Время новых дорог

Зона экстрима

Второй день они уходили от погони. Двоих красноармейцев, сопровождавших отряд геологов, на перевале убили почти сразу. Банда, судя по всему, была небольшой, выцеливали тех, кто был с оружием. Без звука, как подрубленный, свалился старший геолог. Трое рабочих, нанятых на сезон в старинном староверском селе, как по команде нырнули в кусты стланика.

Михаил — студент-геолог из Москвы, проводник-алтаец и тяжело раненный топограф лежали за камнями. Стоило пошевелиться — пули цокали по камням совсем рядом. Выстрелы были редкими, но прицельными. Бандиты почему-то выжидали, хотя знали, что их всего трое и на троих одна винтовка, которую все еще сжимал раненый топограф.

— Ждут чего-то, — прошептал Михаил.

— Куда мы денемся, вот и ждут. Не хотят рисковать, — чуть слышно выдавил из себя топограф, и изо рта у него потекла струйка крови.

— До тех камней добежать — и вниз.

— Нельзя низ, — сказал пожилой алтаец-проводник. — Тут смерть, там тоже смерть, — он показал за спину.

— Тут смерть, — Михаил посмотрел в сторону стрелявших. — А там с какой радости?

За их спиной беспорядочно громоздились камни перевала, за которыми начинался крутой спуск в неизвестную долину, упиравшуюся на юге в стену заснеженных гольцов.

— Там всегда смерть была. Много-много лет всегда была. Никто назад не приходил. Огненный дух всех убивает.

— Не знаю, как насчет духа, но здесь нам точно кишки выпустят и на ветках развесят. Судя по всему, банда Пороткова. Говорили — в Монголию ушли, а они здесь объявились.

Староверы на нас навели. Считают, что мы их Беловодье отыскиваем.

— Какое Беловодье? — спросил Михаил.

— Карта им наша нужна. Без карты им отсюда не выйти. Ойротский перевал чекисты перекрыли, назад тоже не пойдут после того, что там назверствовали. А в эту сторону проводников нет. Староверы Беловодье берегут, а алтайцы своего духа боятся. Без карты в Саяны заблудить можно. Тогда им точно конец. Осень скоро — ни жилья, ни кормов. Бандюки городские все, им тайга хуже мачехи. Одна надежда у них на карту. Карта у нас редкая, в прошлом веке генерал Дмитриев составлял. Откуда только узнали?

— Видал, как эти беспоповцы в их сторону шмыгнули после первого выстрела? Не надо их было в отряд брать. Темные они еще. Им — что советская власть, что царская.

Михаил шевельнулся, освобождая затекшую руку, и пуля тут же с визгом впилась в землю совсем рядом.

— Пристрелялись сволочи! Уходить надо.

— Надо. Мне все одно теперь. Бери, москвич, карту, винт, и как только я голос подам, пулей туда, вниз. На духов надежды больше, чем на этих гадов.

— А вы? — глупо спросил Михаил.

— Или все, или одному — есть разница? Живой останешься, передай, что Сергеев Николай свой революционный долг до конца…

— Моя туда не пойдет. Боится.

— Пойдешь, — сквозь зубы, стараясь удержать слезы, прошипел Михаил. — Бегом побежишь. Нету никаких духов, понял? Невежественное суеверие. А здесь из тебя ремней нарежут.

— Давай! — собравшись с силами, сказал топограф и поднял из-за камней руку с зажатым в ней листом какой-то бумаги.

— Граждане бандиты, — сплюнув кровь, прохрипел он. — Мы вам карту, вы нам жизнь.

Михаил задом дополз до соседнего камня и, вскочив, петляя, побежал к скале, за которой начинался обрыв в долину. Раздалось сразу несколько выстрелов. Упал с прострелянной головой топограф, задело руку уже скатывающегося вниз Михаила, куда-то исчез, словно растворился среди камней проводник.

Михаил дремал у догорающего костра.

Ночь была на исходе, но глухая темнота еще не отступила, хотя заснеженные клинья гольцов уже чуть обозначились на слегка посветлевшем звездном небе.

