Хайд [litres]

Глава 34

Хайд той ночью спал неспокойно: в спящем сознании теснились образы, в ушах гудела разноголосица; но, проснувшись, он пришел к выводу, что сон был самым обычным – в нем кружились обрывки мыслей, подозрений, тревог и желаний, которые за день свились в клубок и требовали их распутать. Все видения исчезли, едва он открыл глаза; не в пример тому сны, вызванные ночными припадками, всегда проникали в мир яви, не давая покоя пробудившемуся разуму. Сейчас же дольше других задержалось лишь одно видение – лицо Келли Бёрр.

Он улыбнулся, вспомнив ее появление в своем сне, и подумал, что надо бы с ней поскорее увидеться. Они оба были одиночками, но он твердо решил, что должен рассказать Келли о своих чувствах.

Утро выдалось ясным и холодным. Хайд, извинившись, отпустил ожидавшего его Маккинли – сказал, что нынче прогуляется в участок пешком. На самом деле он хотел потянуть время и по пути обдумать события последних нескольких дней.

Видения из того вызванного припадком сна занимали его до сих пор. Воспоминания о призраке Сэмюэла Портеуса в обличье Януса побуждали немедленно разобраться со странным ключом на брелоке, найденном среди личных вещей убитого психиатра, и выяснить, от какого он замка.

Помимо этого, скорейшего решения требовали множество задач. Вслед за Поллоком, Хайд теперь тоже начинал серьезно беспокоиться об Элспет Локвуд – с каждым прошедшим днем его уверенность в том, что она найдется живой и здоровой, потихоньку таяла.

Движение на проезжей части сегодня было не столь интенсивным, как раньше, – пока Хайд шагал по Новому городу к улице Принцев, ему повстречалось не так уж много кэбов, омнибусов и повозок с товарами. Вероятно, причиной тому были дорожные работы на оживленных улицах – власти перекопали весь город, повсюду прокладывались электрические кабели для снабжения энергией эдинбургских фабрик и заводов. Когда Хайд проходил мимо очередной траншеи, позади заскрежетал паровой экскаватор, и он обернулся на звук.

Капитан знал, что это врожденный человеческий инстинкт. Чарльз Дарвин, прославленный выпускник Медицинской школы Эдинбургского университета, раскрыл истинную сущность человеческой природы и проследил эволюцию человека от его предков, обитавших на просторах саванны, где опасность ходила за ними по пятам и выживание зависело от органов чувств, предупреждавших о приближении хищника. Это древнее чутье и проснулось в Хайде, когда он увидел двух незнакомцев. Ничто не указывало на то, что они вместе; эти двое даже принадлежали к разным социальным слоям, судя по виду, однако чутье подсказало Хайду, что их объединяет одна цель. Он давно перестал доверять своим инстинктам, да и собственным глазам из-за странных искажений восприятия, вызванных эпилепсией, которая населяла воображаемыми образами окружающий мир. Но эти двое незнакомцев были вполне реальными. И сработавший инстинкт Хайда – тоже.

Он продолжил путь спокойным, размеренным шагом по улице Принцев, на которой изрядно прибавилось пешеходов – управляющие и администраторы, клерки, чертежники, секретари, продавщицы спешили на работу в магазины и конторы. Хайд больше ни разу не оглянулся, но тот же инстинкт, от которого едва ощутимо зудела кожа под волосами на затылке, говорил о том, что преследователи никуда не делись.

Хайд был суперинтендентом сыскного отделения Эдинбургской полиции, он не собирался терпеть тайную слежку за собой. Если Ринтул, которому он сам, добровольно, предложил вести за ним наблюдение, считает себя вправе посадить каких-то парней ему на хвост, не поставив предварительно в известность, то есть шпионить за ним, как за обычным подозреваемым, тогда их ждет скандал. Если же эти двое идут за ним с преступными намерениями – оба скоро окажутся в тюремной камере. Хайд знал в лицо всех эдинбургских сыщиков в штатском и решил рассмотреть своих преследователей поближе, взглянуть в глаза и выяснить, кто поручил им вести слежку.

