Дикие (15 глав)

Глава 12

Стрельцы привели Алексея в Приказ тайных дел, и до выяснения обстоятельств, втолкнули в какую-то темную, крошечную коморку, не имеющую ни одного окна, затворив за ним дверь на щеколду.

Молодой человек попытался отыскать в этой кромешной тьме хоть какой -нибудь табурет или лавку, однако, пошарив вокруг, ничего не обнаружил. И тут он вспомнил, что у него в котомке лежит электрический фонарик, который находился в машине Игоря, и который он решил прихватить с собой на всякий случай.

– Надо же, как в воду глядел! – обрадовался он, и извлек наружу небольшой фонарик в черной пластмассовой оправе.

Осветив коморку, Алексей присвистнул, обнаружив, что в ней кроме стен пола и двух дверей, в одну из которых его ввели, ничего не имеется. Правда, на полу в самом углу, лежала небольшая охапка соломы.

– Ничего себе, сервис! Ну, попал! И сколько же они намерены меня тут продержать?!

Он кинул на пол котомку и мимоходом кинув брезгливый взгляд на немудреное соломенное ложе, опустился на него.

Однако коморка оказалась не только темной, но и невыносимо душной, и Алексей, просидев некоторое время, почувствовал, как у него по вискам заструился пот.

Тогда он сбросил с ног тяжелые калиги, растегнул ворот рубашки и снял с головы шапку. А потом, со злости, отклеил бороду и усы, которые его раздражали, но, на всякий случай, предусмотрительно положил их в карман шаровар. После этого он подложил себе под голову котомку и прикрыл глаза. Однако не только вздремнуть, но даже расслабиться ему не удалось. Воздух был настолько спертым, что казалось, того и гляди, он потеряет сознание. Он вскочил на ноги и подошел к двери, принявшись колотить в нее изо всех сил. Однако ничего не добившись, тоскливо отступил назад. И вдруг вспомнил о второй двери, которая находилась как раз напротив первой.

Он посветил на нее фонариком. Эта арочного типа дверь была очень тяжелой, обшитой плотным слоем дерева и металла, и Алексей подумал, что в нее стучаться и вовсе бесполезно. И тут его босые ноги уловили слабое шевеление воздуха, просочившегося в щель между полом и этой дверью.

– Фу! – с облегчением вздохнул он, подумав, что хоть тут ему удастся вдохнуть глоток свежего воздуха. Он перенес солому поближе к щели и прилег, облокотившись на дверь. И вдруг, к его великому удивлению, она стала медленно отворяться под тяжестью его тела, впуская в душную темную коморку не только поток свежего воздуха, но и дневной свет.

Алексей вскочил на ноги и заглянул в приоткрытую дверь. Перед его взглядом предстала просторная светлая горница с большим прямоугольным столом посередине, покрытым добротной суконной скатертью красного цвета. У стола по обе стороны стояли широкие дубовые лавки. Вдоль стен тоже повсюду стояли лавки, не считая только того места, где возвышался двухстворчатый массивный шкаф.

– Ничего себе! – удивился он. – И почему бы мне сюда не перебраться?! Не убьют же, в конце концов!

Алексей подхватил калиги и котомку, после чего несмело вошел в обнаруженную им комнату.

Он расположился на самой ближней к двери лавке у стены, решив вздремнуть, и подложил под голову котомку. Вскоре бессонная ночь и утомительная экскурсия по Москве, дали о себе знать, и он, свернувшись калачиком, преспокойно себе уснул.

А в соседней комнате, где находилась приемная делопроизводителей Приказа тайных дел, сидели Никита с Иваном. Они ожидали, когда появиться отлучившийся по служебным делам, окольничий Савелий Никанорович Бобруйский, заведовавший этим учреждением, которому они и решили передать с рук на руки своего арестанта, объявив об особо подозрительном его поведении. Дьяки и подьячьи, находящиеся тут же в приемной комнате, которые и составляли основной штат работников, посмеивались над стрельцами, ибо никто из них не предал особого значения их рассказу о том, что сему юнцу ведома дата смерти царя Алексея Михайловича.

