Южный узел
- Автор: Ольга Игоревна Елисеева
- Жанр: Исторические приключения
- Дата выхода: 2016
Читать книгу "Южный узел" полностью
Глава 4. СЕМЕЙНЫЕ ХРОНИКИ
Жорж никогда не был на борту военного корабля. С побережья его доставил катер «Архипелаг». Стогов, представивший Александеру кандидата в камердинеры, видел перед собой лохматого парнишку в соломенной шляпе и в длинноватых полосатых штанах с пузырями на коленях. Более всего юноша походил на сбежавшего огородника.
— Вы француз?
— Матушка француженка. Отец, — Жорж сделал неопределенный жест. — Так что можно сказать: я одессит. Моя фамилия Алексан.
Совпадение посмешило Джеймса.
— Я его за фамилию и выудил, — сообщил довольный Стогов. — Забавно, правда?
— Заба-авно, — протянул капитан, внимательно разглядывая вновь прибывшего. — И как же матушка растила вас одна?
— Здесь, на южных землях, дамская добродетель не в большой цене, — дерзко отозвался Жорж. — Женщин мало. Прелестных еще меньше. Она вышла замуж за господина Тимма, директора Ботанического сада. Я, сколько себя помню, работал в питомнике…
— Отчего же не остались с отчимом? — Джеймс счел правдивым замечание о колониальных нравах. В Новом Свете, в Индии, в Африке среди белых поселенцев всегда так. Однако следовало порасспросить еще. — Агрономия в Крыму дает верный хлеб. Вы могли бы трудиться на любой из аристократических дач и жить безбедно.
— Я хочу путешествовать, — юноша замялся и произнес последние слова с заметной неловкостью. Как сокровенное. — Видеть мир. Не по мне сидеть на месте и ковыряться в земле. Да и новой семье моей матери будет без меня легче…
Последнее также походило на правду.
— Он хотел наняться матросом на торговый корабль, — вставил мичман Стогов. — Но сейчас война. Торговли никакой. Даже старые экипажи списаны на берег.
Александер окинул юношу с ног до головы оценивающим взглядом.
— Из вас вышел бы отличный моряк. Руки крепкие. А почему не поехали в Николаев? Военный флот…
— Не для меня, — Жорж сделал отрицательный жест. — Военные плавают, куда прикажут…
Джеймс рассмеялся. Он одобрял желание путешествовать, потому что питал его сам. Этот не привязанный ни к берегу, ни к нации парнишка будет полезен.
— Служба камердинера имеет свои хитрости, — сказал наниматель. — Отгладить батистовую рубашку — не то же, что посадить тую в горшочек из дерна. И кстати, возьмите у корабельного столяра шкурку. Приведите кожу в порядок. Как вы станете накрывать на стол с мозолями и грязными ногтями?
Жорж якобы смутился. Год как он и лошадь чистил, и траншеи рыл. Так что распухшие от солнца красные пальцы говорили в пользу огородных упражнений.
— Ступайте за мной, — распорядился англичанин. — Я занимаю каюту секретаря адмирала господина Кёлера.
Стогов чуть заметно выдохнул. Его волнение могло выдать Жоржа в наибольшей степени. Сам, паршивец, и ухом не повел. Незаметно послав мичману воздушный поцелуй, юноша двинулся за своим «новым хозяином».
«Наглый, как папаша», — неодобрительно заметил Эразм. От него не укрылось фамильное сходство, хотя Жорж, конечно, пошел в другую масть. Мичман был искренне благодарен Бенкендорфу за возможность отмыться от истории на Невском. Но, будучи по природе человеком честным, он каждый раз сжимался, когда приходилось врать и разыгрывать роли. Из него вышел бы отличный жандармский офицер в провинции: надзирать за строгим исполнением законности. А вот ходить в чужой шкуре… На то потребно иное нервическое сложение.
Тем временем бывший актер вовсю таращился по сторонам. Во-первых, естественно для новичка. Во-вторых, он и правда никогда ничего подобного не видел.
— Эти громадины строят в Николаеве?
