Мертвые воспоминания

Глава 12. Нормально-обычная

— Привет! — Маша присела напротив, положила локти на мягкую, вспученную от старости столешницу и отодвинула тарелку из-под супа. Кристина едва кивнула, сгорбившись над планшетом — что-то в этом портрете было не так, но вот что? То ли выпуклый черно-блестящий глаз косил, то ли усы топорщились густо и неопрятно, то ли нос слишком влажный…

Столовая гудела. Бормотала, хохотала, звенела боками и вилками, громыхала чашками по пластиковым кислотно-желтым подносам. С шипением лился кипяток на чайные пакетики, звенела мелочь в чужих кошельках. Кристине хотелось молитвенно вытянуть руку, может, и подаст кто-нибудь. В прошлую пятницу к ним снова ломились в дверь, правда, уже не Юрины друзья, а обыкновенные вонючие коллекторы. Кристина подумывала взять новый кредит, чтобы погасить старые.

Яна съехала с концами, вывезла все вещи, и теперь ее комната стояла пустой. Нового жильца искать не хотелось, и Кристина планировала перебраться на другую съемную квартиру, не засвеченную. Может, и платить надо будет меньше.

Маша единственная в столовой сидела в маске, и на нее косились, как на чумную. Никто не вспоминал про санитайзеры и самоизоляцию, никто не думал об умерших бабушках или дедушках — страх и паника первых месяцев отошли, пришло смирение, спокойствие. Кристина и сама была такой.

— Я думала… — начала Маша, но Кристина оборвала ее поднятым вверх указательным пальцем:

— Поешь сходи.

— Я дома пообедала. Да и нельзя мне ничего тут брать…

— Угу. Посиди тогда молча, я заканчиваю.

Платить за квартиру через три дня. Три! Юра все еще учился, с подработками у него было туго, и все уходило на долги. Кристина хваталась за курсовые и порой развозила продукты по домам, но чаще всего спасалась портретами животных. Кажется, она одна была такая продуманная в городе, догадалась отрисовывать пуделей и мопсов, дымчатых котят или пожилых персидских кошек, хомячков и попугаев. Бывшая одноклассница Кристины помогала с рекламой в соцсетях, делала ее с большой скидкой, а сама Кристина не задирала цены, предпочитая работать много и за небольшие деньги, чем дожидаться одного-единственного золотого билета и от нервов сгрызать ногти в мясо. Лысая голова той женщины, то ли с дочерью, то ли нет, снилась в вязких, липких кошмарах.

Больше всего Кристине запомнился маисовый полоз, красно-белая тоненькая змейка, от одной фотографии которой по шее бежали кусачие мурашки. Или черепаха, например — ну распечатали бы на холсте фото любой другой черепахи, эти земноводные все равно на одну морду, но хозяева огромной Вишенки с треснутым панцирем долго Кристину благодарили, очень, мол, похожа на себя получилась наша красавица, и даже привезли свежий ананас в корзинке. Кристина спрятала его в холодильник до праздников.

Маша тихонько поднялась и все же пошла на кассу. Кристина заметила это краем глаза и поморщилась вредной кошке на фотографии, сдувая челку с глаз.

Трехцветная Паранойя, над которой она пыхтела вот уже который вечер, оказалась невыносимой, и хозяева со смехом признались, что сами устали от нее. Им и одной-то кошки было много, чтобы и на портрете ею любоваться, но заказ оплатили друзья — подарок на вторую годовщину свадьбы. За месяц до этого у новоиспеченной семьи умер милейший и тихий хомячок Гошан, так что кроме Паранойи рисовать было некого. Кристина заверила, что сделает все в лучшем виде, но кошка получалась фальшивой, чужой, и Кристина никак не могла догадаться, в чем же причина.

