Время новых дорог

* * *

Прошло несколько часов. Кажется, ничего не изменилось за это время в заезжей. Все по-прежнему сидели за столом. Ефимов, чтобы скоротать время ожидания последующих неведомых никому событий и хоть как-то приглушить общее нервное напряжение зачитывал какую-то из собранных им многочисленных записей чьих-то воспоминаний.

— «Наша дорога через неведомые еще человеку места порой удивительнейшим и странным образом напоминает мне человеческую жизнь с ее мучительным напряжением безостановочного движения, с ее безжалостно уходящим временем, с ее болями и усталостью, с почти безнадежным стремлением не отклоняться от выбранной цели. Сегодня выпал первый снег и мы наконец вышли к озеру. Вдруг все неожиданно услышали странный протяжный крик, не похожий ни на один крик на свете. Кони испуганно захрапели и сбились в кучу. Казаки торопливо крестились. Крик шел не то из-под воды, не то из самого нутра окруживших озеро гольцов. Орочоны наши что-то испуганно и торопливо говорили друг другу, показывая то на нас, то на озеро. Ночью они исчезли. А через три дня тяжело заболел техник Драпчатый».

— Не нагнетай, а… — попросил Веселов. — И без того тошно, не знаю как. Не ночь, а какое-то испытание на прочность. Впору тоже внести её в историческую летопись бывшего золотого прииска.

— Как вспомню, чего я ему тут наговорил… Никогда не прощу себе, — пробормотал Голованов.

Из своей каморки в полной экипировке для дальнего перехода, с карабином за плечами вышел Старик.

— Решили, кто со мной? Теперь помощь нам вдвойне требуется.

— Нам? — переспросил Веселов.

— А ты как думаешь? И тех спасать надо, и о нашем покойнике кому надо донести полагается. Говорят, большим начальником был. Милицию вызвать надо.

— Милиция тут при чем? — удивился Голованов. — В подобных случаях врач требуется. Зафиксировать и констатировать. Милиция потом сама заявится, без приглашений.

— Он давно на сердце жаловался, — всхлипнула Наташа.

— Лично я готов, — поднялся из-за стола Веселов. — Пошли.

Стал надевать свою куртку.

— Сапоги надень, — проворчал Старик. — В этих своих ботиночках только до первого распадка. На себе, что ль, тебя потом тащить?

— Я, по-моему, ясно дал знать, что пойду я, — поднялся из-за стола и Ефимов и тоже стал одеваться.

Неожиданно поднялся и Голованов. Было заметно, что он к чему-то прислушивается.

— Кажется, вертолет… — неуверенно сказал он.

Подбежал к двери и распахнул ее настежь.

Теперь уже все услышали приближающийся гул вертолета. А скоро стал виден и сам вертолет, явно направляющийся в их сторону.

— Дошли! До-шли! — заорал что было сил Веселов, выскочив на крыльцо и призывно размахивая руками. — Ну, молоток зять своей тещи! Ну, мужик! Памятники таким ставить надо, товарищ научный сотрудник! А ты говоришь — «смысл жизни, смысл жизни…».

— По-моему это вы говорили, — возразил, улыбаясь, Ефимов.

— А хотя бы и я, — согласился Веселов. — Не ошибается только тот, кто вообще ни о чем не думает. Я думаю, значит, иногда и ошибаюсь. Смысл жизни в том, чтобы ошибаться в лучшую сторону.

Спрыгнув с крыльца, он побежал к предполагаемогму месту посадки вертолета, который завис над косой неподалеку от заезжей. Туда же пошли Старик, Наташа, Ефимов. Голованов дождался, когда вертолет благополучно приземлится, и вернулся в заезжую.

Подняться наверх он до сих пор не решался. Дошел до лестницы, повернул назад. Стал вроде бы бесцельно перебирать спасенные от сожжения Наташей и Веселовым свои бумаги и чертежи. Сгреб их в охапку. Похоже было, что снова хочет отправить их печку. Но печка давно уже погасла, и он аккуратно сложил бумаги на стол. В это время вошла Наташа. Следом вошли врач и санитары с носилками. Наташа показала им наверх. Когда они поднялись, Наташа спросила:

— Ты останешься?

