Портрет Лукреции

Где-то во тьме

Fortezza, неподалеку от Бондено, 1561 год

Она просыпается внезапно, будто скатывается с горки или попадает в другую реальность.

Поднимает голову с подушки и вглядывается в плотную, гнетущую тьму. Что это за место? Глаза ищут справа геометрические окна castello, но их нет. Высматривают матовые окна палаццо — и снова ничего. А где картина с la faina, почему ее нет на каминной полке?

Потом она замечает смятый, отодвинутый в спешке полог, а за ним — угол стены в полуночном сумраке, и вспоминает: fortezza. Она в fortezza.

Куда делся Альфонсо? Его не видно. Ушел. Кровать пуста. Где-то слева стол с набросками картины, которую она вчера задумала, а по другую сторону…

К горлу стремительно подступает тошнота.

Лукреция рывком привстает и карабкается к краю постели. Скорей бы выпутаться из полога, слезть с матраса…

— Эмилия! — зовет она чужим голосом, скрипучим и глухим. — Клелия!

Ах да, их ведь здесь нет, они остались в Ферраре!

Голова пульсирует, словно челюсть слишком туго крепится к черепу. Мышцы шеи завязываются в яркие, жесткие узлы и мешают току крови. Глазницы, корни задних зубов и пазухи носа распирает — они ослепительно светятся во тьме, поют пронзительную песнь агонии.

Лукреция сжимает полог, отдергивает и тут же валится на пол. Ее сотрясает рвотный позыв; желудок, содрогаясь, выбрасывает в рот горькую желчь, и Лукреция вновь отрыгивает, на сей раз исторгая целый поток жгучих, омерзительных жидкостей. Словно извергается на поверхность земли кипящая лава.

Она ползет на четвереньках, как животное, кашляя и срыгивая, пока из воспаленного, обожженного рта не вытекает одна желчь с кровью.

Лукреция снова зовет на помощь, но толстые стены смеются над ней и отвечают еле слышным жалким эхом. Она расстегивает несколько пуговиц на сорочке и ложится обратно в кровать. Какой еще у нее есть выход? На задворках сознания мелькает мысль: никогда еще ей не было так одиноко. Всю жизнь кто-нибудь да приходил на помощь.

Минуту спустя ее охватывает дрожь. Ползет от ступней к икрам, потом к бедрам; Лукреция вертится и стонет под одеялом. Таинственная немочь хватает ее за загривок, как беспомощного котенка. Очевидно, она злится на Лукрецию. Она гневается. Лукреция чем-то ее оскорбила, и теперь она в ярости и никогда ей не простит. Она выгибает спину Лукреции, выкручивает ее зубы, напускает волны конвульсий на ноги. Окаменевшие мышцы ног Лукреции сводит судорогой. Не помня себя, она отдается в руки неведомой силе. Теперь она блошка на спине бешеного зверя, чаинка в водовороте кипятка.

Ничего не поделаешь. Она беспомощна. Жестокая сила швыряет ее из стороны в сторону; голову мотает на подушке. Руки не гнутся, пальцы скрючиваются. Воздух едва просачивается по сдавленному горлу в застывшие легкие.

Она может умереть. Как чайка внезапно налетает на человека в разгар бури, так и это озарение приходит к Лукреции, и она тупо рассматривает беспощадную истину сквозь туман болезни. Да, она может умереть. Она понимает, она соглашается. Она жаждет лишь конца мучениям, страданиям тела. Любого конца.