Заказ ждали завтра вечером. Время поджимало, часики тикали и все в таком духе, обычно спокойная Кристина отчего-то в этот раз не могла унять нервную дрожь в пальцах. Сегодня она встала пораньше, сбежала из квартиры, пока все спали — Шмель до рассвета орал от коликов и выгибался дугой, — и сразу же поехала в маленькую столовую при институте. Сюда она как-то заглянула с друзьями-студентами, и так ей понравились крошечные столики, в хаосе разбросанные по залу, подоконники в стопках учебников и художественных книг, запах картофельного пюре и компота из сухофруктов, что она возвращалась снова и снова. Шумно тут было только на переменах, чаще всего в обед, но Кристина готова была это пережить, если можно взять кусок яблочного пирога за пятьдесят рублей и несколько раз попросить кипяток в один и тот же стаканчик с чайным пакетиком.

Пока друзья работали фрилансерами или колумнистами, сидели над ноутбуками в кофейнях с лаундж-музыкой, лавандовым рафом и вежливыми официантками, Кристина приезжала в свою столовую. Она слушала, как повариха теть Зоя (которую все звали теть Заей) на раздаче бранилась и замахивалась щипцами, если кто-то долго выбирал суп; морщилась от хлорки, которой протирали столы, и разукрашивала трехцветных кошек в планшете.

Вернулась Маша с двумя кружками чая, поставила одну, с долькой лимона, перед Кристиной. Подышала над кипятком, тронула его кончиком языка и уставилась в низкое окно.

Кристина подавила вздох. Ей куда больше нравилось рисовать второй заказ, французскую бульдожиху Марту с послушным взглядом, тем более что Марту заказали на холсте, а Паранойю — в электронке. За работу на планшете Кристина брала меньше, да и требовалось от нее просто отправить файл заказчикам, но масло и акварель все равно ничем нельзя было заменить. Она сохранила набросок, сунула стик в чехол и глянула на Машу.

— Чего рисуешь? — слабенько улыбнулась та.

— Заказчикам, кошку, — Кристина отмахнулась. Паранойя была красавицей с аквамариновыми глазами и лоснящейся шерстью, ушами разной длины, но не идет работа, и все. Маша, будто почувствовав, кивнула и замолчала. Пригубила остывающий чай.

— Нас через сколько ждут? — уточнила Кристина, поглядывая на кружку. Хоть она и выхлебала полную столовскую тарелку наваристого супа, все еще хотелось есть. Столовая опустела: кто-то вернулся на пары, кто-то сбежал в общагу, и Кристина думала об этом почти что с завистью. Она скорее согласилась бы жить с четырьмя (да хоть восьмью!) невыносимыми соседками, чем каждый вечер возвращаться к Юре и Шмелю.

Особенно к Шмелю.

Маша сверилась с телефоном:

— Еще час.

— Тогда я пожрать возьму, посиди еще…

Кристина купила минтай в кляре и быстро об этом пожалела — на пальцы налипала масляная пленка, костей было больше, чем мяса, да еще и пересолено. Маша косилась на поджаристый рыбный кусочек, как на чудо, но молчала. Кристина иногда представляла, как она без конца колет себя инсулиновым шприцом — если что-то и было в жизни, что пугало Кристину до сухости во рту, так это уколы. Бабушке перед смертью делали их столько, что она принималась дико кричать, едва завидев бутылочку спирта и салфетки в руках у детей.

Глаза у Кристины горели — Паранойя эта, Шмель с коликами, Машины добрые дела… Стыдно признаваться, но Кристина даже второпях проглядела купленные Юрой курсы для непутевых матерей, которые не могли полюбить никого, кроме себя, и ничего приличного там не обнаружила.

Ехать к Машиным «бедным детишкам» решили на автобусе. Кристина не понимала, как ее вообще смогли уговорить — просто доверчивый этот взгляд, пылающие румянцем щеки и жар в каждом слове, просто это была Маша, и ничего с этим не сделаешь. Робкая и незаметная, иногда Маша становилась очень убедительной.

— Ты здорово рисуешь, — сказала она однажды самую банальную вещь, заметив, как Кристина заканчивает очередную кошкособаку в планшете.

