Ночной звонок

XIV

Козлов сидел перед Беловым и Морозовым и тоскливо повторял одно и то же:

— Все начистоту рассказал, без утайки, поверьте мне, гражданин начальник, ничего не скрыл.

Белов с хрустом вывернул сцепленные пальцы.

— Поздно спохватился. Почему сразу не отвечал на вопросы ясно и вразумительно?

— Струсил я, гражданин начальник. Девушка-то убитой оказалась, а я тут ни при чем — просто пьяный уснул там, сквозь сон и слышал крики. Потом очухался, чиркнул спичкой, а она, бедненькая, и не дышит. Испугался и убежал. Даже берет забыл. Вы его и подобрали.

— Почему сразу не заявил в милицию о том, что увидел? Убил девушку и скрылся. А теперь вот, припертый, начинаешь юлить, выкручиваться. Не выйдет! Сознавайся, облегчишь свою участь. А иначе... Факты против тебя, не отвертишься.

— Поверьте мне, гражданин начальник. Честное слово, я не убивал.

Белов злорадно хохотнул:

— Так вот возьмем и поверим, — и, обратясь к Морозову, спросил ехидно: — Может, поверим и отпустим с богом, а?

— Товарищ капитан... — начал опять Козлов.

— Молчать! Не товарищ я тебе, понятно? Отвечай на вопросы — и только. Где ты встретил Зою Ермакову?

— Не встречал я ее нигде, истинную правду говорю. Пьяный был, ну и завалился.

— Опять ты за то же! — стукнул кулаком по столу Белов и поднялся. — Довольно, надоело. Будешь говорить правду или нет?

Белов уставился на Козлова, кажется, готов был просверлить его взглядом. Морозов сидел за столом, молчал, делая вид, будто что-то пишет. Допрос с пристрастием ему не нравился. Все эти артистические приемы капитана ничего не стоят, их к делу не подошьешь, преступления не раскроешь. Белов гнет свое вопреки очевидности и фактам: ему хочется заставить Козлова признать себя виновным и на этом поставить точку. А объективные данные для него не имеют значения. Неужели капитан не знает, что одного признания подозреваемого совершенно недостаточно для привлечения его к судебной ответственности! Козлов сбит с толку, не знает, что и отвечать, боится наговорить на себя, поэтому твердит: не виноват, не убивал, не видел, как убивали, спал пьяный.

Белов повернулся к Морозову, посмотрел на него с упреком: не умеешь, мол, тянуть человека за собой, заставить следовать в фарватере своей версии.

Морозов почти уверен, что Козлов, действительно, не убивал. Следователь уже добился было от Козлова полного признания во всем, что ему известно, но Белов своим приходом и намеками перепугал завхоза насмерть, заставил замолчать. Капитан каждым своим вопросом как бы подталкивал Козлова к пропасти — прыгай, прыгай. А Козлов, понятно, не хочет прыгать, мечется, несет несусветное.

Вмешательство Белова в следствие не по душе Морозову, но сказать об этом крутому и скорому на выводы начальнику он не смеет, сидит и терпеливо ждет, когда начальник выдохнется, чтобы потом вновь повести следствие так, как следует вести его по закону. Произволом ничего не добьешься. Если бы капитан хоть на минуту взглянул на себя со стороны!

— Не отпирайся, Козлов, последний раз требую: признайся в преступлении, не води нас за нос. Нам все известно, — в десятый раз заговорил Белов о том же.

— Если вам все известно, тогда зачем же меня допрашивать? Виновен я вот в чем: краску со склада обменял на пол-литру, выпил и... Не помню дальше ничего. Забрел в подвал поспать. Слышал крик. Этого не скрываю — слышал, будто девушка кричала. Потом кто-то побежал, я очнулся, увидел девчушку, перепугался, тоже убежал. Но об этом я сейчас догадываюсь, сейчас понимаю, а тогда будто во сне происходило. В тумане вроде.

— Ты мне тумана не напускай. Одежду выстирал, берет новый купил, следы заметал. А теперь — в тумане. Но мы тебя все-таки заставим признаться. Заставим, слышишь, Козлов. Вот тут, — Белов похлопал рукой по толстой папке на столе, — вся жизнь твоя собрана по годам и дням. Все о тебе известно. Посмотри на папку следователя, посмотри. Видишь, как разбухла?

Белов повернулся к Морозову и заговорщицки подмигнул. Чего он хотел сказать этим, лейтенант не понял, ему стало стыдно за капитана, за пустой спектакль, разыгрываемый вот уже битый час. На одежде Козлова обнаружены следы белой и красной краски, нечистот, грязи, извести, но следов крови не найдено. Козлов же красную краску на одежде с пьяных глаз принял за кровь — вот и стирал костюм, чистил бензином. Материалы экспертизы и следствия пока что подтверждают показания Козлова. Он виноват лишь в том, что скрыл факт убийства девушки какими-то преступниками. Если бы Козлов сразу заявил в милицию, возможно, удалось бы выследить убийц по свежим следам.

— Так будешь говорить правду? — взревел Белов. — Признавайся, или...

— Не убивал я, товарищ...

— Тьфу! — Белов плюнул в сердцах и вышел, сильно хлопнув дверью. Козлов проводил его взглядом и, едва дверь захлопнулась, облегченно перевел дух, уселся поудобнее и поднял глаза на Морозова.

— Значит, продолжим, — сказал спокойно лейтенант. — Рассказывайте с того места, на котором остановились. Я буду записывать. Только не сочиняйте, рассказывайте о том, что помните. Зачем вы купили новый берет?

— По глупости, по трусости, товарищ следователь. Человек убит. Кто убийца — следов нету. А я оставил в подвале берет и пустую бутылку. Значит, меня и сцапают — так я подумал. Как же я докажу свою невиновность? Тут я и заметался, едва очухавшись после выпивки и все вспомнив. Дурак я, круглый дурак. Надо было мне к вам сразу идти, рассказать обо всем. Не рассчитывал, что вы так быстро отыщете меня по берету и бутылке. Неужели вы мне не верите? Чистую правду говорю, товарищ следователь. Не верите?

— Я вам верю, товарищ Козлов, — ответил искренне Морозов.

— Чему верите? — опешил завхоз, не ожидавший такого ответа от лейтенанта.

— Что не вы убили Зою Ермакову.

— Правда, верите? — Козлов весь так и вспыхнул отчаянной радостью. — Да я... Я все для вас сделаю! Только... не испытываете ли вы меня? Не надо, я правду говорю, всю правду. Виноват во многом, но чтобы на человека руку поднять... Нет, я не мог бы убить человека.

— Я верю вам, товарищ Козлов. Верю!