Дневники архимага. Изгнанник

Глава 7. Мёртвый кот и разбитая форточка

Всё утро Габриэль просидел в спальне отца на его кровати, обнимал себя, представляя прошлую ночь, и ждал разговора, который не состоится. Ни сегодня, ни завтра. На простыне остались пятна крови. Немного позже Габриэль обнажил кровать и застирал их.

Полдня он бездумно слонялся по дому.

Читал.

Пролил суп на коленки.

Переставлял фарфоровых уточек на столе отца.

Проверял, отстирались ли пятна крови.

Пятна остались.

Хорькинс ходил с недовольным и важным лицом. Всякий раз, натыкаясь на Габриэля в коридоре, останавливался, скрещивал руки на груди, качал головой и цокал. В очередной раз проходя мимо Хорькинса, Габриэль с удовольствием отдавил ему ногу.

К завтраку Габриэль не вышел, к обеду тоже, И Тина не заходила с подносами. Зашла ближе к вечеру, поставила поднос на стол, посмотрела на Габриэля, что сидел по обычаю на подоконнике с книгой.

— Что ты сказал отцу?

Прочитав на её лице осуждение, Габриэль промолчал. Тина выждала паузу, чтобы дождаться ответа, и не дождавшись, продолжила:

— Прошлой ночью он… плакал.

Габриэль захлопнул книгу. Глядя на Тину широко распахнутыми глазами, побледнел так стремительно, что Тина испугалась.

— Я знаю, что ты не хотел ничего плохого. И он не сердится на тебя. То, что он у него случился приступ… это никак не связано.

Габриэль отложил книгу и выпрямился. Тина встала, суетливыми движениями принялась оправлять складки фартука.

— Я лишь предположила… той ночью он был у тебя, потом слышала его шаги, потом зашла… он сидел за столом. Он ничего не сказал, я лишь додумала, может, мне показалось. — Резинка, сдерживающая её локоны, скатилась на пол, и пышные завитки упали на плечи тяжёлыми волнами. — Пойду… у меня там суп…

Она вышла из комнаты, так и не подобрав резинку. Габриэль перевернул страницу.

«Домашний справочник лечебной магии».

Пучки засушенных трав погружали комнату в терпкий аромат, перед Габриэлем лежал старый потрёпанный блокнот с выписанными им рецептами отваров. Травы Габриэль собирал в лесу, а сборник рецептов был согласован с самим лекарем Новелом.

Габриэль погружался в книги о тайнах болезни отца.

Тренировочные перчатки с лампочками теперь лежали в дальнем ящике под кроватью вместе с хламом и старыми детскими игрушками. Габриэль практиковался начертанию рун, по привычке вставая напротив стены, хотя в этом не было необходимости. Плотный свет сходил с кончиков пальцев и, ощущая свою причастность творению волшебства, не-волшебник переставал дышать, а потом рвался к окну, хватал раму трясущимися руками и кашлял.

Никто не знал, чем он занимается в комнате.

Никто не интересовался.

У Тины был старый кот, ослепший на один глаз. У него были старческие проблемы с костями, почками, и он хрипло дышал. Кота звали Ло. Он был бело-рыжим, кусливым и очень пушистым, настолько, что спутавшиеся комки шерсти приходилось выстригать. Мордой он походил на мудреца с густыми печальными бровями. Он не любил никого, кроме Тины, и всегда кусал Габриэля за пятки. Караулил, когда тот выйдет из-за угла, неожиданно выскакивал и бросался. К старости Ло подобрел и позволял Габриэлю немного себя погладить, но шипел и кусался, когда Габриэль трогал его за ушки.

