Грани

Первым делом я налил в большую миску своему новому другу воды, которую тот вылакал достаточно быстро с большой благодарностью. Мы оба были голодны, а потому быстро разделили остатки вареной колбасы на двоих. До прихода родителей оставались считаные минуты. Мама и папа всегда приходили с работы в одно время, т. к. ехали на одной электричке. Их предприятия находились за городом.

Не успели мы усесться на диван, как дверь открылась. Чарли услышал звуки за стеной, разделявшей тщедушную прихожую от маленькой комнатки, но не залаял, как я того ожидал, а сидел неподвижно возле меня. Первой в комнату вошла мама, а после и отец.

— О, господи! — первым делом громко воскликнула мама, чуть попятившись назад, — зачем ты затащил его в дом?

— Мам, пап, это Чарли, — жалобно начал я, — и он потерялся. Я весь день с ним провел, но его хозяева так и не нашлись. Я не мог бросить его на улице.

В этот момент папа стоял и исступленно смотрел на пса. Говорить в нашей семье всегда была исключительная прерогатива мамы, поэтому я не был удивлен.

— И что? Ты предлагаешь, чтобы он жил тут? — продолжила мама.

— Да, пока мы не найдем его хозяев.

— Да как ты себе это представляешь? Тут самим развернуться негде! Он начнет еще и гадить, лаять. Ты подумал, как к этому отнесутся соседи? Тут же все слышно, стены тончайшие! — все громче и напористее к концу фразы проговорила мама, пристально смотря то на меня, то на Чарли.

— Он очень воспитанный, умный! — парировал я в ответ чем мог, — я уверяю, что такого не будет. Он очень хорошо себя ведет. Кажется, он даже дрессированный.

— Да как же ты понял, что он такой воспитанный и умный? Я сказала уводи его, — закричала мама, ставя свою сумочку на полку, — не жить ему здесь!

— Я очень прошу, я умоляю, оставьте его, — уже не сдерживая слез начал я, — оставьте его под мою ответственность. Его нельзя бросать! Он заблудится и уже не найдет дома. Он поживет у нас, я буду его выгуливать и вычесывать, кормить и мыть. Я уверен, что мы найдем его хозяев. Мы лишь подождем, пока те начнут поиски и дадут объявление о пропаже. Но сейчас ему некуда идти! Я умоляю! Прошу!

Я упал на колени и рыдая обнял Чарли за шею. Увидев мои слезы, он принялся вылизывать мои щеки, словно жалея меня. Так я вел себя, пожалуй, впервые. Не знаю, сыграла ли жалобная картина в нашу пользу, или же мои слова показались родителям убедительными, но переглянувшись и еще долго обсуждая со мной все детали, начиная с того, где и при каких обстоятельствах я его вообще обнаружил, и как теперь нашей семье сосуществовать с такой огромной собакой наконец было принято решение — Чарли остается!

Вечер прошел во всевозможном внимании к Чарли и бесконечном потоке нареканий ко мне. То, что собака сразу же стала отзываться на кличку, которую я дал, почему-то никого не удивило. По мнению мамы по его внешнему виду понятно, что он Чарли: «некий благовоспитанный английский пэр». За ужином было решено, что нужно обязательно дать объявление о находке в газету, а также повесить его на столб, к которому привязали собаку. Я пообещал, что займусь этим завтра.

Сам же я был переполнен счастьем от присутствия в доме пса. Он был просто великолепен. Вечером я еще раз покормил его курицей обещая, что завтра мы обязательно купим для него корм. По предположениям мамы гадить в доме он не стал, а спокойно подошел ко мне и стал проситься на улицу. Я не сразу понял, чего он хочет от меня, но смекнув я схватил поводок из веревки, и мы выскочили к подъезду. После выгула мы вернулись и стали готовиться ко сну. Привычным образом я разложил свою раскладушку и наконец-то улегся. Родители спали на раскладном диване. Чарли было предложено спать на ковре, где он и остался, но тайком я поманил его к себе, и он запрыгнул на раскладушку.

