Обыкновенные монстры

– Бертольт, что же нам делать? – однажды спросил Джейкоб, когда пришла зима.

Им приходилось работать на морозе, и они постоянно мерзли; к тому же для лазанья по дымоходам они слишком подросли. Стертая до крови кожа на спине и коленях покрылась незаживающими волдырями.

– Что-нибудь придумаем, найдем, – ответил брат. – Выход есть всегда.

– Что? Что придумаем? Что найдем?

– Не знаю, что-нибудь обязательно найдем.

Через две недели его брат застрял в дымоходе и задохнулся, и их хозяин просто бросил его маленькое тело в грязном переулке. Джейкоб понял, что единственное, что ждет таких, как они, – это страдание, боль и смерть. Чувствуя ярость, которую он не испытывал никогда прежде, мальчик проследил за хозяином до карточного притона и в темный, предрассветный час убил его пылью – душил до тех пор, пока его глаза не вывалились из глазниц. На тот момент ему было десять лет.

После этого он какое-то время жил один, прячась ото всех, голодая и испытывая постоянный страх. Той же зимой его нашел Генри Бергаст – он как будто специально разыскивал этого мальчика всю свою жизнь. Они вместе проделали долгий путь через всю Европу по железной дороге, в дилижансе, пересекли серое, как грифельная доска, море и добрались до Карндейла с его белыми холодными залами.

Вот о чем думал Джейкоб, когда, оставив Коултона, прошел через раздвижную бумажную дверь в другую комнату. Воздух здесь тоже был горячим и неподвижным. На полу уже лежал расстеленный спальный коврик и необычная круглая жесткая подушка. Было слышно, как Коултон сморкается, тяжело кашляет, ходит по комнате. Джейкоб снял рубашку, расстегнул брюки, откинул с лица волосы. Быстро заснуть он и не надеялся.

Ночью ему снова приснилась странная женщина, задумчивая тень на грани сна и реальности.

– Ты вернулась, – как всегда медленно начал Джейкоб. – Кто… ты?

И услышал знакомый ответ:

– Разве мы не всё, что мы можем себе представить, Джейкоб?

Но на этот раз слова прозвучали быстро, как будто ей не хватало терпения. Она пошевелилась, погружаясь, как обычно, в окутывавшую ее тьму, но теперь от нее исходило тревожное беспокойство.

– У нас мало времени, – вдруг сказала она, отводя руки за спину.

Медленно, как будто находясь где-то далеко, Джейкоб закрыл глаза, потом снова открыл. Он попытался встряхнуть головой.

– Это… не сон. Я ведь не сплю, правда?

– Жаль, что времени нет. Я должна говорить прямо.

– Да…

– Ты особенный, Джейкоб, не такой, как все. Ты всегда это знал. Наступит день, когда ты покажешь миру свое величие, совершишь нечто грандиозное. Поможешь многим людям. И все начнется с Бертольта.

– Бертольта?

– Он страдает, даже теперь. Его дух страдает.

Джейкоб недоверчиво потер лицо.

– Но есть способ помочь ему. Только ты сможешь это сделать, только ты достаточно силен для этого. Его можно вернуть.

– Что ты имеешь в виду? – прошептал Джейкоб. – Как это «можно вернуть»?

– Смерть – всего лишь дверь. В Карндейле спрятан орсин – это ключ. Генри Бергаст держит дверь закрытой. Его глифик держит ее закрытой… но ты должен найти способ открыть ее…

Загадочная женщина немного помолчала.

– Я не то, что ты думаешь, Джейкоб. Помни об этом. Найдутся те, кто скажет, что я желаю тебе зла. Но ты знаешь, чувствуешь, что это не так.

– Постой. Если с помощью орсина открыть дверь, то мертвые пройдут через…

– Самая лучшая ложь всегда та, что строится на истине, Джейкоб. Генри Бергасту нельзя доверять. Он скажет тебе, что орсин может принести в мир разрушения. Но это не так. Я хочу помочь тебе. Помочь Бертольту. Но ты должен позволить мне.