Габриэль нашёл Ло на любимом им месте — в коридоре на подоконнике. Кот задёргал ухом, когда Габриэль сел рядом. Сонно посмотрел на Габриэля, на змея, обвивающего его шею, и отвернулся. Габриэль погладил кота и задержал ладонь. Кожу ладони закололо. Габриэль начертил в воздухе руну и увидел себя внутри системы: огромной, сложной, колоссальной, как целая галактика, и растерялся. Он был снаружи: в коридоре с большими окнами на широком подоконнике рамы, которую оплетали сциндапсусы, и одновременно — внутри старого больного кота. Внутреннюю поверхность его вселенной расписывали сложные узоры, похожие на древние буквы магического языка. Где-то узоры смазывались, где-то обрывались и теряли изящество, где-то вились замысловатыми лентами вдоль алых пульсирующих сфер. По натянутым струнам бежали искрящиеся всполохи, похожие на маленькие молнии. Проплывающие в пустоте цветные объекты облепляли пушистые, нежные, похожие на маленьких мышек… кто? Они пульсировали, дрожали, были гигантскими и крохотными. Габриэль протягивал к ним руки, а они ускользали, разбегались, как термиты в разные стороны.

В голове загудел некрасивый протяжный аккорд. Множество молоточков били по металлическим пластинкам, каждая из которых имела свой звук. Где-то звук казался верным, где-то требовал настройки.

Нависающая перед Габриэлем ярко-жёлтая сфера дёрнулась и развернулась. Габриэль попятился: перед ним находился гигантский кошачий глаз. И этот глаз видел его и следил за ним. Второй глаз оказался мутным белёсым шаром, его поверхность облепляла слизь, а маленькие, нежные, похожие мышек (да кто же они?) пульсировали на поверхности. Это они издавали некрасивые звуки. Они сбивали фальшью налаженный аккорд организма.

Всё было не так, как описывалось в книге. Всё было интереснее.

Габриэль читал, что нужно делать. Мысленно он принялся подчищать аккорд, передвигать звуки, точно настраивая расстроенную лютню. Он гладил кота и ловил мышек, погружая руки в их мягкую шерсть, слушал, как аккорд меняет тон, светлеет и становится благозвучным.

Ло широко зевнул. Его глаз, несколько лет затянутый бельмом, стал таким же ясным, как здоровый.

Габриэль обрадовался и продолжил. Где-то в этом нестройном многоголосие шипели лёгкие. Габриэль провёл ладонью в воздухе, сдвинул картинку сложной системы, переместив себя из одного измерения в другое, и увидел их: две наполненных жидкостью полости. Они надувались, сдувались, и были серыми, липкими, сморщенными, как заплесневелые черносливины.

Кот недовольно задёргал хвостом, давая понять не-волшебнику, что поглаживания ему надоели, и скоро в ход пойдут коготки. Габриэль дотронулся до лёгких, и они завибрировали, издавая высокочастотный звон. Кот вцепился зубами в гладившую его руку и злобно заурчал. Вибрации, что не-волшебник так долго настраивал, сбились, и, кажется, стали хуже. Рёв аккорда вонзился иглами в голову, словно кто-то ударил по всем клавишам фортепиано одновременно. Габриэль отдёрнул от кота руки и схватился за голову. Кот забился в припадке. Из его рта пошла пена. Через несколько секунд припадок прекратился. Кот обмяк. Нестройный аккорд затих, и больше ни один звук не проникал сквозь ладонь, а вселенная раскололась на части.

В ужасе Габриэль соскочил с подоконника. Кот лежал недвижимо, под его мордочкой растекалась мерзкая лужица какой-то жидкости. Конечно, никто ничего не заподозрит. Кот был стар, к тому же болел, но жуткое ощущение сковало не-волшебника: если бы на месте кота был отец?!

Габриэль влетел в спальню, с шумом захлопнул дверь и опустился под дверью на пол. Его трясло. Он придержал сбитое дыхание, прислушиваясь к звуками из коридора, но в коридоре было тихо, хотя, когда он бежал, ему казалось, все уже знают о том, что он сделал, и бегут, дабы сотворить то же самое с ним. Ему чудился топот и крики прислуги. Он сидел на полу под дверью, дрожал и не мог встать, и не сразу заметил записку, что находилась прямо под его вспотевшей ладонью. Кто-то подсунул записку под дверь, пока его не было в комнате. Габриэль развернул записку. Руки тряслись, текст читался с трудом.

«Ты продолжишь убивать, пока не обучишься. Возвращайся, и мы научим тебя исцелять».

