Жена Нави, или Прижмемся, перезимуем!

Пролог

— Барыня тонет! — визжала дворовая девка, мечась по тонкому льду в красном сарафане, словно огонек. — Барыня тонет!

В глазах купеческой дочери стоял ужас.

Ее расписные сани медленно уходили под треснувший лед озера. Они проседали, неумолимо погружаясь в прозрачную ледяную воду.

На крик сбегались неповоротливые в своих шубах рыбаки, побросав снасти и замёрзшую рыбу.

Они с недоумением смотрели на дорогие сани и рвущегося коня, уже охрипшего от ужаса. Но подойти ближе рыбаки боялись. Затащит под лед, и поминай, как звали!

— Да кто ж тебя на лед понес! — кричали рыбаки заиндевелому конюху в овечьем тулупе. На его бороде и бровях был иней. Дыхание вырывалось паром, когда он отстегивал коня.

— Вот остолоп! Лед еще не окреп! А ты коня погнал, дурья твоя голова!

— Что там? — спрашивали только-только подбежавшие рыбаки с другого берега. Близко они не подошли. Боязно! Никто не отваживался выйти на середину озера.

Кто-то из рыбаков признал и сани, и девку в роскошных мехах, которую придавило сундуком.

— Купеческая дочка на свадьбу ехала! Да как на озеро выехали, так лед под санями и не выдержал приданого! — кричали рыбаки друг другу. — Теперь тонет! С санями вместе!

— А енто кто мечется? — переглядывались рыбаки, глядя на красный сарафан и куцую козлиную душегрею.

— Так-то ее девка дворовая. Марыська! — приглядывались зеваки. — А кто хоть просватал-то?

— А нам почем знать! Мы в купцовые дела не лезем! — галдели рыбаки. — Наше дело малое! Глядите! Глядите!

Лед расходился трещинами. Полозья уже были почти на половину в воде.

— Барыня, барыня! Давайте руку! — причитала Марыська, размешивая снежную кашу ногами. — Вылезайте! Кто-нибудь! Помогите! Барыня тонет! Барыня тонет!

Под ее ногами расползалась огромная трещина, тут же наполняясь ледяной водой.

— Не могу, — шептала невеста, судорожно цепляясь руками за Марыську. — Шуба намокла и не пускает! Встать не могу! Тяжко… Еще и сундуком придавило!

— Брось ее, дуреха! Сейчас с ней вместе под лед провалишься! — крикнул кто-то из рыбаков. — Бросай барыню! Сани-то вот-вот потонут!

— Ну, помогите, чего встали! — визжала дворовая девка, пытаясь вытащить укутанную в дорогие меха невесту. Лед под ногами хрустел, а она сама чуть не оказалась в хрустальной ледяной воде.

— А нам че? Жить надоело? У самих семеро по лавкам сидят! Кто их кормить будет? — переглянулись рыбаки, забывая про свой улов. — Гляди! Гляди! Шубы ее собольи намокли, вот и выбраться не может! Отец-то вон как нарядил!

— Ты-то что! — взвизгнула Марыська на конюха. Лед страшно хрустел. Подол ее сарафана намок от воды и уже покрылся инеем. — Барыню спасать надобно!

— Да я ведь… Да я… — лепетал конюх. Его борода была белой-белой от инея, а он огромными рукавицами пытался поймать поводья перепуганного коня.

— Барин дочку вон как любит! Кто спасет, тому золота не пожалеет! — закричала в отчаянии Марыська рыбакам.

— Знаем мы купца того. Обманщик и плут! Еще за копейку удавится! — крикнули в ответ рыбаки. — Никто помирать задарма не хочет!

Как только конь получил свободу, он забил копытами, кроша остатки льда.

Сани резко просели назад.

Обе девушки пронзительно закричали.

Так, что в красном сарафане, отчаянно тянула вторую за рукав роскошной шубы.

Кованые сундуки стали соскальзывать в воду, разбивая лед и наклоняя сани еще сильнее. Сами сани, груженные всяким добром, скатывались назад, медленно увлекая невесту в ледяную бездну.

— Марыська! Ты-то куда лезешь! Потонешь ведь! — басом крикнул один рыбак. — Жаль девку-то! Эта ж ее за собой утащит! Гляди, как цепляется! Брось ее, Марыська!

Сани съехали вниз, накреняясь и зачерпывая воду. Марыська завизжала, хватая барыню за руку и надрываясь изо всех сил.

