Брачные контракты

Глава 7

Проснулась я от шума за дверью – Кана возилась в комнате с посудой и тихонько звякала серебром под скрипучее бурчание своей сестры. Терпеливая она всё же женщина.

Есть вместе с Вассой я не захотела. Неторопливо умылась, нашла платье, которое мне сегодня понадобится, оделась.

Завтракать я предпочла в своей комнате и Кана безропотно накрыла мне стол. Сладкая каша со сливками, тёплые ванильные булочки и совершенно божественный кофе! Аромат его я почувствовала ещё до того, как села завтракать. Но у меня на столе в кувшине была простая вода. Мне опять пришлось надавить на Кану. Я слышала, как она ходила спрашивать разрешения у Вассы и готовилась к очередной перепалке, но Кана вернулась, неся красивую джезву и сахарницу. Я получила свой утренний допинг! Это несколько примирило меня с действительностью.

После завтрака, подождав, пока поест Кана, я надела дурацкий чепец и мы, наконец-то, вышли на улицу. Дом, довольно большой, из песчаника, стоял на взгорке, но из-за разросшейся небольшой рощицы ту самую Мончу я всё ещё не видела. Широкая дорожка больше напоминала аллею – по обе стороны, густо сплетая ветви, стояли совсем ещё голые деревья. И только с середины склона через ветки я увидела первый дом. Он был скрыт от дороги высокими зацветающими деревьями. Не знаю, яблони или что-то другое.

— Кана, что это такое?!

— Так это семьи Суров дом.

Я даже не представляла, что бывают такие дома. Более, чем странное строение! Как-будто великан-младенец взял и слепил вместе кучу различных домов и домиков. Все полуторноэтажные, с каменным первым этажом и фахверковой надстройкой, но с разными окнами, разной формой крыш и крылечек. И все – сросшиеся между собой!

— Кана, а почему у них отдельные входы?

— Так детей когда отделяют – они пристраиваются. Вот, кир Стефания, которая часть в центре – там сейчас старший сын Суров живёт с женой и детьми. А раньше там прадед его жил. А младшим – пристраивают.

— Кана, а почему нельзя сделать отдельные дома?!

— Так налог на каждый дом платить придётся. А это всё – один дом считается.

— Это сколько же сейчас здесь семей живёт?

— Ну, вот считайте, кир Стефания, сами Суры-старшие, у них четверо детей было, дочку выдали замуж, а сыновья тут пристраивались. А у сыновей тоже дети взрослые уже… Суры-старшие помрут – их дом займут те внуки, что ещё не обзавелись своим. А не помрут – так будут всем кагалом новое пристраивать.

Всего я насчитала в этом странном доме восемь крылечек. Возможно, что и ошиблась – слишком часто загораживали этот человейник садовые деревья.

— Кана, а чем они живут?

— Так землю вашу пашут, кир Стефания. Огород у них огроменный. Средний сын у них овец держит, зимой девки ткани вырабатывают. Богатая семья получается.

Мне такой колхоз показался несколько странным, но следующий дом был ещё длиннее. Мы прошли уже пару километров, а эти забавные дома всё не кончались.

А вот людей на улице я практически не видела. Только пару раз мне кланялись молодые женщины, одетые в похожие на мой чепец головные уборы и аккуратные холстинковые платья. Одна из них попалась нам навстречу с большой корзиной, прикрытой белой салфеткой. Вторая сидела на низенькой скамеечке в ажурной тени раскидистого дерева и вязала, а рядом с ней возились трое малышей. Увидев меня и Кану, она торопливо встала и низко поклонилась. А потом долго-долго смотрела нам вслед, заслонив лицо ладонью от солнца.

Я оглядывалась несколько раз, а она всё продолжала смотреть. Наверное, редко видела меня. Похоже, особо гулять Фанию раньше не выпускали.

Из болтовни Каны поняла, что дома специально ставят очень далеко друг от друга. И ведёт эта улица к храму. А от храма, дальше, и начинаются дома Жожеля. Кана притомилась и замолчала, а я задумалась. Возможно, это и не самое плохое решение – жить вот такими общинами. У каждой семьи есть свой угол, но в тоже время есть к кому обратиться за помощью. Вряд ли все три малыша были детьми этой молодой женщины. Скорее всего, мамы-соседки скооперировались и оставили своих детей на одну, и у двоих из них появилось время на работу.

— Кана, а по сколько детей обычно в крестьянской семье?

— Когда пятеро-шестеро, а бывает, что и больше…

Я чуть не присвистнула. Это получается, что в таком доме живут человек пятьдесят…

— Так ведь можно и до бесконечности дома разращивать.

— Нельзя! Больше двенадцати в ряд не разрешают ставить.

— А если семья дальше разрастётся?

— Значит, будут ставить отдельный дом, новый. Или уйдут в город, учениками. Бывает и так. Ваш батюшка начинал когда управлять – домов только четырнадцать было. Это уже при нём разрослась Монча.

— Столько рожают детей в семье, значит – очень медленно растёт, значит – люди предпочитают в город уходить?

— Что вы, кир Стефания! Умирает-то их сколько? Батюшка ваш завёл коров специально, аж трёх держал, когда голодные годы были – матерям и детям молоко отдавали. А до него, говорят, больше половины детей умирало. Ежели изо всех рождённых трое или четверо вырастут – это счастливая семья.

Ох, не по себе мне от такого счастья…

— А сейчас?

— Что сейчас?

— Сейчас где эти коровы?

— Ну, так кир Васса продала. Сказала, что старые очень, толку от них мало.

— А новых купила?

— Пока нет.

Понятно…

Храм был сложен из такого-же сероватого песчаника, как и мой дом. С остроконечной черепичной крышей и странной формы звездой на небольшом шпиле.

Внутри было тихо и прохладно, даже зябко. Толстые каменные стены ещё не прогревались на солнце. Стены внутри были оштукатурены и расписаны цветами и травами, пахло свечным воском, тянуло каким-то сладким ароматом, приторным и тяжёлым. В центре храма, на невысоком пьедестале, стояла каменная статуя в полтора человеческих роста. Седой старец держал на ладони всё ту же странную звезду. У ног его, на специальной каменной подставке, горели несколько огоньков. Кана правой рукой коснулась своего лба, губ и груди и низко поклонилась статуе. Отошла в сторону и в одной из стенных ниш взяла коротенькие тонкие свечки. Положила монетку на пару уже лежащих там.

Ой, как неудобно! Я даже не подумала, что придётся тратить какие-то деньги. Вряд ли Васса платит сестре достойно.

— Кана, я верну, обещаю!

Она улыбнулась и кивнула мне. Протянула одну из свечей, свою зажгла от горящей и что-то неслышно забормотала под нос, забавно шевеля губами.

— Дочь божья, говорят, ты болела?

Я вздрогнула – голос раздался из-за спины, но я совершенно не слышала шагов. Развернувшись, я застыла с открытым ртом – слишком уж нереально выглядел служитель.