Даже во сне его охватил ужас, он ощутил холодное и страшное предчувствие, как будто эти слова были угрозой, скрывали в себе какое-то зло. Но тут он проснулся.

Скрипели половицы и стены гостиницы. Он лежал на татами, обливаясь потом, прислушиваясь к темноте, к абсолютной тишине города. Сердце отчаянно колотилось в груди. Джейкоб облизал губы, ощущая, как улетучивается сон. И открыл глаза.

В углу комнаты стояла излучающая злобу женщина, невероятно высокая и кривая, как протянувшаяся по потолку тень, лицо ее было окутано темнотой.

– ДЖЕЙКОБ! – взревела она с дикой яростью.

Джейкоб закричал и зашарил руками в поисках какого-нибудь оружия, чего угодно, но рядом ничего не оказалось, а когда он оглянулся, женщина исчезла.

Он был один.

Фрэнк Коултон знал, каково поражение на вкус, и знал, каково быть человеком, мнением которого интересуются в последнюю очередь. Ему было тридцать четыре года, и он находился не в самой лучшей физической форме; по утрам легкие его ныли от вечного курения, а по ночам у него сводило спину – от всего остального. Он лысел, рискуя через несколько лет остаться совсем без волос. Зато он отпускал бакенбарды, делавшие его похожим на мясника, и имел такие толстые и пухлые от ударов кулаки, что могло показаться, будто он носит перчатки. Он был крепкого телосложения, с толстой, как у быка, шеей, и любил яркие жилеты. Из-за постоянного одиночества он не всегда хорошо ладил с людьми. Он успел побывать карточным шулером, оператором речных судов, солдатом Союзной армии, подмастерьем переплетчика и плотником библиотек Лондона и Бостона. В нем было много не такого уж хорошего, но все же мало откровенно плохого. Если ему приходилось делать выбор, он предпочитал выбрать хоть что-нибудь, нежели совсем ничего.

Фрэнк никогда бы не признался в этом, но сердцем он, как обычно говорится в балладах, был чист. Он верил в непоколебимые добродетели. Доброта и справедливость в его представлении не были вопросами жизненной позиции; к тому же он повидал слишком много страданий и не хотел видеть их снова. Но неоправданные надежды вызывали у него злость и отчаяние, а отчаяние вело лишь в сточные канавы. Он видел, как это бывает, видел, как сдавались солдаты в полевых госпиталях Союза. Его главным талантом была сила. Он мог сжимать свое тело в плотную массу, настолько плотную, что одним ударом был способен пробить кирпичную стену, не получив при этом ни царапины. Пули, попадавшие в него на поле боя, входили в его плоть совсем неглубоко – болезненно, но не причиняя особого вреда. Однако каждый раз, когда он пользовался своим талантом, ему казалось, что на него наваливаются стены, потолок и даже небо над его головой, – наваливаются с такой тяжестью, что дышать становилось почти невозможно. Как сказал доктор Бергаст, побочный эффект его таланта был крайне распространен среди молодого поколения – это психологическое явление называлось клаустрофобией. Еще доктор Бергаст пообещал, что Фрэнк научится с этим жить. Как? «Просто живите дальше, мистер Коултон, – посоветовал ученый. – Просто живите дальше».

Уж об этом-то он кое-что знал. Знал, как двигаться дальше.

Проснувшись утром в старой, покосившейся гостинице, расположенной высоко над туманной набережной Токио, он сразу же сел в постели. Ночная рубашка его была влажной. Он оглядел пустую комнату.

За ним кто-то наблюдал.

Он ощущал, что за ним наблюдают.

