Зеркала

1

Кира очнулась не сразу. Сознание возвращалось медленно, на ощущениях. Сначала — тепло. Потом — уют жаркого постельного белья. А ещё — какой-то странный запах от собственного, почему-то слишком горячего тела. Запах знакомый и связанный с лекарствами. А потом она поняла, что это реальность, и её затрясло — без слёз. Не удалось… Не удалось! Хотелось кричать, рычать и плакать в голос — от злости и обиды… За что, Господи?! За что?!

— Чё, опять замёрзла? — совсем рядом спросил мужской голос, заметной издёвкой в интонациях сразу угомонивший её дрожь. — Хочешь чаю?

В следующий момент практическая реальность ворвалась пониманием, что на ней ничего нет! Ну, кроме нижнего белья…

От неожиданного открытия она была начала вставать, привычно и крепко зажмурившись. Одеяло немедленно поползло с груди, кем-то сбоку сильно придавленное. Кира зашипела от неловкости и потянула его на себя. Человек, до сих пор нагло сидевший на постели, привстал, отпуская застрявшее одеяло, и недовольно сказал:

— Лежи, дура! Семеро по лавкам, что ли, ждут? И можешь не закрываться так старательно. Всё, что надо, я уже разглядел. — И добавил с ухмылкой: — И полапал тоже!

Она снова промолчала — даже на такую наглость. Поняла, что он имел в виду, узнав наконец запах противовоспалительной мази, которой её растёрли. Хотя сердце вздрогнуло: значит, видел всё?.. Легла снова, натянув одеяло до подбородка. Очень хотелось открыть глаза. Откашлялась, чтобы не хрипеть при разговоре, и тихо спросила:

— Здесь, в этой комнате, есть зеркала?

— Есть одно — завесил, — не удивляясь вопросу, ответил неизвестный. И не спросил, почему она спрашивает о таком. Как и не сказал, почему завесил.

Неужели она снова попалась?.. Кира опасливо открыла глаза, всё-таки натянула одеяло на себя и села, подоткнув подушку за спину стоймя. Неизвестный — худощавый парень, с резкими чертами лица, со ртом, выражающим отчётливое презрение, — брезгливо оглядел её и снова присел на кровать, ближе к ногам.

— И какого чёрта ты это сделала? Несчастные любови замучили?

Она поняла, что он специально сказал про любовь во множественном числе. Кажется, ему нравится, когда можно лишний раз сказать гадость. И, кажется, он не тот, кого бы ей следовало бояться. С ним можно говорить, будучи собой… Вспомнив вопрос, Кира вздёрнула кончик верхней губы, чуть не злобно ощерившись. Снова легла, вжимаясь плечами в ещё горячую подушку и глядя в потолок.

— Любови… Тоже мне — причина… Может, мне любопытно, что там, за гранью?

— Ну и что? — резко нагнувшись над ней — с упором руками по обе стороны от её головы, спросил парень. Он нагнулся так близко, что она разглядела обветренную кожу на его лице, тёмную щетину и заметные мешки под глазами. — Насмотрелась?

— А тебе какое дело? — враждебно спросила Кира, глядя в пронзительные голубые глаза прямо перед нею. — Может, и насмотрелась! Где я?

Он, оттолкнувшись руками от кровати — её голова от отдачи подпрыгнула на подушке; стремительно встал с постели — кажется, он вообще любитель резкого и быстрого движения, и спокойно сказал:

— У меня. Сейчас будет чай. Не помрёшь за это время?

Он вышел из комнаты, на мгновения впустив в неё волну еле слышных голосов и жёсткого стука — наверное, далёкой музыки. Кира обхватила себя за плечи, придерживая края одеяла. Как он свысока говорит с нею… Хотя, возможно, так небрежно он говорит со всеми. Она слишком близко к сердцу принимает его недовольство. Что ж… Его тоже понять можно: он спас, а спасённая ещё и огрызается. Хотя какой благодарности он мог ждать, спасая человека, который добровольно уже простился с жизнью?.. Потом представила, как она выглядит. Ни грана косметики. Губы почти белые — с детства бескровные, а сейчас тем более. Глаза без косметики тоже не слишком выразительные. А волосы… Господи, уж что-что, а волосы она обычно обихаживала: русые, густые, длинные — всегда гордилась ими, пока не началось… Не вспоминать!