Едва прочитав записку, Габриэль принялся разрывать её. На две, на четыре, на восемь частей… Судорожно подбирал с пола крошечные кусочки и разрывая их кончиками ногтей, затем разметал их по полу, царапая ногтями ковёр, и испугался, что кто-то может найти эти бумажки и заподозрить о послании. Кому-то обязательно будет дело до кучи мусора, и он соберет по кусочкам пазл… Габриэль принялся сгребать их в кучу, схватил, смял и даже попытался съесть. И почему они не исчезли, как тот золотой шар?!

Не-волшебник заперся в ванной, где было темно и безвременно. Жуткая душевая кабинка скрывала за шторой чудище из канализации, в деревянной купели булькал водяной, плитка на полу была холодной и мокрой. Габриэль обнимал колени. Но не так, как обнимают себя, а как обнимают кого-то. Капал кран. Громко, как колокол. Звук откликался от стен, наполнял эхом комнату. Кап. КАП. Капли падали, словно не в купель, а на макушку. Кап… и звук разлетался пульсацией внутри головы.

Габриэлю казалось, что под дверью скребётся кот, мёртвый и злой. Габриэль представлял, какие у него острые когти и хищные клыки, а морда испачкана в этой вытекшей из него мерзкой жидкости. Кот хочет вгрызться ему в горло. И сейчас, если Габриэль откроет дверь, кот набросится и прокусит ему артерию.

— Уйди, прости меня, я не нарочно, уйти, не трогай меня… — умолял Габриэль кота, а он скрёбся и скрёбся.

Габриэль зажимал уши, прятался за купелью, а потом так и уснул на мокром полу, и приснился ему лес. Тёмный-тёмный! Будто Габриэль шёл по тропе, а по кустам шуршали змеи, которых не было видно, и в их шипении Габриэль слышал: «Иди к намшшш, мы научим тебя исцелятьшшшш». Он дошёл до дерева, на стволе которого из дупла и сучков нарисовалось изуродованное лицо. Лицо улыбнулось и отрыгнуло дуплом ворону. Раздалось противное мяуканье, и Габриэль посмотрел вверх. На ветке сидел Ло, и его глаза ярко светились. Ло зарычал, прыгнул с ветки на лицо не-волшебника и впился в его глаза когтями.

Габриэль проснулся от своего крика.

И снова оказался в ванной. Капал кран, звук отдавался эхом. А под дверь скрёбся мёртвый кот.

Исчезновение Габриэля домашние заметили только на утро следующего дня. Тина и Хорькинс обыскали весь дом, и не найдя его, решили, что он в ванной в своих апартаментах. Единственное место, куда они не заглядывали. Тина и Хорькинс вместе принялись стучать, уверенные, что Габриэль заперся там. Тина умоляла открыть и волновалась, что он очень тяжело переживает событие прошлой ночи. Хорькинс угрожал рассказать отцу. Они по очереди просили открыть дверь, а Габриэлю чудилось, что если сейчас он впустит кого-то из них, в ванную проникнет убитый им кот. Он обнимал себя за колени и слушал, как капает кран.

— Он точно там?

— Где ещё ему быть?

— Он там жив?

Тина ахнула и заколотила сильнее. Удары её кулака едва не сшибали дверь.

— Гэбриэл Раймонд Манриоль, немедленно открой, или твой отец… его точно отправят в предсмертник! — крикнул Хорькинс.

Дверь распахнулась. Вернее, сперва резко дёрнулась, ударив Хорькинса по лбу, а распахнулась секундой позже. Габриэль с удовольствием подметил, что расшиб Хорькинсу лоб. Прямо на глазах на лбу Хорькинса росла огромная шишка. Габриэль смотрел на неё, сжимал побелевшими пальцами ручку двери и вполне мог ударить ещё. Чувствуя это, Хорькинс попятился

— Оставьте меня в покое.

Их взгляды пересеклись, разве что не сверкнули, как лезвия мечей. Хорькинс проиграл схватку. Ушёл, держась за лоб и причитая. Его стоны и оханья были слышны на весь дом. Будучи побитым и очень несчастным, он спустился в погреб за бутылкой. Тина робко стояла подле распахнутой двери. Габриэль держался за ручку и смотрел под ноги. Его длинные волосы неряшливо висели вдоль лица, влажные, свалянные в сосульки.