– Да мало- ли кто чего взболтнет, а Никита Семенович? – сказал опытному стрельцу подьячий Афанасий Серебренников. – Их, болтунов-то вон сколько ноне развелось, хоть все приказы ими заполняй до отказа.

– Одно дело что сболтнуть, и совсем другое дело как! – Многозначительно заметил молодому служащему Никита. – Да и говорит он уж зело странно, я на своем веку отродясь таких речей не слыхивал, даже от иноземцев.

– А, может, он и впрямь ума лишился, как тебе девка поведала? – Высказал свое предположение дьякон Иван Головинов. – Может от умалишения он и речи ведет особо странные?

– Да, какой он умалишенный! – раздраженно воскликнул Никита. – Странный он какой-то, но не умалишенный, уж это я тебе точно скажу!

– Ну, коли ты так считаешь, давай мы его покуда и оформим в приказ. Бумагу составим какую положено, а потом и допрос учиним.

– Не! – ответил Никита упрямо. – Дождемся Савелия Никаноровича.

– Ох и влетит тебе от него, Никитка! – подзузыкнул тут же ехидный дьячок Прохор Семенов, и мелко засмеялся себе в бороду.

– Чего это влетит? – попенял ему Никита.

– А, чтоб людей по пустякам не беспокоил, а особливо таких важных как Савелий Никанорович, наш благодетель. – По пустякам, говоришь?

И Никита запустил руку в карман своего кафтана.

– А это видел? – и он одну за другой, вытащил баночки из-под спрайта и кока-колы.

Все служащие как один уставились на незнакомые предметы.

– Что сие есть? – спросил Иван Головинов, первым нарушив возникшую тишину.

– Да Бог его знает. – Ответил Никита. – Посудины какие-то. Пил он из них, аккурат из вот этой дырки. – И он ткнул пальцем в зияющее отверстие банки. Дернул вот за эту штуковину – Никита указал всем присутствующим на металлическое кольцо – дырка сразу и получилась. Во! И вода тут была зело вкусна. Ванька вам подтвердит.

– Так вы, что и сами эту воду пробовали?

– А то!

– И как же вы не испугались, а вдруг он туда какого зелья подсыпал бы?

Удивился Афанасий Серебренников.

– Ха, что ж мы, совсем просты! – ухмыльнулся Никита. – Девка первой водицы – то и отхлебнула, а мы уж за ней следом.

– Да, зело вкусна была та вода! – подтвердил Иван, – только шипучая какая-то, за язык так и дерет.

После этого все присутствующие в приказе поочередно повертели в руках диковинные баночки, рассматривая их со всех сторон, и вернули Никите. А тот, поглядывая на них с победным видом и подозревая, что теперь никто не станет сомневаться в его правоте, насчет особой подозрительности поведения странного крестьянина, спокойно уселся на лавку.

Однако время шло, и Никита уже начал подумывать о том, что Савелий Никанорович, может, и вовсе не собирается сегодня в приказ возвращаться, да и им с Ванькой давно пора отправляться к своим постам.

– Ну, что Иван Степанович – обратился он тогда к Ивану Головинову – может и впрямь его допросить, покуда Савелий Никанорович не возвернется? А?

– То- то же! – ответил ему дьякон, и многозначительно поднял палец вверх.

– Что ж к нам уже и доверения нету? Конечно надо допросить! Пошли за ним в темную своего брата, пусть он приведет его сюда.

И Иван, понятливо кивнув, тут же отправился за арестантом, не дожидаясь повеления Никиты.

Он подошел к двери, откинул щеколду и распахнул ее настежь. Темная запущенная коморка тут же осветилась проникшем в нее слабым дневным светом, выпустив взамен волну спертого смрадного воздуха, который в тот же миг и ударил в нос Ивану.

– Эй, ты, а ну, выходи, давай! – крикнул он, и, не услышав никакого ответа, или хотя бы шевеления внутри коморки, принялся вглядываться в сумрачно освещенное пространство.

