В поисках Витослава

XXI. Прелюдия и фуга

Лад позволил мне как следует испугаться, но не дал окончательно захлебнуться. И, пока я, сидя в полосе прибоя, откашливался, отплевывался и отахалицеливался, он стоял рядом и молча смотрел на меня сверху вниз.

— Спокойнее надо быть, спокойнее. Старайся просто помнить, что ты продолжаешься еще на два метра вверх, и будешь это просто чувствовать. Ну что, отматерился? Что это за странное выражение: «Ахали цели»?

— Его начал использовать Ядринец. Если очень хочется выругаться матом, скажи это словосочетание. По-грузински это означает просто «новый год». И тебя попустит.

— За свою бытность я наслышался всякого — от «гот дэм» и «факен кул» до «аз ох-н-вей» и «э́йзэ ха́ра»… Ладно. Спасибо, как-нибудь попробую. Теперь попытайся сделать, как делал я… Э-э-э, стой! Двойника оторвать от себя невозможно!

— А как же я суну его в воду?

— Думай!

— Есть вариант: сделать двойника для самого двойника!

— Замечательно. Вперед!

И вот, через несколько минут мучений из моря высунулась моя голова и ехидно показала язык.

— Покажись весь!

— Прозрачный я выбрался на берег и застыл в ожидании.

— Раскрась его!.. Вова, я просил раскрасить, а не изменять пропорции разных частей тела. Я понимаю: каждый уважающий себя мужчина хочет, чтобы эта штука была подлиннее. Но не будем корректировать природу. Теперь пускай он пойдет за мной, а ты садись, закрой глаза и постепенно перенеси в него свое сознание.

Третье головокружение за один день оказалось перебором, и я попросту вырубился.

Когда я открыл глаза, море выглядело гораздо спокойнее, Лада не было, а мои попутчики, как ни в чем не бывало, сидели за столом и попивали двухцветное вино.

— Он пришел в себя, — констатировал Афиноген.

Я откашлялся, и моими первыми словами были: «Где Лад?».

— Ушел, — ответил Сихаэль, и увел твоего двойника.

— Эйзэ хара! — сорвалось у меня с языка.

— Первый урок Лада не пропал даром? — пошутил протоиерей, и тут же прикусил язык. — Воистину не пропал, — тихо добавил он, рассматривая вынутые изо рта окровавленные пальцы.

— Кажется, я начинаю догадываться, — задумчиво сказал Сихаэль.

— О чем?

— Я ведь был свидетелем того, как уходила община.

— Расскажи.

— Я никому и никогда этого не рассказывал… В общем, те, кто уходили, были не люди. Это были — вон, как двойник его двойника… За Ладом шли фантомы. Генерал со своей зазнобой… Они оказались в конце процессии, их убили, а они, как ни в чем не бывало, встали и пошли… И в остальных стреляли, а им ничего не делалось… Лад шел той же самой странной походкой, что и сейчас… Вова, ты ведь хотел встретиться с ушедшими?

— Почему Лад не пригласил и меня? Я очень хочу увидеть своего брата, — возмутился Афиноген.

— Встретим Лада в следующий раз, обязательно спросим об этом. Смотрите-ка: Локи молчит. Репех, на тебя это непохоже. Что-нибудь случилось?

— Когда Вовин двойник высунул из воды голову, я хотел пошутить, но неожиданно оцепенел и не смог, ни пошевелиться, ни, даже что-то сказать. Ох, и силен же этот Лад. Кто вообще он такой?

— Кое-что мы поняли (Это Афиноген). Мы поняли, КАК он увел людей. Осталось понять, КУДА.

— Для этого нужно, используя его методику, сделать двойника и походить им туда-сюда (Это Сихаэль). Авось, что-нибудь получится!

— Я пока пас! (Это я). — Я уже находился… Мне нужен отпуск!

— Я не играю (Это Репех).