— Еще не решил.

— Все ты уже решил, — уверенно заявила Наташа. — Я тоже решила. Я должна быть с ним. Он сам сказал, что я ему нужна.

— Если сам, то, конечно… Он всегда говорит то, что думает. А я… Я буду тебя ждать.

— Не надо, — тихо сказала Наташа.

— Я буду тебя всю жизнь ждать. Как всю жизнь раньше…

Наташа поцеловала Голованова в щеку и ушла в свою комнату собираться.

В это время по лестнице стали медленно спускаться санитары, вынося на носилках накрытый одеялом труп Пустовойта. Следом спустился врач. Подойдя к Голованову, уверенно сказал:

— Инфаркт. Без вариантов. Справку перешлем в Управление сразу после вскрытия.

Подошел к дверям, дождался, когда санитары осторожно спустятся с крутого заснеженного крыльца, обернулся:

— Будьте осторожны. Условия у вас тут явно не стандартные. С одной стороны, плюс, с другой — вот такущий минус. Надо бы все изучить хорошенько и обязательно учитывать, если собираетесь здесь оставаться.

Немного погодя в заезжую вернулся возбужденный Ефимов. Заговорил с порога, даже не разглядев после ослепительного солнечного света, есть тут кто-нибудь:

— Ужасно все получилось. Прилетели его спасать, а он… Предложили нам лететь вместе с ними, а то потом неизвестно когда получится.

Разглядев наконец, что в заезжей всего один Голованов, подошел к нему.

— Ответьте мне только на один вопрос — будут здесь строить или нет?

— Не знаю.

— Понимаю, вам сейчас трудно ответить так вот, сразу. Но для меня это очень важно. Вы, по-моему, остаетесь? Если да, значит, будут. Вы уверены?

— Я уверен только в одном — строить надо только здесь. Когда вы хорошенько разберетесь во всем, поймете, что для окружающей природы, за которую вы радеете, это гораздо предпочтительнее любого другого варианта.

Ефимов задумался, потом стал собирать свои вещи.

В это время вошел Старик. Направился было в свою каморку, но на полпути остановился, стал объяснять.

— До большой воды мне тут только паек переводить. Раз такая оказия случилась, в отпуск отбуду. Опять-таки проводить покойника по-людски надо. Родным объяснить, что и как.

Вошедший следом за ним Веселов хотел было что-то сказать, но промолчал, стал слушать.

— Нет у него родных, — сказал Голованов.

— Как это нет? — удивился Старик. — У каждого кто-нибудь да есть.

— Всю жизнь по стройкам, — нехотя стал объяснять Голованов. — Стройки все у черта на куличках. Жена от него давным-давно ушла. Детей у них не было. Он не говорил, а мы привыкли, что он один. Всегда бодр, всегда в гуще событий, всегда найдет выход из любого положения. Зарубина он действительно опекал все эти годы… Мудрый вечный зам. Все понимал. Может быть, даже чересчур все.

— Лет на пятнадцать, поди, меня моложе… — задумчиво пробормотал Старик. — Жить бы еще да жить.

— А ведь он был прав — мы с ним действительно похожи. Тоже когда-нибудь сдохну, как он. Ни кола ни двора, ни свата, ни брата.

— Работа у вас, конечно, серьезная… — согласился Старик.

— Работа, как работа… Правильно Зарубин сказал — сволочами мы стали. Кроме своих болячек, ничего не видим.

— На то они и болячки. Без болячек только дураки живут. Люди сквозь них, как сквозь чащу, пробираются. Поглядишь, на сучках да на колючках клочья висят. У кого одежа, а у кого и кожа. Кто всех собачит, а кто слезами плачет. А другой и виду не подаст, как ему приходится. Таким всего больнее. Вот меня взять… Начнешь вспоминать, кровь к горлу подымается. А я вот ее, кормилицу, топлю, людей поджидаю. Придут, согреются, чайку попьют и дальше пошли. И ему легшее, и мне ладно. Тепло для путника первое дело. Ты это всегда помни.