– Слышь, али нет, давай выходи, говорю! – повторил он еще раз свой приказ, и вновь не дождавшись ответа, вошел внутрь коморки. Однако Алексея там не оказалось. И тут взгляд стрельца упал на приоткрытую дверь, ведущую в трапезную.

– Ага, вот ты куда делся! – обрадовался Иван. – И чего это они дверь растворенной оставили, сроду такого не бывало. – И он, удивленно пожав плечами, направился в просторную горницу.

Увидев Алексея, свернувшегося на лавке калачиком, повернутого к стене, Иван возмущенно топнул ногой.

– А, ну-ка, поднимайся сей же час! – гаркнул он, что есть мочи. – Да, кто тебе позволил сюда войти?!

Алексей, который проснулся, как только услышал его шаги еще в соседней смрадной коморке, и теперь лежащий с открытыми глазами, предвидя подобный вопрос, приготовился к атаке. Он и не подумал вскакивать, а медленно повернулся к Ивану, не вставая с лавки, и в упор на него посмотрел.

– А, что ж не войти, коли дверь была отворена? Может вы для меня ее специально незапертой оставили?

Иван же, увидев его безбородое, безусое лицо, остолбенел на месте, и молча на него уставился расширенными от удивления глазами, и даже рот приоткрыл.

– Чего это с ним сделалось? – изумился он, и еще пристальней всмотрелся в ставшее вдруг совсем молодым лицо юноши. – А, может это и не он вовсе, а какой другой? Да, нет! Одежа вроде его, да и голос тот же!

Алексей, в свою очередь, тоже удивленный изменившимся выражением его лица, пытливо взглянул на стрельца, стараясь разгадать причину его изумления. И тут он вспомнил о своей бороде и усах, лежащих в кармане.

– Фу, ты, черт! – выругался он про себя, осознавая, что теперь уже поздно что-либо предпринимать.

А Иван, совсем ошалевший от его внезапной чудодейственной перемены, и испугавшийся подобного немыслимого превращения, повернулся и побежал прочь, чтобы доложить об этом присутствующим в приказе людям.

– Ну, вот, началось! – резюмировал Алексей, – теперь мне уж точно не выкрутиться.

И тут голову его посетила совершенно шальная мысль. – А, пропадать, так пропадать! – решился он. – Во всяком случае, теперь я могу над ними поприкалываться, и прежде всего над этим дураком Иваном. Пусть сначала попробует доказать всем остальным, что видел меня без бороды и усов! – и, вынув из кармана свои причиндалы, Алексей любовно разгладил их ладошкой, а потом снова определил себе на лицо. Немного подумав, он отцепил от видеокамеры миниатюрный диктофон, и, закрепив его у себя под рукавом, наладил на запись.

Вскоре, как и предполагал Алексей, тяжелая дверь вновь со скрипом отворилась и на темном фоне смердящей коморки появилась группа людей. Первым из них вошел в горницу Никита, и увидев Алексея в прежнем обличии, недоуменно уставился на брата.

– Ты, поди, братуха, и сам ума лишился! Чего это тебе померещилось?

– А, он, небось, напился вчера до чертиков! – засмеялся Иван Головинов – вот оно ему сегодня и аукается.

Иван, осмелев, вышел из-за спины брата, и, вылупив глаза, снова уставился на Алексея.

– Да не сойти мне с этого места, коли он только что не был без усов и бороды! – воскликнул он, оправдываясь перед сослуживцами.

– Да ты, что! – строго топнул ногой Никита – как такое может быть! Коль уж померещилось тебе, так и помалкивай теперь. Нечего людей – то смешить.

Все вокруг засмеялись над незадачливым стрельцом, и он, полон сомнения, недоуменно пожал плечами, а сам подумал, – да чего ж сие было-то, а ну и впрямь наваждение? Фу ты, черт! – И его рука автоматически потянулась к голове, нащупывая, не горяч ли лоб, а потом, вызвав у окружающих новую волну смеха, он перекрестился на образа, висящие в правом углу просторной горницы.