Внезапный непонятный гул, шедший, казалось, из-под земли, разбудил Михаила. Он вскочил, сжимая винтовку. Потухший было костер неожиданно вспыхнул заметавшимся пламенем, с соседней осыпи со стуком посыпались камни. Земля под ногами вздрагивала. Низкий гул сменился непонятным ритмичным чередованием протяжных звуков. Казалось, где-то совсем рядом пульсирует что-то огромное, непонятное, чуждое.

За спиной послышался шорох. Михаил вскинул винтовку и резко обернулся.

— Не стреляй, это моя.

К костру вышел до смерти перепуганный проводник. Он присел на корточки у костра и закрыл голову руками.

— Умирать скоро будем. Дух сердится — зачем пришли.

Михаил тоже был напуган, но страх проводника, как ни странно, успокоил его. Стараясь, чтобы голос звучал как можно увереннее, громко сказал:

— Кончай паниковать! Обыкновенное землетрясение. Типичное явлении для этих мест.

— Шаман говорил, теперь большой свет будет с нижнего мира. Все умирать будут.

— Ну, где твой свет? Где? — Михаил почти кричал, ему все-таки было страшно. — Не исключено, что где-то неподалеку выход газов… Типичное явление…

Пульсирующий звук сменился пронзительным свистом и резко оборвался. Большой огненный шар медленно проплыл над вершинами деревьев, осветив призрачным светом окрестное пространство.

Проводник свалился, скорчившись, на землю и тихонько не то подвывал со страху, не то что-то пел. Михаил, не выдержав напряжения, выстрелил в шар. Шар неожиданно погас, и густая непроглядная темнота подступила вплотную к почти погасшему костру.

— Живой? — раздался в темноте голос Михаила.

— Не знаю, — отозвался алтаец.

— Улетел твой дух, испарился. Не любит, когда по нему стреляют.

— Уходить надо. Быстро-быстро уходить. Назад уходить.

— К бандюкам в гости? Нет уж.

Михаил подбросил на угли костра сухих сучьев и сел рядом со все еще лежащим ничком проводником.

— Духи, конечно, ни при чем, но территория действительно дает повод… Есть над чем подумать. Я тут на карте посмотрел — местность эта чисто формально обозначена. Почти вся беленькая. Не хотел, видать, знаменитый генерал зря сапоги бить. Осмотрел с вершинки и дальше подался. А я вот разглядел, пока светло было… Вполне нормальная пещерка. Отсидимся дня два, потом можно назад.

— Моя не знай, что такое щерка.

— Пещера. Вон там, в скалах…

Михаил повернулся показать в сторону темно нависавших скал и замер. Как раз в том месте, где вечером он разглядел вход в пещеру, прямо вверх бил ровный, мертвенно-белый луч света.

— Души мертвых приходят и уходят через этот огонь, — прошептал алтаец. Лицо его застыло от ужаса и казалось каменным изваянием, из которого навсегда ушла жизнь.

Три фигуры сноубордистов мчались вниз по снежному склону. Тренер стоял внизу на самом краю снежника и смотрел на секундомер. Затормозив в крутом повороте, сноубордисты сдвинули защитные очки на лоб, забрали свои доски и направились к нему. Виктор, то и дело оборачивающийся к идущей чуть позади Наташе, что-то оживленно рассказывал. Наташа слушала его с благосклонной и в то же время чуть насмешливой улыбкой. Саша шел впереди опустив голову, но по его то вспыхивающей, то исчезающей улыбке легко было догадаться, что он внимательно вслушивается в каждое слово товарища.

— Круто, Павел Сергеевич! — крикнул Виктор тренеру, когда до того оставалось еще метров десять. — Не мировой рекорд, но близко к нему. Ваш очаровательный мастер спорта задал нам такой темп, что нам с Сашей просто стыдно было не соответствовать.

— Вам до нее еще соответствовать и соответствовать. Она разминалась, а вы шли на пределе. Видно было, как спрямляли. Ладно, разбор полетов на базе. Будем считать это тренировкой перед завтрашним спуском. Там маршрутик посерьезней.