«У меня…» — он сказал. Что это значит? Он принёс её в свою комнату?.. Из соседей, наверное. Вот и увидел, как она сидит на скамье. Хотя, насколько она помнила, все дома по соседству были темны, а значит — пусты. Приехал позже? Поэтому она не видела света в окнах его дома… Пока время есть, огляделась, приподнявшись на локтях. Небольшая комната — без единого намёка, что в ней кто-то жил или живёт. Небольшой встроенный шкаф с антресолями. Одна из дверец завешена тканью, кажется покрывалом. Кровать. Приземистая тумбочка рядом. Чуть дальше от входной двери, куда ушёл этот агрессивный тип, ещё одна дверь — поменьше. Не сразу, искоса оглянулась на окно. Оно тоже оказалось плотно занавешенным — шторой. Нет, это не комната, где он живёт. Но здесь дома огромные. Наверное, здесь живут его родители, а пока их нет… Она запуталась в предположениях и раздражённо решила спросить у него самого, что это за дом.

Он вошёл, и вместе с его появлением в комнату снова ворвалась звуковая волна приглушённой музыки и множества голосов. Дверь в комнату он пнул, чтобы она открылась, а потом закрылась, потому что руки были заняты журнальным столиком, который он грохнул перед кроватью. На столике — поднос с неожиданно изящным чайничком, сахарницей и двумя чашками.

— Чего нос повесила? Пей!

Он сказал это раздражённо и в её сторону глянул хмурым и нетерпеливым волком — типа: «С тобой ещё возись!..» Глянул так, словно заранее сомневался, что она подчинится. Кира нехотя усмехнулась: не ожидал, что придётся нянчиться? Пальцами зачесала лохматые волосы назад, наблюдая, как он несёт к столику стул для себя; поправила одеяло так, чтобы не сползало, когда сядет, и осторожно спустила ноги.

— Может, для начала мне всё-таки одеться? — неприязненно спросила она, когда его взгляд застыл на её плечах в длинных порезах, где-то свежих, а где-то заживающих, а потом его глаза опустились — на её руки, от кистей до локтя. И тут же подумала, что её личная неприязнь к этому парню, которой она сама удивилась, — это невольный отклик на его же манеру разговора.

— Чё, с мужиком повздорила? Порезал? — равнодушно спросил он, сосредоточенно разливая чай по чашкам и пододвигая к Кире сахарницу.

— Попробовали бы до меня дотронуться, — угрюмо сказала она, опуская глаза, слишком злая, что ненароком напомнили о неприятном. — Ну что? Вернёшь одежду?

— На!

Он развернулся отогнуть матрас, а когда снова повернулся к ней, на кровать свалилась какая-то тряпочка. Кира тряпку развернула, озадаченно сморщившись: ночная сорочка? Да эта вещица ей и бёдра не закроет!

— Мне чужого не надо! — враждебно огрызнулась она.

— Не, вы только гляньте! — высокомерно сказал он, не оглядываясь от подноса. — Сдохнуть не боится, а чужого стесняется…

— Это разные вещи, — буркнула она. — Может, я по жизни брезгливая? Пока живая… — И поспешно, пока он не повернулся, потянула края простыни, чтобы накрутить под одеялом на себя, как сари. Получилось. Села на кровати.

— На, — скептически оглядев её, закутанную в простыню, он снова протянул к ней руку — на ладони таблетки.

— Что это?

— Аспирин и витамины. — Он держал ладонь и с какой-то сосредоточенной ухмылкой изучал её, спрятавшуюся в простыню. Ещё и глаза поднял, прежде чем взглянуть на область декольте. Чтобы она видела, куда он потом посмотрит.

— Не буду, — буркнула она, закрывая плечи краем простыни.

— Ну и дура, — спокойно констатировал он.

— Знаю. — Последняя реплика снова получилась враждебной.