— Сгони его, он же грязный! — начала мама.

Но Чарли умостился ко мне в ноги и положил голову на живот. Сейчас я понимаю, насколько огромен он был, или же насколько маленький был я. И несмотря на летнюю температуру воздуха, от него мне совсем не было жарко. Мы оба были довольны и непослушно остались вместе. Позже, уже посреди ночи, я много вертелся и невольно будил соседа по койке. Покорно меняя стороны на узкой раскладушке, он сдвигался все выше и в итоге мы спали в обнимку.

На следующее утро последовала очередная просьба пса на выгул. Рано утром он разбудил меня тем, что спрыгнул и начал трогать лапой по ноге. Беспрекословно я встал и выполнил его волю. Я был ему благодарен.

Пока мы гуляли по траве, своим брюхом он собрал всю росу и в итоге стал мокрым. Мокрая собачья шерсть, весьма естественно, издает запах. Но утром видимо кто-то встал не с той ноги, и в мой адрес опять последовали замечания о том, что собака воняет, и что мыть ее тут проблематично, ведь душ был общим на этаж. Что он роняет слюни по всей комнате, особенно после того, как попьет. И все в этом роде. Я молчал. Что я мог сказать?

Наконец родители ушли, оставив мне небольшую сумму на нужды. Написав объявление на тетрадном листе, вместе мы отправились прежде всего к тому перекрестку. Я прикрепил объявление прямо к столбу. После мы пошли в редакцию городской газеты. Я знал где она находится благодаря тому, что обнаружил ее в ходе одной из моих экспедиций. Но разместить объявление в газете я не смог, так как услуга эта оказалась не из дешевых.

На обратном пути мы захватили корм, купили нормальный поводок и еще долго слонялись по городу вместе. Чарли, как и мне, очень нравилось гулять. Он с постоянным интересом смотрел по сторонам и тянул поводок вперед, словно намекая мне, что я плетусь слишком медленно.

К обеду мы вернулись домой. На электрической плитке у меня булькали пельмени, а за ушами Чарли трещал его корм со вкусом кролика. До вечера мы остались дома, вместе смотрели по телевизору мои любимые мультфильмы, ели и валялись на диване. К тому времени я уже понял, что это уникальный, волшебный пес. Ну а какая еще собака будет реально смотреть с тобой телевизор, словно что-то там понимая? А ведь он именно так и делал. Внимательно слушал, когда с ним начинали разговаривать. К тому же был идеально выдрессирован, понимал абсолютно все команды. Для маленькой комнаты вел себя просто идеально, никогда не издавая никакого лишнего шума. В нем было столько плюсов и изумительных черт, но видел их, пожалуй, только я.

На протяжении недели, каждые вечер и утро я выслушивал всевозможные упреки и разговоры о том, что он тут лишний, что нет места, что его слюни на полу уже невозможно терпеть, хотя я уже как только мог ходил за ним попятам и вытирал эти мизерные капли, если они и падали на пол. Так уж устроены щеки у его породы: они немного накрывают нижнюю челюсть, потому жидкость с них может стекать, особенно после того, как животное попьет. После добавились косые взгляды соседей, и наконец скандал с бабой Галей — женщиной в весьма почтенном возрасте, с редкой, но бурно начесанной седой растительностью на голове и омерзительнейшим выражением лица. В доме она была как управляющий, устанавливающий общественные порядки, словно старейшина или жрец культа. С ней все соглашались, потому что спорить было сложно, до чего она была склочная.

Раньше она доставала нас тем, что «наше семейство» должно убираться на общей кухне со всеми жильцами и мыть там все плиты, как новоселы, несмотря на то что общей кухней мы вовсе не пользовались, так как в комнате у нас была электроплитка. И вот теперь увидела меня в час ночи, выходящим из душа с мокрым Чарли. Ой ору было! Весь дом подняла на уши. Она так заорала, что в той самой темной общей кухне напротив я услышал, как все тараканы разбежались по щелям.