На перекрестке он словно невзначай свернул на Гановерскую улицу, но, оказавшись за углом, остановился и занял позицию так, чтобы его не было видно с улицы Принцев. Мысленно прикинул дистанцию, отделявшую от него тех двоих, и время, которое им понадобится, чтобы добраться до угла. А затем резко шагнул обратно, чтобы оказаться с ними лицом к лицу.

В Хайда чуть не врезалась молодая женщина. Ошеломленная внезапностью его появления и в не меньшей степени наружностью, она в ужасе шарахнулась в сторону. Хайд приподнял шляпу, извинился, и женщина, обогнув его по широкой дуге, заспешила прочь. Он быстро пробежал взглядом по вереницам пешеходов, шагавших по улице Принцев, но тех двоих среди них не было.

«Возможно, – подумал Хайд, – ко всем прелестям моей эпилепсии добавилась еще и мания преследования». Он еще раз обозрел окрестности, но два незнакомца как сквозь землю провалились.

Тогда капитан вздохнул и продолжил путь по улице Принцев на запад, к Торфикенской площади, к началу рабочего дня и к новым мрачным открытиям.

Отчет об аутопсии лег на стол Хайда ровно в десять утра. Его принес Питер Маккендлесс, чья манера поведения неприятным образом изменилась. Хайд заметил эту странность и за другими подчиненными – многие из его людей, казалось, стали относиться к нему иначе после того, как стало известно об убийстве доктора Портеуса. Когда капитан входил в общее помещение, все разговоры тотчас смолкали. Дело было, подозревал он, в основном в его дружбе с убитым психиатром, но на этом фоне коллегам не составляло труда вспомнить и о необъяснимом совпадении, когда он оказался рядом с тем местом, где над рекой болтался безымянный повешенный. Оказался рядом, будто знал о месте преступления.

С этим, конечно, надо было что-то делать, но в данный момент Хайда занимали совсем другие мысли, а на столе перед ним лежал отчет о вскрытии. Однако взяться за изучение отчета он не успел – появился посетитель.

Джеймс Локвуд выглядел совершенно больным и раздавленным. Казалось, он вообще не спал со дня своего прошлого визита в участок, но Хайд понимал, что дело не в бессоннице, а в предчувствии грядущей скорби, которое усугубило нервное напряжение. Локвуд уже потерял жену и сына, теперь же он, возможно бессознательно, готовился к новой тяжелой утрате. Как только владелец универмага переступил порог кабинета, Хайд распорядился принести им чая.

– Вам необязательно было сюда приходить, мистер Локвуд, – сказал капитан, когда гость опустился на стул. – Я бы сам пришел к вам в контору или домой, чтобы не причинять вам неудобства.

– Неудобства здесь ни при чем, – устало возразил пожилой бизнесмен. – Лучше нам поговорить здесь, чем у меня, иначе пойдут лишние слухи. По крайней мере наш персонал точно начнет перешептываться. Когда Элспет вернется к нам, она останется моей наследницей и преемницей во главе торговой компании, а потому чем меньше ее будущие сотрудники будут знать об этом деле, тем спокойнее.

– Не могу с вами согласиться, – покачал головой Хайд. – Чем больше людей будут знать об исчезновении вашей дочери, тем выше вероятность, что всплывут какие-то факты или намеки, которые укажут нам правильное направление поисков. В любом случае, я рад вас видеть.

– Я принес фотографию, как вы просили. – Локвуд протянул Хайду большой бумажный конверт. – Она сделана пару лет назад, но ничего поновее у меня нет. Знаю, сейчас это модно, но мы не частые гости в фотоателье.

– Спасибо. – Хайд вытащил из конверта фотографию на подложке из серого картона и принялся ее внимательно рассматривать. Локвуд-старший с каменным лицом сидел на венском стуле, по обеим сторонам от него стояли Элспет и ее ныне покойный брат Джозеф. У Элспет было что-то общее с отцом в линии нижней челюсти, и волосы у нее казались такими же светлыми – монохромный снимок не мог передать золотисто-рыжий оттенок. Джозеф, в отличие от них, был брюнетом с изящными, плавными чертами лица, очень бледной кожей и огромными, темными, меланхолическими глазами. – Это нам очень поможет, – сказал капитан. – До сих пор нам приходилось опираться на словесное описание вашей дочери, теперь у нас есть ее фотопортрет, который можно увеличить. – Он перевернул подложку и изучил тыльную сторону. Имя и адрес фотографа были вытеснены внизу на сером картоне. – Ах вот как… – пробормотал Хайд, с удивлением узнав фамилию. – Вы снимались у Генри Данлопа.