— Корабль полностью повторяет судно британского королевского флота «Шарлотта», — наставительно сообщил Джеймс, — названное в честь принцессы Уэльской. До мелочей. Я могу ночью пройти его с закрытыми глазами и не перепутать ни одной лестницы.
Зря сказал! Но юный камердинер, кажется, не обратил внимания. Вокруг кипела новая, совсем незнакомая ему жизнь. Двигались куда-то моряки Гвардейского экипажа, отличавшиеся от остальных только черными куртками. Их каждый день муштровали на шкафуте, заставляя выполнять все необходимые пехотинцу ружейные приемы, и сейчас после полутора часов изнуряющих упражнений вели есть кашу.
Вокруг деревянных котлов, подвешенных к балкам, собиралось человек по 25. Старший разливал по чаркам грог — крепкий чай, сваренный, как компот, с местными фруктами, а затем разбавленный ромом. Сахара полагалось по три желтоватых, очень твердых куска. Хочешь, запузырь в кружку, хочешь, сбереги в кармане на голодный час — пососал маленько, и легче.
Те, кто уже хватил грога, чинно выдыхали в рукав и начинали дружно скрести деревянными ложками по дну мисок. В похлебку бросали мясо, в кашу — шмотки масла. Матросы не голодали. У Жоржа живот подвело. Хотя за последний год он ел куда лучше, чем в Воспитательном доме, но солдатский рацион в легкой коннице скуден. Уже мозоли на кишках натер сухарями! К тому же ржаные без соли — верный понос. А соль здесь, как сахар, — каменная.
— Народищу-то! — изумился он. — Целый город!
— Чуть больше тысячи, — отозвался Джеймс. — Не зевай, на канат наступишь.
Каюта наблюдателя оказалась в кормовой части. Очень изящная, светлая, с ковром. «Хочу быть шпионом», — подумал Жорж. Он обозрел мебель с ножками, прикрученными к полу, и два гамака: один — для хозяина, другой — в углу и гораздо ниже привешенный — для слуги. Оба были покрыты клетчатыми шерстяными пледами.
— Одна радость: кровать заправлять не придется, — подбодрил англичанин. — Все равно сбивается от качки.
* * *
Графиня Воронцова чувствовала, что земля уходит у нее из-под ног, когда рядом появляется Раевский. И не так, как у молоденькой девочки, когда в ушах звон, виски ломит, а затылок начинает кружиться. Близость любимого человека делает женщину беспомощной.
А близость нелюбимого?
Но преследующего? Не желающего понять самых прямых, ясных слов?
Когда-то ее счастье было почти безмятежно. Однако у всего есть предел. В час отчаянного позора, когда весь город ополчился на Лизу, она узнала о муже нечто такое, чего не могла забыть, как ни старалась. Он не то чтобы не смог ей поверить — уступил на время общественным представлениям о приличиях.
Даже спустя четыре года графиня помнила: есть граница, за которую Михаил не перейдет. Он очень чувствителен к сторонней оценке. К тому, что и как о нем будут говорить. После истории с Пушкиным граф как будто и простил супругу, но с каким-то внутренним, непроговоренным между ними условием. Если только… хоть малейшая тень… Однако тени наводят без всякого повода.
Поэтому появление Александра Раевского в городе казалось Лизе катастрофой. А попытки объясниться — несущейся с горы лавиной.
— Зачем вы пришли?
Она не знала, что Ольга нарочно пускает Раевского в дом, чтобы дать тому возможность видеться с графиней. Сегодня Александр явился уже не на концерт, не в пестрое собрание публики, где мог действовать только намеками. Особняк был почти пуст. Комнаты Елизаветы Ксаверьевны без слуг. Нарышкина где-то на первом этаже или в саду.
— Что вам надо? — Оставаясь наедине с этим человеком, Лиза чувствовала страх. Давний отголосок его неловкой попытки вернуть возлюбленную, когда она уже сделала выбор в пользу Михаила.
— Ты все еще отступаешь передо мной, — с явной горечью проговорил Александр. — Неужели боишься? Я столько сделал, чтобы ты…
Простила? Забыла? Полюбила вновь?