Он бросил таблетки на столик. Они поехали по столешнице — чуть не упали. Кира успела подставить ладонь. Заранее скривилась, хотя разжёвывать не собиралась, и отправила их в рот. Запила чаем, уже остывшим и не очень вкусным. Неизвестный рассеянно покачивал чашкой, словно размешивая без ложечки нерастворившийся сахар. Поднял голову. Взгляд не мягче наконец заданного вопроса:

— Почему — зеркала надо закрывать? Себя увидеть боишься?

— Ага. У меня спектрофобия — боязнь зеркал, — безразлично ответила она. Потом снова огляделась и подавила вздох: — Давно меня нашли?

— С час назад. Что дальше будешь делать?

— Вернусь в коттедж.

— Не вернёшься. Он далеко отсюда. Как звать?

— Что? — Вопроса она не сразу поняла: слишком быстро он перескочил с темы.

— Как тебя зовут? — зарычал он.

— Кира. А… — Она помедлила. — Тебя?

— Тим. Тимофей. — Он тоже замер на мгновение, дёрнул ртом, как будто ожидая услышать что-нибудь по поводу имени.

Но Кира промолчала. Имя как имя. Если у него свои заморочки по звучанию имени, которым его назвали родители, это его личные проблемы. А ей не до того. Хотелось бы знать, как далеко она находится от коттеджа, в котором ей предложили пожить. Ну и — как сбежать отсюда.

— Коньяку подлить? — хмуро предложил он.

Ответить не успела. Дверь в комнату резко распахнулась, и на пороге появилась пьяненькая девица, впритык обтянутая коротким, чёрным в блёстках платьем. На высоких каблуках качалась так опасно, что становилось страшно за неё. Не анекдотичная блондинка, но по умственному развитию тот же формат, судя по тому, как она запела.

— Ти-имчик! — высоким и сладеньким кукольным голосом позвала она. — Я тут… ик… чуть не упл… упала с лестницы. Ищу, ищу… ти… тьбя. А у тебя новая… подружка? Уже в посте… Ик… Ой… я напилась так здоровски… Пошли! П-плясать!

Тим вставал так, что даже Кире стало страшно, — медленно и с такой явной угрозой, что даже пьянущая в дым девица, кажется, сообразила, что сделала что-то не то.

— Ти-имчик… Ик… Ты среди… серди… ик…

— Кто… — тихо, с затаённой угрозой выговорил Тим. — Кто тебе разрешил на второй этаж подниматься?

— Ну, Ти-имчи-ик! — протянула пьяная девица с пьяно-выразительной укоризной. — Я же не зна… ик… что вы тут тра… ик…

Тим крупным шагом подошёл к двери, за плечи развернул девицу к выходу и ладонью с размаху наподдал ей по заднице. Девица завизжала, со скоростью улетая за дверь. После чего Тим резко швырнул эту же дверь закрыться.

Кира не выдержала. Нервы на пределе, а тут эта девица, а тут этот тип, который пышет злостью так, как, наверное, пыхтит паровоз… Она уткнула лицо в ладони и захохотала. А спустя секунды зарыдала — от поразившей её саму громадной зависти к этой беспечной девице. Кира завидовала ей и сама сознавала истоки этого чувства — глупые для кого-то, но не для неё… Ощутимо нависший над нею мужчина стоял и молча ждал, когда она прекратит истерику. Когда она стала меньше раскачиваться и начала вздыхать, он сунул ей какую-то тряпку и грубо сказал:

— Утрись! Чего ревёшь?

— Какая она счастливая, — всхлипывая, выдохнула Кира и ударила кулаком по постели. Взглянула на тряпку — полотенце. — Какая счастливая…

— Кто? — будто выстрел.

— Да девочка эта…

Он промолчал — наверное, не понял. Кира вздохнула в последний раз и промокнула глаза кончиком полотенца. Продышалась, пришла в себя. Накинула одеяло на плечи.

— Где мои вещи? Клянусь, покушаться на самоубийство больше не буду.

— Завтра отдам, — неохотно сказал он.

— Они здесь? — «Не нравится со мной возиться — отдал бы вещи и шёл бы дальше развлекаться! А то стоит тут — ни рыба ни мясо…» — снова враждебно подумала она.