— Я и на машинке умею, и крестиком… — лениво отозвалась Кристина. В тот вечер им попалась не квартира, а самый настоящий кошмар — от пола до потолка разрастались гниющие мусорные горы, на подоконнике в тарелках кисла еда, газетные обрывки, книжные корешки, платья и плащи грозили высыпаться в коридор, если не успеешь прижать входную дверь. Даже Палыч дожидался волонтеров в подъезде, выкуривая одну дешевую сигарету за другой. Воспоминания поделили на семерых — только лишь для того, чтобы справиться с этой однушкой-хламовником.

Кристина помнила, как жутко хотела в этот вечер спать, и даже подумывала зарыться в одну из вонючих куч и подремать хотя бы полчасика. В чисто вымытой, выпотрошенной квартире она первым делом схватилась за планшет — только бы не уснуть.

— Слушай, а хочешь чего-нибудь доброе сделать? — выпалила Маша и покраснела так, что почти слилась цветом с ярким абажуром, который не стали засовывать в пластиковый короб, а просто поставили у выхода и напоследок включили в розетку.

Галка подавилась смешком, Дана вышла в коридор, чтобы дозвониться до отца. Кристине показалось, что она все же уснула:

— Какое еще «доброе»?

— Ну, помочь детям из многодетных семей, с родителями-наркоманами, с алкоголиками, асоциальными…

— А-со-ци-аль-ны-ми, — важно повторила Галка и снова хмыкнула. Палыч задерживался, и ей не на ком было отвлекаться от невеселых мыслей в собственной голове.

Маша умолкла, вцепилась пальцами в бахрому на абажуре и дернула с такой силой, что отодрала несколько плетеных ниток. Покраснела еще гуще, спрятала нитки в карман. Кристина сохранила проект кошкособаки, и пригляделась к Маше:

— И как я им помогу? Денег нет. Совсем.

— Да нет же, — Маша смешно, по-детски сморщила нос, — это я знаю. Я про то, что можно устроить мастер-класс, научить их рисовать хотя бы акварельками. Это же счастье! Ты просто покажешь им, как рисуешь, и они сами попробуют чего-нибудь намазюкать, поговорят с настоящей художницей. Здорово же!

— Здо-ро-во!

— Да помолчи ты, — отмахнулась от Галки Кристина. — Училка из меня что надо, тебе самой-то не смешно? Я же распугаю всех твоих несчастных деток. Да и где мы их учить будем, зима за окнами.

— В КЦСОНе!

— В большой и страшной аббревиатуре, — поддакнула Галка. У нее осталось удивительно много сил на хамство, хоть она и упала на чисто вымытый пол и подложила под голову руку, измученная и серолицая, как и все вокруг. Кристина поняла, что матери Галкиной совсем плохо, и Галка теперь готова из трусов выпрыгнуть, только бы показать, как все у нее хорошо.

— Комплексный центр социального обслуживания населения, — мрачно растолковала Маша и снова взялась обдирать абажур, — у меня там мама работает. В бухгалтерии.

— И чего, прямо наркоманские дети? — Кристина отложила планшет и размяла руки, шею. Любопытство чуть прогнало сонливость.

— Ну да. Родители за пособиями приходят, а для малышей там праздники устраивают: то Новый год у них, с живой елкой, то Баба Яга прибежит и апельсины подарит….

— … а то и Кристиночка наша с кисточками зайдет.

— Или лепят, из пластилина! — перекрикнула Маша. — Там такие дети, ты бы их видела, глазищи в пол-лица. Мне их жалко. А рисовать всем нравится, вот я и подумала… Глупо, конечно. Прости. Не надо было даже говорить.

— Съездим, чего бы и нет, — ляпнула Кристина и вытаращилась на Машу. Та вытаращилась в ответ:

— Ты серьезно?

— Видимо. Добрые дела, чудеса под рождество, бла-бла-бла. Поможем обездоленным и несчастным, мне не сложно.

— Отлично! — Машино лицо осветилось таким ровным и нежным светом, что даже абажурная краснота не смогла его перебить. — Тогда я найду листы и краски, кисточки, мы с тобой выберем день, а я договорюсь, и перед праздниками приедем туда, дети обрадуются, очень-очень, вот увидишь…