— Наконец-то! Сподобились, — шутливо поклонился Виктор и снова повернулся к Наташе. — Я об этом «посерьезней» Павла Сергеевича год умоляю. А он нас на этом сто раз обкатанном снежнике для школьников мурыжит. Предлагаю это дело отметить — слегка, слегка — в непринужденной обстановке. Александр, поддерживаешь?

Саша улыбнулся.

— А прекрасная и загадочная Наташа?

Наташа посмотрела на тренера и отрицательно покачала головой.

— Павел Сергеевич, — взмолился Виктор, — все знаменитые тренеры считают, что легкая расслабушка только на пользу будущим рекордам.

— Я не знаменитый тренер, а вам до рекордов, как отсюда до Северного полюса.

— Так я не про наши, про ее рекорды, — не сдавался Виктор.

— Ну, если про её… — неожиданно согласился Павел Сергеевич. — До двадцати одного ноль-ноль свободна. Пьем только сок и минералку. Лапше про чувства, которую эти богатенькие мальчики будут вешать тебе на уши, никакого доверия. Их в красивую жизнь вытащат папаши, а ты должна пробиваться сама.

— Круто, — сказал Виктор, — но несправедливо. Мы уже вполне самостоятельные, у каждого свое дело…

— У нее тоже свое — стать мастером международного класса.

— Не собираемся мешать такому светлому будущему. Наоборот, можем помочь. Поможем, Саша?

Саша застенчиво улыбнулся:

— Мне кажется, с этим она и без нас справится.

— А помогли бы, если я попрошу? — неожиданно спросила Наташа.

— Не знаю, — растерялся Саша. — То есть помог бы, конечно. Если смогу.

— Не беспокойтесь. Я никогда ни о чем вас просить не буду.

— И правильно сделаешь, — вмешался тренер. Потом добавил: — Дальше положишь, ближе возьмешь.

— Это вы о чем? — спросил Виктор.

— О том, что завтра она полетит с нами.

— Виват! — изображая восторг, крикнул Виктор.

А Наташа неожиданно поцеловала тренера в щеку.

— Покажем этим петушкам, что такое экстремальный спуск в незнакомой местности? — сказал тренер, и его обычно хмурое лицо осветилось улыбкой.

— Легко, — согласилась Наташа.

Вечером они все собрались в каминном зале элитной горнолыжной базы.

Негромко играла музыка.

Виктор с Наташей и еще две пары танцевали. Тренер за одним из столиков сосредоточенно изучал какие-то фотографии. Саша в одиночестве играл в бильярд, выбирая для удара самые трудные шары. У стойки бара сидел элегантный Незнакомец и, изредка прикладываясь к фужеру с порцией дорогого коньяка, внимательно следил за Сашиной игрой.

От сильного неудачного удара один из шаров перелетел через борт и подкатился к ногам Незнакомца. Незнакомец поднял его и подошел к бильярду.

— Всегда утверждал, что манера игры и особенности удара почти стопроцентно расшифровывают характер игрока, — с доверительностью старого знакомого обратился Незнакомец к Саше и положил шар в центр поля. — Вы не любите подставок, принципиально выбираете самые трудные шары, удары… как это ни парадоксально — сильные, и… нежные. Это говорит о силе характера, упрямстве и… неуверенности. С неуверенностью надо бороться. Поэтому вы выбираете трудные шары и опасный вид спорта. Впрочем, не назвал бы ваше стремление промчаться по лезвию страха спортом.

— А что это, по-вашему? — спросил подошедший с Наташей Виктор, услышав последние слова монолога Незнакомца.

— Видите ли, — обернулся к нему Незнакомец, — спорт предполагает соревнование, рекорды и… минимум риска.

— Спорт — это сплошной риск! — громко не согласился Виктор.

Его услышал тренер, посмотрел в их сторону, нахмурился, торопливо поднялся, направился к спорящим.

— Согласен, — сказал Незнакомец. — Но все дело в том — какой это риск? Риск проигрыша, риск удара, риск падения. Но риск разумный, просчитанный, заложенный, так сказать, в основание. Риск, которого изо всех сил стремятся избежать. У вас же все наоборот. Чем рискованней, тем интересней. Я ошибаюсь?