— Естественно, ведь ты — не человек. Итак, кто пойдет?

— Предлагаю жребий. Камень-ножницы-бумага. Знаешь такой?

— Раз, два…

Сихаэль предпочел «ножницы», у Афиногена выпала «бумага», и он страдальчески сплюнул.

— Вот так всегда… Локи, подстрахуешь?

Афиногенов двойник вышел мало похожим на человека.

— Что это за каракатица у тебя получилась?

— Вам его видно?

— Видно, и мы его боимся. Неужели, это твоя суть?

— Он изменился, когда я прошел посвящение в лицее Трисмегист. Тогда же я стал герцогом Валефором… Дела давно минувших дней… Потом расскажу.

— Ладно, — лицо Сихаэля изобразило отчаянную готовность ко всему, и двойник его двойника сделал несколько решительных шагов в одну сторону, потом развернулся на одном месте и повторил столько же в противоположную.

— Не та походка! — Крикнул Афиноген. — Больше крути тюрнюром!

— Тюрнюр — это что?

— Подушечка под задницей у дам конца девятнадцатого века.

Сихаэль прошелся еще раз.

— Фигня это все, причем здесь походка?..

— Может, разденешься до пояса?

— А может, полностью?

— Ребята, у нас кризис жанра! Что следует делать в таких случаях?

— Расслабиться и предаться удовольствиям, а когда придет время, идея сама нас найдет!

— Или нет!

— Или нет, но будем надеяться!

И мы снова сели за стол, а с неба тихонько начало журчать восхитительное анданте фа-мажор. И тут голос подал ранее молчавший Бах.

— Господа, в чем, собственного говоря, проблема? Извините, что я вмешиваюсь…

Все посмотрели, почему-то, на Афиногена, и тот, прокашлявшись, толкнул восхитительную пятиминутную речь, наполненную деепричастными оборотами и сложноподчиненными предложениями, но никак не проливающую свет на происходящее.

— Тебе бы политиком стать, — не скрывая удивления, заметил Сихаэль, — надо же, так запутать простой вопрос, что даже я, прекрасно зная, в чем дело, увяз в твоем хитросплетении слов.

— Видите ли, — продолжал композитор, — я не силен в магии, но кое-что смыслю в музыкальной композиции, и вот, что я вам скажу. Многие музыкальные произведения, как вы знаете, состоят из двух частей — прелюдии и фуги. В чем разница между ними? Первая более сообщает о факте, отвечая на вопрос: «Что?», вторая склонна обсуждать этот факт, поднимая вопрос: «Как?». Так вот, уважаемый Афиноген, ваше повествование — скорее фуга, содержащая много подробностей, скрывающих от непосвященного ума главную тему. Понимаете, о чем я?.. Попробуйте отбросить полифонию, контрапункты и сосредоточиться на главном. Я достаточно ясно выражаюсь?

— Более чем… Спасибо, маэстро. Итак, суть дела такова. Тот, которого мы называем Ладом, а вы — Винкелем, некоторое время назад увел около сотни человек в иной мир, а мы пытаемся их найти. Мы полагаем, что, найдя ответы на вопросы, которые вы изволили затронуть: «Что он сделал?» и «Как он это сделал?», мы найдем наших друзей. Кстати, откуда вы знаете этого… гм, человека?

— Когда мне было пятнадцать, я увлекся творчеством модных тогда композиторов — Пахельбеля и Фробергера. С большим трудом достал ноты их произведений и стал потихоньку по ночам при свете Луны переписывать их в свою тетрадку. Но, ох этот несносный Иоганн Кристоф, мой старший брат! Он отнял и ноты, и мои записи и сжег их! А следующей ночью мне явился этот странный человек в этих странных штанах и голый по пояс и сказал, что, мол, это все пустое, и что мне стоит заняться глубоким изучением полифонии. И так я стал тем, кем стал. А еще он указал мне дверь в этот мир, где ко мне возвращаются силы, как в молодости. Он представился как Винкель и приходил ко мне еще несколько раз. Больше я ничего о нем не знаю. Кстати, сегодня, он намекнул, что, кроме всего прочего, я просто обязан переписать одну из своих старых фуг… Но, по-видимому, это вам неинтересно. А по поводу вашей проблемы… Сихаэль, мне кажется, дело в том, что лично вы ведете двойную игру… Я это чувствую, хотя вас совсем не знаю…

— Как вы это определяете? — полюбопытствовал Афиноген.

