Чудовища по соседству

Глава 11

— Катюша, доченька, просыпайся, — ласковый голос мамы звучит словно сквозь вату. Теплая ладонь ложится на лоб, осторожно гладит по волосам, как в детстве, когда она меня будила в школу. Как же хорошо! Если это сон — пусть он продолжается. Не хочу возвращаться в ту грязную комнату к больным садистам. Похоже, я отрубилась от пыток, и теперь сознание прячется в этой приятной реальности.

— Ну же, дочурка, — мамин голос настойчиво тащил меня из сна.

— Нет-нет, я не хочу просыпаться! Мамуля, не оставляй меня, — жалобно прошу я.

— Игорь, почему она так долго не приходит в себя? Все показатели в норме, — теперь мамин тревожный голос направлен к какому-то мужчине. Игорь? Кто это?

— Вероника Александровна, не паникуйте раньше времени, Катя скоро очнется.

— Никусь, ну в самом деле, прошло только два дня, дай ей немножко времени, набраться сил, — отчетливо узнаю папино обращение к маме — ее Никой называет только отец.

— Доченька, пожалуйста, — игнорируя сказанное, мама опять обращается ко мне.

Параллельно что-то начало происходить: будто щелкнул выключатель, и меня затянуло в вихрь яркого света, перекрыв дыхание. Ослепительные лучи лишали возможности открыть глаза. Острая боль мелкими иголками импульсивно пронзала все части тела. Почувствовала шершавую ладонь, которой нежно погладили меня по лицу. Я вздрогнула от прикосновения и открыла тяжелые, словно налитые свинцом веки, и стала изумленно оглядываться вокруг.

— Тише, Катюша, все хорошо, — я увидела склонившееся надо мной лицо. Такое милое, измученное лицо мамы с капельками слез в уголках глаз. Так это не сон? Пошевелила пересохшими губами, но так ничего не произнесла.

— Воды? — угадала родительница. Я едва заметно кивнула. Через несколько секунд мама влажным бинтом протерла мне губы. Я пыталась всосать живительную влагу, но ее оказалось очень мало. Во рту пересохло так, будто я дважды пробежала марафон по Сахаре. — Больше нельзя, доченька, позже дам еще.

— Катя, как ты себя чувствуешь? — ко мне обратился незнакомый доктор. Подойдя ближе, он начал осматривать мои зрачки и проверять реакцию пальцев на укол иголкой. — Что-то болит?

— Меня будто поезд переехал, и я осталась лежать на рельсах, — прошептала в ответ. Я поморщилась, пытаясь поднять руку, из которой торчала игла капельницы.

— Ну, это нормальное состояние после выхода из комы.

— Комы? Ничего не понимаю. Как я здесь оказалась? Где Алиса? — дернулась я в поисках подруги.

— Спокойно, — рукой осадил меня доктор. — Тебе нельзя нервничать. Родители сейчас все тебе расскажут, а мне нужно идти, потом еще наведаюсь.

— Спасибо, Игорь, я теперь твой должник, — папа подошел к врачу и пожал руку. Мой папа, опытный хирург, который спас много жизней и видел не одну смерть, плакал.

— Это лишнее, Роман Григорьевич, — возразил мой доктор, — я просто делал свою работу. — Прекращайте слезы даром лить, лучше поговорите с дочкой, — уверенным шагом Игорь вышел из палаты.

Папа заметил неподдельное удивление в моих глазах и быстро двинулся ко мне. Его желтовато-бледное осунувшееся лицо выдавало смертельную усталость, будто он несколько дней без отдыха оперировал пациентов. В серо-голубых глазах было слишком много боли и тревоги. Удивительно, как кардинально папа изменился, словно я проспала пару лет. Его профессия наложила отпечаток: отец был циником — не в классическом и не в глобальном понимании этого слова, которое подразумевает хамство, бессердечность и невежливость. Врачебный цинизм — это совсем другое. В папиной работе не было места эмоциям, когда каждый день видишь, как тонка грань между жизнью и смертью, и осознаешь всю меру ответственности за принятые тобой решения. Отец не страдал излишней чувствительностью и сентиментальностью, поэтому его слезы я видела впервые.

— Как ты нас напугала, Катюша, — возникшую тишину нарушила мама. Ее побелевшие губы дрожали, и она, не сдержавшись, расплакалась. — Господи, я не пережила бы, если б полиция не успела вовремя найти тебя.

— Мамуля, папуля, простите меня, дуру, я виновата перед вами, — разрыдалась в ответ маминым словам. — Мне так стыдно.

— Доченька, не говори глупостей, ты ни в чем не виновата, — возразил отец, и две пары любящих рук крепко обняли меня. Расплакалась еще сильнее от понимания, что наконец-то я в безопасности с любящими родителями, и мне нечего больше бояться. Я жива. Я ЖИВА!!!