Борджиа. Секс. Власть. Убийство. Аминь

Неблагодарная работа. Часть шестьдесят первая

Темнота пришла с севера. Тяжелые, черные тучи накрыли Вечный Город сумеречной завесой. Запахло дождем. Его ноздрей коснулся еще один тонкий, едва уловимый, но пугающе знакомый запах — запах смерти. Должно быть, ветер подул с низовьев Тибра — река всегда благодарно принимала умерших: слепых котят со скотного двора, обезглавленных казненных, мертворожденных детей шлюх.

Он чуял тлен, как хищный зверь чует след раненой, кровоточащей жертвы. Микелетто поднял глаза к рваным облакам и глубоко вдохнул влажный, пыльный воздух. На душе отчего-то было беспокойно.

Чезаре Борджиа решил познать вкус убийства, и Корелья подобное намерение вовсе не нравилось, ибо он лучше других знал, что вкус сей может стать тяжким наваждением.

Это его — Микелетто — бремя, его служение, его стихия. Ничто не спасет загубленную душу, да он и не ждет избавления, не нуждается в нем и давно уже не верит в спасение.

Но для господина это дело чести, долг благородства. Микелетто мало смыслил в благородстве. Он убивал, если в том была необходимость, или когда ему за это платили. Честь для него уже давно стала пустым словом. Ведь что для одного честь, другому — бесчестие. Между тем, против слова Борджиа он идти не собирался, и коль тот жаждал равного поединка, Микелетто будет стоять в стороне и наблюдать.

Он уговаривал себя, что волноваться не о чем, пока ноги сами несли его сквозь сгущающиеся сумерки на площади Кампо деи Фьори. За несколько месяцев ежедневных тренировок Микелетто натаскал Чезаре, как следует. Что касается обычного боя на шпагах, то Борджиа владел им в совершенстве, ибо с раннего детства мальчишек знатного рода учили обращаться с клинком, но ему, очевидно, не хватало подлинных разбойничьих навыков. Посему Корелья охотно делился с молодым господином коварным мастерством злодейства, а тот оказался неутомимым учеником. Он впитывал новые знания как губка и требовал еще, хватал все на лету и упражнялся до седьмого пота. Поначалу это едва ли не щенячье воодушевление забавляло Корелья, но позже стало ясно, что щенок сей из волчьего племени. Чезаре не просто постигал способы лишения жизни, он вгрызался в новый опыт зубами и мигом преобразовывал его на свой манер.

Где самые уязвимые места на теле человека? Как лучше бить — сверху или снизу, удар должен быть скользящим или режущим? Что можно сделать, когда оказался безоружен?

— Сюда Давид угодил камнем, — Микелетто касался правого виска Чезаре под густыми кудрями, — и Голиаф пал. Вот здесь, милорд, где кровь бьется сильнее всего.

Он слегка нажал на подрагивающую жилку, и господин нетерпеливо кивнул, побуждая его продолжать.

— А вот здесь, — говорил Микелетто, нащупывая шершавыми пальцами пульсирующую точку на горле испанца, — находится сонная артерия. Полосните ее острым лезвием, и смерть настигнет несчастного в течении минуты.

Сохраняя свою обычную невозмутимость, он мягко уткнул ребро ладони в кадык хозяина:

— Сюда бейте наотмашь — вышибите из противника дух, выиграете время для решающего удара.

Чезаре усмехался одними губами, а глазами внимательно буравил слугу. Он стоял смирно, позволяя использовать свое тело в виде наглядного материала.

— А если по какой-то причине вы оказались обезоружены, — наемник протянул обе руки и вопросительно вскинул бровь, как бы спрашивая разрешения — Борджиа качнул головой в согласии, — тогда, — Корелья обхватил крепкую шею с обеих сторон, — сожмите в этих местах со всей мочи, — он вдавил пальцы туда, где под смуглой кожей ритмично толкалась горячая кровь.

