Шепот под землей

– Куда же вы деваете все это дерьмо? – спросил я.

Экскаватор легонько сжал мое предплечье – я уже начал понимать, что это означает одобрение, – и повел меня дальше по коридору, выложенному блестящей белой плиткой. Дождавшись, пока я закончу исследовать ее гладкую поверхность, он прошептал:

– Убираем, легко и просто.

Мы шли за одним из тех парней с тачками. Вскоре он свернул из коридора в помещение со сводчатым потолком и таким же плиточным полом. В полу был люк, он его открыл и одним отточенным движением вывалил туда содержимое тачки. Взял стоявшее рядом ведро с водой, оно слегка задребезжало по полу. Плеснул на тачку и на края люка, открыл кран в стене, налил ведро снова и покатил тачку назад. Очевидно, чтобы опять наполнить ее дерьмом.

Выходя из комнаты, мы встретили его коллегу с полной тачкой.

Когда Экскаватор подвел меня к следующей двери, я понял, какое зрелище меня ждет.

И ошибся.

Позднее, изучив статистику, я выяснил: на килограмм живого веса средняя свинья производит вдесятеро больше отходов, чем человек. А если учесть, что здешние свиньи отнюдь не средние, речь шла об охренительно большой куче дерьма. Мало того что в нем можно утонуть, так оно еще и самое вонючее из всех известных науке продуктов жизнедеятельности – хотя попробуй объясни это соседям. Но все это дерьмо можно взять и пропустить через агрегат, который называется «горизонтальный поршневой биореактор с пульсирующим потоком». С одного конца загружается свиное дерьмо, с другого выходит высококачественное минеральное удобрение. В остатке имеем метан. Запах при такой обработке тоже исчезает, и на некоторых фермах ее проводят исключительно с этой целью. Но загвоздка в том, что при холодном климате, как у нас, большая часть метана будет уходить на прогрев помещения, чтобы поддерживать рабочую температуру. Вот почему эта технология непопулярна в Северной Европе. Это экологически безопасная, низкотехнологичная обработка, ее обычно предпочитают маленькие некоммерческие организации, Гринпис и пожилые фермеры в твидовых куртках с обшитыми кожей локтями.

Словом, я ожидал чего-то столь же простого.

А увидел конструкцию из медных труб высотой метров десять. Тут и там к ней лепились циферблаты, измерительные приборы и вентили. Двое немолодых мужчин в темных очках, армейских брюках из плотного хлопка, белых рубашках и кожаных жилетах без рукавов управляли рычагами, располагающимися в два ряда. У меня такие ассоциируются со старыми сигнальными панелями на железнодорожных станциях. Где-то посередине агрегата зазвучал свисток у восходящего ряда труб. Один из рабочих тут же шагнул к приборам. Провел пальцами по циферблату без стекла. Быстро, но спокойно поднял один за другим два рычага, повернул вентиль на четверть влево. Свист прекратился.

За последние семь лет техническая химия почти совсем выветрилась из моей головы. Но основы все же как-то удержались, и благодаря им я сейчас заметил крекинговую установку, как будто сошедшую со страниц романа Жюля Верна. Тихий Народ в промышленных масштабах наладил выделение углеводородов из производимого свиньями сырья.

Вот в этот момент я и понял, что Тайберн не права.

Не можем мы допустить, чтобы мир узнал о существовании Тихого Народа. Если их не разгонит Комиссия по здравоохранению и безопасности, это обязательно сделают богатенькие жители района, под которым стоит необычное очистительное сооружение. Комиссия, конечно, в чем-то будет права, ибо здесь налицо тот же уровень безопасности труда, который снискал дурную славу викторианским фабрикам и заводам.

Это если не задумываться, что скажет о свиньях Общество защиты животных. Как Ассоциация служб водоснабжения посмотрит на близость жилья к системе коллекторов. Как Комитет по стандартам в сфере образования отнесется к обучению здешних детей – если допустить, что они где-то учатся. Как поведут себя жилищно-коммунальные службы Кенсингтона и Челси. Тихий Народ ликвидируют очень быстро и без лишнего шума, как каких-нибудь пигмеев, к несчастью для себя поселившихся на чересчур богатой ископаемыми земле.