— Послушай меня, — горячим, гневным шепотом взмолилась графиня. — Заклинаю. Опомнись. Ты делаешь мне только хуже.
Раевский наклонил голову на грудь, отчего стал похож на портрет Наполеона, когда тот со сложенными руками размышляет о неизбежности отречения от короны.
— А кто сказал, что любовь — благо? За столько лет я видел от нее одни несчастья. Но, Боже мой, кто-нибудь, когда-нибудь любил ли так полно и глубоко, как я?
Лиза готова была с жалостью дотронуться до его руки, но удержала себя.
— Нам нельзя видеться. Ведь ты понимаешь, да? — ее голос звучал просительно.
Но кузен отчаянно затряс головой.
— Разве я много прошу? Только видеть. Ничего больше. А твой негодный муж отказал мне от дома.
— Отказал? — Елизавета Ксаверьевна не знала. Странно, что Михаил решился на такой шаг, не посоветовавшись с ней. А сколько она его просила! Даже умоляла больше не пускать Александра на порог. Неприлично! И вдруг перед приездом августейших гостей… Графиня догадалась. И догадка не принесла ей радости. Воронцов сделал так не ради нее. Город полон чужих людей. Он тоже боялся непредсказуемости Раевского. Его откровенного помешательства на любимой женщине. Не хотел лишних разговоров.
— Когда его сиятельство это сделал? — помертвевшими губами спросила графиня.
— Когда уезжал командовать к Варне.
Для мужа крепость стала наваждением. Он так рвался, что не заскочил даже проститься. А вот на письмо кузену время нашел! За месяц Михаил только раз приезжал ее навестить. Они едва успели побыть вместе. И то как-то наспех. Когда все сложилось хуже, чем обычно, она взглянула на мужа и поняла: его это не беспокоит. Он весь там. И думает только об осаде.
— Прости, — его голос извинялся, но он сам нет. — Засела в голове заноза. Не могу отвлечься.
Как они измучили ее! Кто мешал Александру любить кузину, когда та ходила в барышнях и едва ли не сама навязывалась ему в невесты? Кто мешает Михаилу любить ее сейчас?
— Послушай, — Лиза все-таки дружески взяла Раевского за руку. — Мне очень жаль. Но раз его сиятельство решил закрыть перед тобой дверь, мне вдвойне неприлично тебя принимать.
Кузен смотрел на нее, не понимая.
— А дети?
За долгие годы, что ему доставалось возиться с ее отпрысками в Белой Церкви, малыши привыкли. И считали добрым дядей. Самым добрым из всей родни.
— Их отец не хочет тебя видеть, — Лиза помедлила. — Я не хочу уже много лет. Прости.
* * *
Министр финансов Егор Францевич Канкрин не ожидал когда-либо вновь узреть в своем кабинете Карла Васильевича Нессельроде. Ему казалось, что между ними все сказано. Ни единого слова больше не может быть произнесено.
Ан нет. Карлик Нос вкатился на порог и фертиком продвинулся к столу.
— Давно не встречались? — На сей раз Егор Францевич не встал, не предложил Нессельроде сесть, не послал буфетчика за чаем.
Но гость упорно делал вид, будто не замечает откровенной холодности, даже враждебности со стороны хозяина.
— У вас возникли новые идеи насчет моей родни? — осведомился Канкрин. — Возможно, я бастард эфиопского короля? И моей супруге следует опасаться черного младенца?
Нессельроде знал, что Егор Францевич тщательнейшим образом проверил его обвинение.
— Представьте себе, мои люди тоже ездили в Кассель. И нашли означенное еврейское семейство, — заявил министр. — Возможно, вас это огорчит, но дедушка-раввин решительно отказался признать и моего отца, и меня своими родственниками. Даже был возмущен.
Карл Васильевич знал, что уличен и должен стыдиться. Но, вот беда, не умел.
— Оказывается, мой отец, служа правителем канцелярии маркграфа, дал позволение нескольким еврейским семействам поселиться в Ганау, а чтобы от них отстали, прикрыться нашей фамилией.