Южный узел

Глава 3. ПОДКОПЫ

Под Варну прибыл контр-адмирал Беленсгаузен вместе с моряками Гвардейского экипажа. Очень вовремя. Потому что именно он нашел способ подвести два корабля и множество кечей чуть не под самые стены и начать бомбардировку с моря.

Грейг опять оказался не у дел. Гонял по всей акватории в поисках турецких судов, которые можно было бы еще сжечь или не позволить выйти из бухт. Тем временем Капудан-паша решил, как принято у турок, завести ложные переговоры, чтобы дать своим войскам передышку. На улицах валялось уже двенадцать тысяч трупов, их никто не убирал, живые экономили силы.

Явились парламентеры. Никс впервые видел турецких представителей так близко. Его позабавили горлатные шапки, как у старинных бояр на картинках. Куньи, крытые разноцветной парчой с золотой вывороткой шубы — это в июле-то! К чалмам он уже привык, но паши в торжественных случаях надевали нечто похожее на белые пирамидки со срезанными вершинами. Точно несли на голове творожную горку пасхи.

При этом турки никак не могли примериться к регулярному лагерю. Ткнулись сначала в ретрашемент — не туда. С прежней торжественностью пошли всей ватагой вдоль длинной стены из дерна, окружавшей Главную квартиру. Не обрели входа и стали, вздыхая, но сохраняя серьезные непроницаемые лица, спускаться в земляной ров — видимо, считали, что гяуры придумали для них новое унижение.

Не выдержав, государь послал своего генерал-адъютанта Перовского навстречу.

— Ради бога, Василий Алексеевич, приведи ты этих бедолаг. Они же в трех шанцах заблудились.

Перовский — задира и красавец, одних лет с императором и очень ему преданный, хотя не без выверта, — слишком волен в общении с высочайшими лицами — помчался исполнять. Минут через десять шубы и шапки добрались до центра лагеря и стали озираться, ища самый яркий цветной шатер. Им и в голову не приходило, что белый царь живет, как все, в походной палатке, разве что побольше размером.

Его величество благоволил выйти. Надо же было обозначить свое присутствие. Турки, против ожидания, не попадали ниц. Такое им позволялось делать только в отношении своего монарха. С остальными предписывалось вести себя дерзко. То есть стоять столбом. Кроме того, на Востоке считается неприличным смотреть в глаза — это вызов. Никсу сие не полюбилось, и он, ни слова не сказав, удалился в палатку.

— Что же с ними делать, — спросил Перовский, тряхнув смоляными кудрями в сторону представителей.

— Заявите, что его величество считает ниже своего достоинства толковать с уже побежденным силой нашего оружия врагом, — шепнул Бенкендорф.

— Так и сказать? — поразился Перовский.

— Так и скажите, — кивнул Александр Христофорович. — А чтобы больше не испытывать неловкости, задержитесь, когда пойдет негоциация. Услышите, что они сами станут говорить.

Тем временем в палатке император метался от матерчатой стены к стене, мучаясь гамлетовскими вопросами. Может, выйти?

— Ни в коем случае, — сказал Воронцов, специально призванный для совета.

Остальные генералы согласно закивали.

— У турок любезность и вежливость принимаются за слабость.

Никс нахмурился.

— А сами переговоры?

— Обманка, — граф привел примеры подобных перемирий.

Опять со всех сторон послышалось согласное гудение.

Его величество был слегка обескуражен. И чтобы не лишать царя удовольствия лично удостовериться в коварных планах турок, Воронцов вышел на улицу и задал через парламентеров традиционный вопрос: согласен ли достопочтенный Изет-Михмет-паша-хазред-лери покинуть крепость на условиях почетной сдачи, то есть с оружием.

Турки запросили несколько дней для размышления, что и требовалось доказать.

— Копайте и подводите порох под стены, — распорядился император.

* * *

Тем временем статский советник Вигель уже добрался до Петербурга. Ему удалось-таки выхлопотать отпуск из Керчи, и он явился к министру внутренних дел Заркевскому, умолять о новом назначении.

Арсений Андреевич хитро посматривал на гостя, желая прощупать, правильно ли он угадывает причину приезда.

— Все вакантные губернаторские места уже заняты, сударь. Вот есть пост в Екатериновлаве…

Филипп Филиппович умоляюще сложил ручки.

— Мне бы менее всего хотелось вновь служить в Новороссийском крае…

— Понимаю, — протянул министр. — Вы не поладили с Воронцовым? Редкое, но примечательное явление. Ну да не бойтесь. Мы вас не выдадим.

Вигель опешил. По отзывам графа о Закревском, они были друзьями и находились в самых тесных сношениях. Однако… Закревский близок с опальным Ермоловым. А Воронцов с Бенкендорфом. Не тянут ли сии люди прежних друзей в разные стороны?

Филипп Филиппович решил проверить.

— Еще во Франции, лет двенадцать назад, когда наш корпус только покидал Мобеж, мне посчастливилось вызвать неудовольствие генерала Бенкендорфа. Ныне он в большой силе. И, к моей беде, в большой дружбе с Михаилом Семеновичем…

— Утешьтесь, — отрывисто бросил Закревский. — Михаил был всегда пристрастен к этому пустоголовому… Ну да дни его нелепого ведомства сочтены. А с ним и влияния на государя. Все министры готовятся заявить решительный протест против жандармского произвола.

Вигель понял, что ему следует подхватить.

— Истинная правда. Местные чиновники, губернаторы, губернские правления, лишенные законного доверия государя, страждут. От уныния опускаются руки. Рождается апатия. Разве прежде не было в России честных людей? Разве без жандармского корпуса она дурно управлялась? А если бы и так, — в запальчивости воскликнул Филипп Филиппович, — разве горсть бывших армейских офицеров, бог знает из кого набранных и кое-как обученных, способны поправить гражданское зло? Или нет у нас полиции?

Арсений Андреевич прищурился. Гость был умен и мог пригодиться. Но что-то в нем не нравилось. Генерал усилием воли подавил сомнения. Нужный человек. С большим опытом. Надо использовать и не морщиться. Не в его нынешнем положении носить белые перчатки.

— Вы бы хорошо поступили, если бы изложили свое мнение, — раздумчиво произнес он. — Одно дело — министерские неудобства. Они могут происходить от взаимных трений. Другое — возгласы с мест. Где, как вы говорите, гражданские чиновники страждут.

— Нас просто черная туча какая-то накрыла, — заверил гость. — Без нее каждый верный подданный мог бы наслаждаться при нынешнем царствовании покоем и счастьем.

Что ж, Закревский удовлетворенно кивнул. Ценное, очень ценное добавление к министерским жалобам. Государь должен понять, что весь чиновничий аппарат империи может возмутиться жандармским вмешательством. А, возмутившись, засбоить. Крапивного семя столоначальников следует опасаться не в меньшей степени, чем обедневшего дворянства с его заложенными-перезаложенными имениями.

— Итак, я жду вас завтра с готовыми бумагами, — заявил генерал вслух. — Потрудитесь, голубчик. А мы уж для вас поищем местечко.

Вигель вышел очень довольный своим визитом.

* * *

В особняке Ольги Нарышкиной был музыкальный вечер. Лиза много играла на рояле. Пела. Гости восхищались голосом. Удивлялись мастерству. Впрочем, гораздо лучше, на взгляд самой графини, выступали артисты итальянской оперы, нарочно приглашенные в дом, чтобы развлечь высочайшую путешественницу и ее маленький двор.

Александра Федоровна не уставала удивляться странностям города, в который попала. Русская Марсель, как называли Одессу, оправдывала свое имя. Таких роскошных особняков, таких богатых дамских туалетов, такой спокойной уверенности в поведении она не видела давно. В Петербурге тянулись за Европой, в Москве дерзили всему неродному — и эти два занятия превращались в смысл жизни, не давая жителям наслаждаться сегодняшним днем. Все было либо завтра, либо вчера. А в Одессе просто наслаждались. Солнцем, морем, счастливым положением порто-франко, большими, текущими прямо по улице деньгами. Купеческий патрициат был не менее влиятелен, чем аристократические семьи, и требовал к себе уважения. Дома строились из легкого ракушечного камня, который тесали без труда и возводили изящные особняки быстро и даже без больших затрат, меблировали и обставляли последними новинками с юга Франции и из Италии.

Счастливый край. Даже война не искажала веселого, беззаботного лица города! Шарлотте даже захотелось остаться здесь навсегда. И если бы не страшный восточный ветер, вмиг засыпавший улицы пылью. Не адская жара, от которой не спасали плохо принимающиеся деревья. Не осознание, что на сотни миль вокруг лишь выжженные степи… Она бы непременно позавидовала беспечным обитателям русской Марсели.

«Надо будет попросить Никса о даче где-нибудь на полуострове», — решила она.

— А где отдыхают летом все ваши знакомые? — спросила Александра Федоровна графиню, которая уступила место возле рояля певице Марикони, а сама, по приглашению ее величества, села рядом с августейшей гостьей.

— Южный берег — наша Ривьера, — отозвалась Елизавета Ксаверьевна. Она твердо помнила наставление мужа: сколь возможно хвалить крымские пейзажи и климат. Если и один-два аристократа из свиты ее величества увлекутся, будет дело. Без серьезных денег край не поднять. А потому… — Тамошние виды сходны с итальянскими, а воздух — каким в Одессе мы, к сожалению, не пользуемся из-за близости степей. Горы Тавриды дают столько свежести! Там есть места, совершенно как буковые рощи во Франции, или дубовые леса древних друидов, увитые омелой. Один ботаник говорил мне, что обнаружил море альпийской растительности. Но лучше всего, ваше величество, белые вина, которые растят на красном камне близ Массандры. Я правильно сказать не умею, но даже рейнское проигрывает. Вам надо обязательно попробовать для здоровья.

Императрица смотрела на графиню во все глаза. Чего в России только нет! Беда, что не доберешься. Лиза говорила правду. Однако, по приказу мужа, умалчивала о дорогах, о грязище, в которой привыкли жить местные. О ценах, каких нет и в самой Италии. А главное — о скоромимопроходящем лете. Два месяца рая — и шторма, ветра, непролазная грязь…

— Его светлость говорил мне, — осмелилась графиня, — что есть императорская дача Ореанда. Покойный государь купил четверть века назад. Строили ли там что-то, не знаю. Но все поминают старинную чинару невероятной высоты. Ее нельзя обхватить и четверым взрослым.

Императрица вдохновилась. Значит, дача есть. Надобно настоять, и ей покажут.

— А вы, графиня, каждое лето ездите на пароходе в свое имение?

— Да, — кивнула Воронцова. — Нас собирается множество дам из Одессы. Путешествие нескучно. Пароход колесный. Идет мягко.

— Я бы хотела присоединиться, — с неожиданной для себя храбростью заявила императрица. — Посмотреть Ариадну…

— Ореанду.

Шарлотта ласково взглянула на Воронцову: такая безыскусная, что поправляет августейших особ. Большинство промолчали бы или даже поспешили переименовать.

Марикони у рояля сменил высокий черноглазый красавец с печатью демонических страстей на бледном лице.

— Кто это? — шепотом осведомилась императрица.