Итог всего: мой отец накричал на нее в ответ, заявив, что, если та еще раз вякнет или попытается указывать в наш адрес, кто себя каким образом должен вести и какую плиту мыть, он раскроит ее голову об эту плиту, подкрепив все это тем, что он контуженный и за себя может не отвечать. Конечно, это было не так. От отца редко можно было услышать подобное, но как говориться: раз в год и палка стреляет. В общем то выходит, что он встал на мою сторону, но дома я все равно получал ежесекундные тычки. «Когда ты уже найдешь его хозяев? Сколько еще нам с ним жить?» — только и слышал я.

Деньги на объявление в газету мне выделены не были. Дорого. Заставляли развешивать обычные по всем столбам в городе, чего я делать, естественно, не стал. Терпел я упреки лишь несколько часов ежедневно да немного по выходным, а вот с Чарли я проводил целые дни, наполненные только радостью и светом.

Жара и духота неожиданно сменились свежими теплыми днями. Вместе мы проводили время в тенистом сосновом лесу с огромным пышным папоротником и на больших светлых полянах с мягкой луговой травой. Поначалу я боялся спускать Чарли с поводка, но потом понял, что он вовсе не старается удрать и непременно бежит на каждый зов. Мы играли в мяч, мы гонялись наперегонки. Теперь вместе мы были исследователями, путешественниками-экстремалами. Вместе мы делили обед, вместе спали на тесной раскладушке, пихая друг друга в бока, но по-другому уснуть не могли. Вместе мы по-прежнему смотрели мультфильмы, подпевали песням по радио.

Я полюбил его. Это был он, мой идеальный, самый настоящий, фантастический безмолвный друг. Не смотря на все, я был счастлив и таким же счастливым я хотел сделать и Чарли, и уже никогда не отпускать его от себя. Меньше всего я хотел, чтобы его настоящие хозяева нашлись. Но, к сожалению, мои родители хотели обратного.

Последнее время я стал засиживаться за чтением допоздна, сидя при этом на табуретке в импровизированной кухоньке, отгороженной в комнате шкафом, создающим стену, чтобы свет не мешал родителям спать. Делал я это отчасти специально, чтобы просыпаться уже после их ухода на работу, дабы не выслушивать никаких нравоучений хотя-бы с утра. Если бы я знал, что это когда-нибудь сыграет со мной злую шутку, я больше никогда бы не спал.

Наступило утро десятого августа. Я разлепил глаза. На часах было без пяти минут одиннадцать, а значит родители уже ушли. «Чарли…», — сказал я сипло первым делом. В комнате звенела тишина. Чарли, иди ко мне скорее, — с тревогой громче сказал я. Но в ответ ничего не последовало. Я вскочил как ошпаренный. Я осмотрел всю комнату. Его нет! Его нет! В ушах стоял звон. К горлу подкатывал комок. Я выскочил в коридор в одних трусах, пробежался по двору. Это было глупо, но я недоумевал и совсем не понимал, куда тот делся. Но, словно разразившей меня молнией, наконец осознание дошло до меня. В груди я почувствовал резкую тяжелую боль. Так не болят внутренние органы, так болит душа. Забежав домой, на зеркале я увидел прикрепленный листок бумаги, незамеченный ранее:

«Сынок, прости, но так продолжаться уже не могло. Чарли пришлось увести без твоего ведома, иначе пришлось бы вырывать его у тебя с боем. В холодильнике суп, разогрей его. Мама.»

Обратив внимание на вешалку, я увидел, что поводка Чарли там нет. Я сполз по стене на пол. В глазах застыли слезы. Я рыдал и бил кулаками по полу. Я ревел как медведь, я хотел провалиться под землю, больше ничего не видеть и не слышать. Я просто хотел сгинуть.

Быстро накинув на себя шорты и майку, я вышел из дома и побежал на почту. Заплатив за три минуты разговора, я связался с рабочим номером склада, на котором работала мама. Объяснив, наконец, тугодумному человеку на том конце провода, кто мне нужен, я услышал заветное «алло».