Ладно, пойду собираться. Времени нам всего ничего дадено. Давай, говорит, дед, беги. А я бегом уже и не упомню, когда бегал.

Он пошел собираться, а Веселов, внимательно прослушавший его монолог, развернулся было уходить, но вспомнив про свою полупустую сумку, валявшуюся на нарах, забрал ее и неожиданно для самого себя подошел к Голованову.

— Я про что… На дураков не обижаются. Так что ты это… вычеркни мою личность, как неприятный эпизод.

— Ну, почему же… Рад был познакомиться.

— Как говорится, будем взаимно вежливы — тоже очень и очень рад. Тем более, ты тоже, как я понял, не вполне разобрался в смысле жизни.

— Разберусь.

— Я и говорю — разберемся. А насчет нее не переживай — все будет в лучшем виде.

— То есть?

— Как говорит теща нашего общего знакомого: «В лучшем — значит в лучшем». Ариведерчи…

Медленно, словно нехотя, он пошел к выходу, стал спускаться по лестнице. В это время из своей комнаты с чемоданом в руках вышла Наташа. У дверей задержалась, оглянулась.

— Прости меня, ладно? Я сама не своя была. Ничего не чувствовала. Не понимала, что другим тоже может быть больно. Простишь?

— Что касается меня, то лучше больно, чем совсем ничего.

— Прощай.

Веселов помог ей спуститься с крыльца, и они пошли к стоявшему на косе вертолету.

Старик запер свою каморку на ключ и тоже подошел к Голованову.

— Ты, видать, тут за главного остаешься. Хозяйство у тебя серьезное, так ты уж и за моим хозяйством присмотри, пока новые кто не появятся.

Голованов взял оставшийся в одиночестве посередине большого стола букет тюльпанов и молча протянул их Старику.

— Ему, что ль? И то верно. Тебе об них сейчас только глаза занозить. Прощевай, что ль…

Пожал руку Голованову, перекрестился на лестницу, по которой только что снесли покойника и вышел.

Голованов остался один. Постоял, прислушиваясь к гулу взлетающего вертолета. Потом поднял валявшийся у печки топор, подошел к забитому досками почти слепому окну и одну за другой с нарастающим ожесточением стал их срывать и отбрасывать в сторону. Заезжую, как когда-то по утрам только что построенную школу, залило ослепительным утренним солнечным светом. Подошел ко второму забитому окну. Снова загремели падающие на пол доски. Из-за их грохота он не расслышал скрипа открывшейся двери и повернулся к ней лишь тогда, когда порывом свежего весеннего ветра снова не разметало по заезжей собранные было им в кипу чертежи и бумаги.

— Сам себе удивляюсь… — стал объяснять вошедший Веселов. — Старик говорит — оставайся моим заместителем, раз так тебе это дело приглянулось. В конторе оформлю, мол, все честь по чести. Паспорт забрал. Восемь тысяч в месяц, плюс коэффициент и полевые. Я прикинул — нормально получается, жить можно. Понравилось мне, как он про печку говорил — тепло для путника тоже можно считать смыслом жизни. Согласен? Так что теперь я здесь вроде хозяина, а ты вроде постояльца. Прошу это учесть при установлении дальнейших взаимоотношений. Вот, даже ключи от своего закутка вручил…

Следующей в заезжую вернулась Наташа.

— Я подумала… Он написал — «в связи с производственной необходимостью». А я удрала. Ему сейчас помогать надо, а я удрала. Тут еще масса работы. Профиля не обсчитаны. Сезонные колебания надо учесть. Доделаем все, тогда… А ему я письмо передала. Он все поймет.

— Не поймет, пусть ему будет хуже, — пообещал Веселов.

Голованов подошел к Наташе и забрал у нее чемодан.

— Тебе нельзя тяжести…

Донес чемодан до ее комнаты и долго стоял, глядя на закрывшуюся дверь, словно решал — что же дальше? А когда обернулся, увидел появившегося посередине заезжей Ефимова.