– Это наша гордость, – прошептал Экскаватор. Он, конечно, решил, что я просто потерял от восторга дар речи.

– Еще бы, – шепнул я. И спросил, для чего они это все делают.

Конечно, чтобы обжигать керамику. Для чего же еще?

Экскаватор провел меня в мастерскую, где Стивен – мне все лучше удавалось их различать – лепил на гончарном круге какой-то сосуд. За этим процессом наблюдали Рейнолдс и Лесли – их привела Элизабет. Лесли взяла меня под руку, как здесь принято, и заставила наклониться к ней. Прошептала в самое ухо:

– Надо уходить. Найтингейл терпеливый, но дольше он ждать не станет и скоро будет здесь.

И притащит с собой столько вооруженных копов, сколько найдет.

Даже в полутьме Лесли разглядела выражение моего лица.

– Да, – кивнула она, – и ты не видел, какой они тут арсенал припрятали.

– Бери Рейнолдс, и возвращайтесь, – вполголоса сказал я.

– Оставить тебя здесь? – прошипела Лесли. – Одного?

– Если что-нибудь случится, вернетесь за мной.

Лесли развернула меня лицом к себе, посмотрела в глаза.

– Ты опять за свое? – спросила она.

– Его дочка тебе что-нибудь рассказала? – сменил я тему.

– Стивен – ее жених, – прошептала Лесли, – по крайней мере, так полагает ее отец. Но мне кажется, Стивен хочет уйти отсюда.

Я глянул на Стивена. На нем, как я давно заметил, не было солнечных очков. Яркий свет его, похоже, совсем не раздражал. Менее чувствительное зрение или более раскрепощенный ум?

По словам Лесли, возник любовный треугольник, а может, даже и прямоугольник. Так или иначе, по меркам Тихого Народа, который Лесли окрестила последним оплотом джейностиновской морали, это было страшным скандалом. Элизабет предназначалась Стивену, но, поскольку не уделял своей принцессе достаточно внимания, ее сердцем завладел веселый и обаятельный кузен, прибывший из-за моря.

– Райан Кэрролл? – поднял я бровь. – Я смотрю, она неравнодушна к искусству.

– Еще как, – кивнула Лесли, – и отнюдь не ограничивается в этом смысле Ирландией. Был еще симпатичный сын американского сенатора. В данный момент немножко мертвый.

Джеймс Галлахер.

– Они с ней?..

Элизабет особа чересчур утонченная, чтобы говорить о таких вещах вслух, но Лесли с Рейнолдс не сомневались: как минимум поцелуйчики по углам точно были. Я вспомнил, как Зак избегал смотреть ей в глаза: безответная любовь брала свое. А это еще одна клеточка на полицейской «карточке бинго». Я осторожно оглянулся – убедиться, что Зак не смылся, пока мы занимались своими делами. Но он все так же держался позади нас и не сводил глаз с Элизабет.

– Ран у него на руках не было, – задумчиво прошептал я.

Хотя мало ли, вдруг они очень быстро затянулись?

– Все будет ясно, когда придут анализы ДНК, – прошептала в ответ Лесли.

– Представь, как задерет нос наша спецагент, если выяснится, что это его рук дело.

Мы глянули на Рейнолдс – убедиться, что она не подслушивает. Но она не отрываясь смотрела, как работает Стивен, и было в ее взгляде что-то похожее на благоговение. Я взглянул на сосуд, который возникал под его пальцами. От него исходило мягкое мерцание, которое мы с Лесли просто не могли не узнать.

– Что ж, – сказала Лесли в полный голос, – это многое объясняет.

Карточка бинго в моей голове заполнилась на сто процентов.

– Возвращайтесь к Найтингейлу, сейчас же, – скомандовал я. – Зака оставьте, я за ним присмотрю.

– Опять задумал какую-нибудь глупость? – прошелестела Лесли.

Я сказал, что тревожиться не о чем и что к рождественскому ужину все разрешится.

– У тебя шестьдесят минут, – шепнула Лесли, ее дыхание щекотнуло мне ухо. – Не успеешь – я вернусь с воздушным десантом.

– Справлюсь за полчаса, – прошептал я в ответ.

В действительности мне понадобилось меньше двадцати минут. Вот что значит профессионализм!

Рождество