— Я ведь музыкант… По тончайшим оттенкам в интонации, — по лицу маэстро скользнуло подобие улыбки. — Это трудно объяснить словами, но когда-нибудь, если мы встретимся, я продемонстрирую вам свое умение вживую. И, похоже, Винкель об этом тоже догадывается.

— Это вы тоже определили по интонации?

— Конечно… Ну, что же, я, пожалуй, пойду. Спасибо за приятное знакомство, вкусные кушанья и повод для размышлений. Знаете, я наверное, посвящу сегодняшней встрече прелюдию и фугу… И они будут написаны в ре-миноре… Ауфвидерзейн, фраунде!

— Вот и нам повод для размышлений, — проговорил Репех. — Ладно, Сихаэль, давай, колись… В смысле, сознавайся!

— Мне не в чем сознаваться, я бы не назвал это двойной игрой!..

— Что «это»?

— Свои отношения с конторой. Мы же все мыслящие люди! Я рассчитывал, если что, заявить, что внедрялся в вашу банду…

— Банду?

— Для конторы вы — банда… Извините. Должен же я был обеспечить себе путь к отступлению! Но это не значит, что я бы вас предал! Я — за прогресс, за духовное развитие, я вообще за вас… Вы — такие классные ребята!

— А что значит, «если что»?

— Если контора заподозрит меня в сговоре с вами, ну, и все такое.

— Ладно, Сихаэль (Это Афиноген)… Кстати, как твое настоящее, гражданское имя?

— Марк… Марк Фургун.

— Фургон!

— Так меня дразнили в детстве.

— Откуда родом?

— Из-под Могилева. Я потомственный колдун! Мне передала свои умения бабка по матери. Знахарка была, целительница…

— Отныне ты у нас на строгом контроле! — внезапно проявившийся посох Афиногена описал вокруг лица колдуна почти правильную окружность и опять пропал.

— Ой! — воскликнул тот, хватаясь за голову.

— Все нормально. Качественная магия действует лучше любых электронных браслетов. Эта штуковина реагирует не столько на действия, сколько на замыслы. На чистые намерения, добрые чаяния, мечты и фантазии она не отзывается, но, если ты замыслишь что-то дурное, сразу даст мне знать.

— Да кто дал тебе право меня судить? Мало ли, что сдуру втемяшится твоей клюшке? Моя жизнь будет зависеть от прихоти какого-то дрына? Не бывать тому!

Сихаэль сделал несколько движений руками, будто гребков брассом, и затем резко вытянул их ладонями вперед. Раздался глухой звук, напоминающий удар ногой по футбольному мячу, и море покрылось мелкой рябью, как если бы над ним захлопали крыльями птицы. Мне запорошило глаза, но сквозь слезящиеся полуприкрытые веки я увидел, как Репех устроился поудобнее, с лукавым видом закинул ногу за ногу и извлек из воздуха бутылку виски «Баллантайнс» и дымящуюся гаванскую сигару. Афиноген же стоял неподвижно, и, казалось, не обращал на своего визави внимания.

Я хотел встать между ними, и даже сделал шаг вперед, но у меня перед глазами поплыло еще больше, голова закружилась, и, проваливаясь в туман, я еще смог услышать фразу Репеха: «Эй, вы, Володе плохо. Неспроста же этот полуголый увел у него двойника!».