Он выполняет для нас кое-какую работу, я попрошу его увеличить и размножить фотографию. – Он положил карточку обратно в конверт. – Вы можете рассказать мне об Элспет что-нибудь еще? Кроме обстоятельств ее исчезновения, которые нам уже известны, меня интересуют ее личностные качества, занятия и привычки.

– Если бы меня спросили, от кого из членов нашего рода Элспет унаследовала характер, я бы сказал, что она очень похожа на своего деда, моего отца. Решительная, упрямая, даже своевольная. Ее просто так на испуг не возьмешь.

– Вы близки с дочерью?

– Близки, пожалуй. Но сблизила нас не столько родственная привязанность, сколько обстоятельства.

– Я не совсем понял…

– Я не умею демонстрировать свои чувства, капитан Хайд. Осознаю это как свой недостаток, но изменить собственную природу невозможно. Элспет многое унаследовала от меня, но все же в детстве она была более близка с матерью. Предана ей всей душой.

– Ее мать умерла, я слышал, – сказал Хайд.

– Умерла семь лет назад, при этом она не виделась с Элспет последние пять лет своей жизни.

– Неужели? – нахмурился Хайд. – И почему же?

– Эти годы моя жена Маргарет провела в закрытой лечебнице. Она была больна.

– И Элспет ни разу не навестила мать за все это время?

– Визит туда не принес бы ей ничего, кроме огорчения. Видите ли, капитан Хайд, моя жена повредилась рассудком. Признаки душевного расстройства проявлялись у нее на протяжении всей нашей совместной жизни, но мало-помалу ее состояние ухудшилось, стало неуправляемым и совершенно невыносимым. Я много раз заставал ее, когда она разговаривала с пустым пространством, иногда бессвязно. Она сделалась несдержанной и раздражительной с детьми, порой кричала, что это не ее дети, а подкидыши, которых сюда притащили эльфы. У Маргарет возникали зловещие галлюцинации и появились разного рода навязчивые идеи, весьма странные. Она начала представлять собой опасность для детей, для меня, даже для себя самой. И в конце концов мы поместили ее в лечебницу, в «Крейг».

– Ясно, – кивнул Хайд.

Он знал, что такое «Крейг», – дорогой частный приют для умалишенных, расположенный рядом с Крейглокартской водолечебницей, но не имеющий к ней отношения. Для большинства людей умопомешательство – трагедия; для эдинбургского высшего общества это неудобство, от которого надо избавиться. И тут «Крейг» предоставлял удобное и деликатное решение проблемы. Сэмюэл Портеус в дополнение к своей частной практике и работе в Крейглокартской водолечебнице давал консультации в «Крейге».

– Прошу прощения, – продолжил капитан, – но я должен спросить, не было ли у Элспет признаков таких же психических отклонений?

– Если не считать ее странного самодурства, которое проявилось в том, что она завела дружбу с Фредериком Баллором и наотрез отказывалась прекратить общение с ним, рассудок Элспет был в порядке. И даже это самодурство я бы списал на ее своевольный, независимый характер, доставшийся ей от деда. Как я сказал, Элспет пошла в меня – такая же практичная, прямолинейная, с деловой хваткой. Знаете, капитан Хайд, я всегда считал себя неполноценным в том смысле, что мне не хватало романтизма, воображения, способности мечтать. Возможно, именно поэтому меня и покорила Маргарет. Она родилась на Западных островах[47]и смотрела на мир… гм, иначе. Была выдумщицей, романтической натурой, умела находить поэзию в самых приземленных вещах. – Локвуд печально улыбнулся. – И благодаря этим свойствам она была удивительной рассказчицей. Дети слушали гэльские легенды в ее исполнении как зачарованные, даже рациональная маленькая Элспет. Но не Элспет, а ее брат, мой сын Джозеф, унаследовал от матери склонность к фантазиям. Боюсь, я слишком давил на него, принуждая заняться семейным бизнесом, тогда как все, чего он хотел, – это быть художником. К сожалению, от Маргарет ему достались не только творческие способности.