— Важно найти правильные точки, — он вжался чуть глубже в пульсирующие жилы. — Кровь перестанет поступать в голову, тело быстро ослабнет. Понадобится чуть больше времени, чем с клинком, — пробормотал он, — но если удерживать крепкую хватку…

Их взоры сошлись, пересеклись, точно в немой беседе, и мысли Микелетто спутались.

Взгляд хозяина, потемневший от азарта, пронизывал слугу насквозь. Чезаре словно высматривал, выведывал, разгадывал — он, будто выпытывал нечто такое, чему на словах Корелья толкования не находил. И самое удивительное, что господин не делал ни малейшей попытки освободиться. Мгновение, другое наемник еще силился найти объяснение и, что греха таить, наслаждался внезапной иллюзией равенства, но, вовремя осадив себя, он отступил на шаг, разом чувствуя, как его прошибает холодный пот. Он хорошо знал, что на лице его не дернулся ни один мускул, а глаза сохранили присущую им невозмутимость, и Чезаре никогда не узнает о том, что на самом деле творится в душе верного слуги.

Их импровизированные классы по искусству боя доставляли наемнику одновременно и радость, и мучение. Из верного пса он превратился едва ли не в друга, и тем сложнее было соблюдать разумную отстраненность. К счастью, у Микелетто хватало ума не обольщаться напрасными надеждами.

Между тем, одно дело играть в убийство, и совсем другое — совершить его. Час поединка неотступно приближался, и тревога ледяными когтями царапала нутро Микелетто. Чезаре силен, смел и бесстрашен, но его соперник не из робкого десятка. Барон Бонадео — профессиональный кондотьер. И хотя праздное существование последних лет могло притупить его навыки, не было сомнений, что человек этот забрал не одну жизнь на поле битвы — битвы, настоящей, не воображаемой, — а значит, обладал неоспоримым преимуществом опыта.

Время близилось к полуночи, и улицы сделались пустынными. Несколько раз в черном небе полыхнула молния, и тотчас полил дождь. Взрезая завесу ливня фалдами тяжелых плащей, господин и слуга спешили к южным воротам Рима. К этому времени барон уже, должно быть, покинул площадь Навона, где располагался его палаццо, и направлялся на выезд из города. Оставались считанные минуты до встречи двух непримиримых соперников. Борджиа был настроен решительно, он мало говорил, а в выразительных глазах застыло мрачное ожесточение.

Притаившись в темной подворотне, они укрылись от дождя в ожидании, когда на дороге появится всадник на вороном скакуне. Чезаре привалился к стене и напряженно вздохнул, ему явно не терпелось как можно скорее покончить со всей этой историей.

Глядя на сильного, полного жизни, молодого мужчину, Микелетто совсем не хотелось думать, что ночь для него может закончиться плачевно. И, между тем, не размышлять о том, какой опасности Борджиа подвергает себя, наемник не мог. Разве мать обрадуется, узнав, как сын отдал жизнь за ее честь? Это вряд ли. А что скажет баронесса, за одну ночь утратив и мужа, и пока еще невинное увлечение?

Сквозь шум дождя вдалеке послышался размеренный цокот копыт о мостовую. Чезаре резко подался вперед и выглянул на улицу.

— Наш барон, Микелетто, — проговорил он вполголоса, и, обернувшись к слуге, мимолетно улыбнулся недоброй усмешкой, от которой наемнику вдруг стало не по себе. Корелья, отбросив прежние сомнения, порывисто приблизился к Чезаре и горячо, почти требовательно, проговорил:

— Позвольте мне разобраться с ним!

Борджиа оглянулся. Во взоре его вспыхнуло и тут же погасло сомнение. Он ответил вопросом на вопрос:

— Он оскорбил твою мать?

Микелетто схватил господина за руку поверх мокрого плаща, будто желая силой удержать смельчака от необдуманного поступка:

— Тогда сделаем это вместе! — настойчиво прошипел он.

— Но где же тогда отвага? — усмехнулся господин и глянул на слугу со снисхождением: — Или удовольствие?