По правде говоря, он чувствовал это уже несколько недель, с тех пор как они сошли на берег в Токио, и даже раньше, когда они плыли из Сингапура на старом скрипучем барке вдоль покрытых джунглями берегов, и он стоял на палубе, наблюдая за тем, как матросы в дымке карабкаются по веревочным лестницам. Как будто их что-то преследовало. Краем глаза он улавливал какие-то вспышки, движение, какую-то размытую фигуру, но, когда поворачивался, чтобы приглядеться, все исчезало. В последнее время ощущение только усилилось, и волосы у него на затылке вставали дыбом, когда он решал неожиданно обернуться, а Джейкоб смотрел на него словно на сумасшедшего.

Продолжая беспокойно размышлять об этом, он оделся, сложил татами и оставил его на темном блестящем полу. Было слышно, как жена трактирщика скребет щеткой лестницу. В комнате Джейкоба было чисто и пусто: у этого парня была привычка все делать по-своему, идти своим путем.

Но, несмотря на все это, Фрэнк был доволен. Они искали девочку по фамилии Оноэ несколько недель, пытаясь выследить ее во влажном, охваченном холерой городе по мельчайшим уликам. И вот наконец они нашли ее; оставалось только убедить ее поехать с ними, и тогда можно будет убраться из этой чертовой страны, вернуться в привычный мир.

Коултон потянулся за своей шляпой и вдруг замер с поднятой рукой. Головной убор был перевернут вверх ногами – он никогда бы его так не оставил. Не заходила ли сюда жена трактирщика, пока он спал? Или, может, это сделал Джейкоб? Ни то, ни другое предположение не казалось ему вероятным. Может, он сам ее так положил и от усталости забыл об этом? Возможно.

Он позавтракал – взял из оставленного у двери маленького деревянного ящика плошку с рисом и жареной рыбой и стал есть их руками, не обращая внимания на причудливые маленькие палочки. Затем он вышел на улицу. Стояла жуткая тишина.

В своей записной книжке он сохранил адрес борделя в районе Ёсивара и теперь направился туда мимо замысловатых трехэтажных зданий с плетеными балконами и рогатыми двускатными черепичными крышами. Ему встретилось несколько японцев в темных маленьких костюмах и шелковых шляпах, выглядевших, по мнению Коултона, странно. Большинство мужчин, бродивших по улице в тот час, были одеты в темные кимоно или грубые брюки, и все они держались группами по два-три человека.

Бордель, который он искал, «Дом желтого цветка», оказался тускло освещенным, затхлым и пустынным зданием. Подметавшая у входа угрюмая женщина остановилась и долго смотрела на него, а потом исчезла во мраке. На ее месте появилась молодая девушка в ярко-красном халате с белым поясом, которая, поправляя волосы, что-то быстро забормотала по-японски.

Коултон снял шляпу и покачал головой.

– Я ищу вот этого человека, – сказал он и протянул бумагу, которую ему дали в институте.

Женщина поклонилась, взяла у него листок, снова поклонилась. Потом она скрылась внутри борделя, а Коултон, попятившись, приоткрыл дверь, чтобы наблюдать за широкой, залитой дневным светом улицей. Наконец появился тот, кого он искал, – моргавший от яркого света мужчина средних лет в халате, с седой бородой и мутными глазами.

– Капитан Йоханнес? – спросил Коултон.

Тот состроил гримасу, порылся в карманах и вытащил оттуда трубку.

– А вы тот самый из Карндейла?

– Ага.

– Тот, кто хочет отплыть в Сингапурскую колонию?

– Точнее, в Калькутту.

– Я не иду до Калькутты, – сказал капитан. – Захожу только в свободные порты. До Сингапура могу подбросить. Оттуда идет множество барков. Да и пароходов тоже, можно найти место даже до самой Англии. Не хотите зайти, обговорить подробнее?

Коултон заглянул ему за спину, внутрь здания:

– А в этом есть необходимость?

Мужчина неожиданно ухмыльнулся, показав два отсутствующих зуба:

– Ваши наниматели и так уже снабдили меня всем, в чем у меня была необходимость. Если только планы не изменятся. Они же не изменятся?

Коултон подумал о девочке, о том, что говорил Джейкоб накануне вечером, и посмотрел в серые глаза капитана: