, чтобы я перестала «высасывать из нее жизнь»… Моя вера в то, что я существую ради нее, оказалась моей же одинокой иллюзией…

Как с ней общаться дальше — понятия не имею. До сих пор я была уверена, что строгость — свидетельство любви. Но если своей строгостью я лишь мучила ее все эти годы, ничего, кроме горького раскаяния, в моем сердце не остается.

Неужели однажды наступит день, когда мы расстанемся с ней навеки? Мне сегодняшней даже представить такое не под силу. Вот и наши «планы» приехать к Вам в Италию — конечно, всего лишь мои мечты. Этакий «сон во сне». Теперь, когда терзавшие Вас невзгоды наконец улеглись, не хватало только нас двоих на Вашу бедную голову!

Простите за сумбурное послание. Кроме Вас, мне совершенно не с кем поделиться. А сегодня было особенно тяжело. И лишь написав все это, я успокоилась хоть немного.

Спасибо, дорогая, за Вашу поддержку и помощь.

Низкий Вам поклон.

Обещаю, что мое следующее письмо будет куда веселее и безоблачнее.

Никаких сомнений: это письмо было написано сразу после моего первого «бунта».

Похоже, выводя эти строки, она плакала: буквы местами словно расплылись от слез. Да и в целом все знаки плясали так, что ее почерка было почти не узнать. Ни один иероглиф не был прописан как следует хотя бы полууставом. Сплошная нервная скоропись покрывала обе страницы плотно, без отступов и без какого-либо воздуха между строк.

Расплатившись за ужин, я вышла на улицу. Солнце совсем зашло. Возвращаться нам с велосипедом пришлось пешим ходом — в гору.

Неужели я все еще ненавижу ее? И поэтому не сумела заплакать даже на похоронах?

Как ни странно, я до сих пор не чувствую, что Наставницы больше нет со мной рядом. Так и кажется: сверну за ближайший угол — и она снова будет рядом со мной.

Вернувшись домой, я дочитала все письма, которые не успела прочесть за стойкой. Благодаря нумерации Сэйко-сан сориентироваться в этом ворохе стало гораздо легче.

Все последние письма Наставницы посвящались исключительно нашему с ней конфликту. В то же время именно по этим посланиям было заметно, что возраст не щадит ее. Она писала их так, будто уже не стремилась ни к какой красоте письма: буквы прыгали, расползались, а то и ошибки проскальзывали. И хотя гордая спина Наставницы по-прежнему не сгибалась, ее почерк неизбежно старился вместе с ней.

А потом я заметила то, что привело меня в полное замешательство.

Никаких ответов ей никто не писал.

У этих писем не было конечного адресата.

Письмо № 113. Почерк убористый, без прикрас.

Дорогая Сэйко-сан

Возможно, это мое письмо будет последним

На этот раз я пишу Вам с больничной койки

Боюсь, повидаться с Хатоко мне уже не удастся

Я понимаю это головой, но сердце все еще спрашивает: а вдруг?

Звуки ее шагов слышатся все слабее

Всю жизнь я обманывала ее

Это я лишила ее родной матери, заменив эту мать собой

Но так и не сумела построить — ни с собственной дочерью, ни тем более с внучкой — даже хрупкого моста

Главная проблема — во мне самой

Я слишком боялась остаться совсем одна

И как только Хатоко родилась, загребла ее в свои руки

На самом деле мать пыталась забрать ее

Но я не позволила

Вся эта трескотня о семейном бизнесе — сплошная ложь

Истории о прабабках, передававших наше ремесло по наследству, я выдумала от начала и до конца

В действительности «Канцтовары Цубаки» я основала сама

Но Хатоко так искренне верила в мою ложь!

Никакими традициями наш род не богат, и наследовать нечего

Все это были мои фантазии, если не бред сумасшедшей

Но я не испытывала за это никакого стыда

Пока Хатоко не взбунтовалась

Как бы я хотела сейчас повиниться перед ней

Но даже не знаю толком, где она теперь

Если бы не болезнь, я перерыла бы всю Японию, лишь бы найти Хатоко и попросить у нее прощения

Чтобы она освободилась от этого наваждения

Сможет ли эта девочка стать свободной, когда я умру?

Простите меня. Из этих бесконечных вопросов к Вам все равно уже ничего не родится

Жизнь слишком беспомощна

Я не нашла, чему у нее научиться

Жизнь пролетает как миг.

Всего один миг!

Поэтому я хочу, чтобы Вы берегли себя и, насколько хватает сил, радовались этой жизни как можно больше и чаще.

А мне, боюсь, осталось уже недолго.

Если следующего письма не придет дольше месяца, знайте, что в этом мире меня уже нет.

Вы, Сэйко-сан, — мой единственный друг.

Как все-таки странно, что мы до сих пор не встречались.

Знание о том, что Вы есть, всегда помогало мне держаться.

А наша с Хатоко поездка в Италию — просто моя мечта. Так хотелось наконец увидеться с Вами, отведать настоящей итальянской еды, побродить по улочкам Рима в поисках лавочек канцтоваров

Теперь, конечно, этому сбыться не суждено

Уж простите. Откровенность никогда не дается легко

Но хотя мы с Вами и не встречались, я очень рада, что могу говорить Вам все, что думаю на самом деле

А сейчас мне пора на процедуры

Даже не знаю, передалось ли Вам мое настроение

Так или иначе — grazie!