Топот копыт приближался, словно неминуемая гибель. Чезаре поднял глаза к нескончаемой завесе ливня и глубоко вздохнул, затем он уверенно развернулся к Микелетто:

— Нет, — твердо отрезал господин. На лице его прорезалось упорство. — Я сделаю это. Сам.

Накинув капюшон, он спокойно шагнул под проливной дождь.

Впервые за все время на службе у Борджиа наемник решил ослушаться приказа. Плевать ему на упрямую испанскую гордость и отвагу! Не будет Микелетто оставаться в стороне, если хозяину потребуется помощь, и он уж точно не позволит храбрецу так глупо расстаться с жизнью. Вдохнув поглубже, убийца вынул клинок из ножен и шмыгнул в непогоду, следом за Чезаре.

Молния рассекла небо, на мгновение ослепительный свет обрисовал на дороге одинокого всадника и преграждающего ему путь человека в плаще. Микелетто затаился под ржавым, прохудившимся навесом для лошадей, не сводя глаз с происходящего на дороге. Отсюда, в случае необходимости, было рукой подать до дуэлянтов.

Чезаре откинул капюшон, привлекая внимание наездника, и тот, распознав соперника, резко придержал поводья, прокричав сквозь стену дождя:

— Ты заглядывался на мою жену?

— А вы, барон, оклеветали мою мать! — парировал Чезаре. Бонадео дерзко вскинул голову:

— Ты об испанской шлюхе?

Со свистящим шелестом Борджиа вынул шпагу, отбросил ножны в сторону и спокойно проговорил перед собой:

— Я о своей матери.

Барон усмехнулся, и улыбка его напомнила оскал:

— От борделя до Ватикана дорога немалая, — злорадно отозвался всадник и обнажил добротный клинок. — Но закончится все здесь!

Микелетто едва сдержался, чтобы не кинутся на помощь, когда барон, пришпорив коня, пустился во весь опор прямо на Чезаре. К счастью, разбег оказался недостаточным, а испанец, ничуть не растерявшись, быстро скинул плащ и с размаху бросил его в морду жеребца. Тот со свойственной лошадям пугливостью встал на дыбы. Бонадео свалился наземь, выронив клинок. Микелетто выдохнул с облегчением.

Но то еще был не конец схватки, а лишь ее начало. Чезаре, дерзко ухмыляясь, шагнул к поверженному, с вызовом крутанул шпагу в ладони, точно играючи, будто давая сопернику фору — поднимайся, лежачих не бью. Барон стремительно вскочил на ноги и тут же с трудом увернулся от разящего клинка.

Микелетто, пряча голову в капюшон, неотступно следовал за двумя противниками, скрываясь в чернильной тени. В ушах гулко стучала кровь, сердце в груди отплясывало тарантеллу. Никогда еще он не испытывал подобной тревоги за чью-то жизнь, и вряд ли хоть раз за последние десять лет он так мучительно боялся кого-то утратить.

Но его блестящий ученик шел на врага с той настойчивостью, которую можно сохранить лишь с холодной головой. Казалось, ни на один миг Борджиа не утратил бдительности, не поддался горячности злобы. Он ловко уворачивался от мощных выпадов Бонадео и, стремительно перенимая инициативу, заставлял того пятиться. Похоже, барон сильно ударился при падении, и ноги его плохо слушались. Тогда как длинные крепкие ноги Борджиа, напротив, передвигались с поразительной легкостью, даже несмотря на то, что он вымок до нитки. А ведь мокрая одежда должна сковывать движения, но Чезаре порхал над землей на пружинистых ступнях, как ни в чем не бывало.

Микелетто наблюдал за господином и видел себя. Вот здесь он бы точно также подсек неприятеля, и с таким же с рыком он бы ударил наотмашь, блокируя неуклюжий натиск соперника. Удовольствие? Да, победа в равном поединке всегда приносит определенное удовлетворение. А еще наслаждение доставляет следить за тем, как под проливным дождем сражаются двое. Один — молод, силен и коварен, другой — опытен и крепок. Но второму не хватает жалящей сноровистости, с которой на него напирает первый. Исход этой стычки предопределен, в воздухе уже пахнет смертью.