— Пропали девки! Обе! — выдохнул паром маленький старичок-рыбак, отогревая замерзшие руки.

Сани уже утонули почти до половины.

— Не пускай меня, Марысечка… — дрожащим голосом шептала невеста, пытаясь выбраться из мокрой тяжелой шубы. — Не пускай… Молю…

— Не отпущу, барыня… Не отпущу… Только шубы снимайте! Не боитесь! Батюшка новые справит! — спешно кричала Марыська, изо всех сил сжимая дрожащую бледную руку с дорогими перстнями. — Я держу, а вы сымайте!

— Не выходит, Марысечка…

— Ну и кутали-укутали! Пропади пропадом шуба соболья! И сундуки окаянные! — задыхалась Марыська, пытаясь вытянуть барыню за руку. В тишине было слышно, как слетают с рук барыни золотые перстни и звенят о лед.

— Сундук шубу держит! Сдвинуться не могу… — выдохнула перепуганная бледная невеста, пытаясь содрать с себя налитые ледяной водой меха.

— Давайте помогу! — задыхалась паром Марыська, как вдруг…

Послышался страшный хруст.

Рыбаки бросились бежать к берегу.

Перепуганная Марыська внезапно отпустила руку и опрокинулась на спину.

Огромные сани стремительно исчезали под водой. Последнее, что она видела, как мелькнула перед ее глазами протянутая рука с перстнями и перепуганные синие глаза. А потом, словно лезвия, сверкнули полозья.

— Барыня! — пропищала Марыська, закрывая лицо руками, когда сани исчезли в темной воде.

Лед почти сомкнулся, словно не было ни саней, ни красавицы невесты, ни богатых сундуков, ломившихся от всякого скарба.

— Ой, батюшки! — закричали рыбаки. — Потонула! И все добро с ней! Водяному достанется! Еще одной утопленницей больше станет…

— Какому водяному? — сплюнул старик. — Спит он! Карачуну ее везли! К елке бы привязали, да в лесу оставили! Слыхал я в корчме, как приказчик купца рассказывал спьяну! Дескать, купец просил размести дороги, чтобы торговать сподручней было!

— А девку зачем брали? Тоже ентому Карачуну? — спросил парень молодой, все еще не сводя глаз с алого сарафана.

— А это хитрость такая! Чтобы барыня ничего не смекнула! Девку-то грохнули бы под деревцем. А тут эвонна как!

Молодой рыбак пробрался по льду и ловко ухватил Марыську за косу, оттаскивая по чавкающему водой снегу от огромной расползающейся полыньи.

— Пусти! — визжала Марыська, вырываясь. — Пусти, окаянный! Пусти, заклинаю!

В темной воде все было наполнено гулом. Сани опускались на дно. Из них вываливались и раскрывались сундуки, рассыпаясь серебром и золотом.

Купеческая дочь опускалась вместе с ними.

В мутной воде, словно что-то затаилось и ждало, когда последний воздух выйдет из хрупкого тела. Сквозь гул растревоженной воды прорывались воспоминания.

«Послушай, девонька моя… Выдает тебя отец замуж. Да что-то тяжко мне на сердце… Ни сватов не видала, ни имен не слыхала… Не к добру это… Возьми этот оберег… Помнишь, слова, которым я тебя учила?» — вспомнился ей тихий скрипучий голос нянюшки, наряжающей ее перед свадьбой.

«Помню, нянюшка», — шептала она тогда, с грустью глядя на кокошник, расшитый жемчугами и на отражение старенькой нянюшки в зеркале. Нянька опустила глаза и что-то причитала себе под нос: «Не к добру!»

«Так, коли беда какая, ты оберег в руке сожми да слова заветные скажи! Хоть шепотом, хоть губами одними! Не боись, кому надо, те услышат!» — тихонько поучала няня, переплетая ей косы.

Дворовые суетились и бегали туда-сюда, складывая сундуки с тканями заморскими, самоцветами и серебром на разукрашенные сани. Небо было ярко голубым, и все вокруг сверкало от свежевыпавшего снегом. Лишь на горизонте возле заснеженного леса виднелась малиновая дуга раннего заката.

Отец хмуро поглядывал на дочь и раздавал указания дворовым. Это туда, это сюда! Еще несите! Маловато будет!

— Ой, да и что, что сватов не было! Главное, чтобы жених красивым и ласковым был! А коли обижать будет, так скажите, что батюшке нажалуйтесь! А батюшка у вас, как осерчает — всем достается! Мне вон в тот раз тоже плетей всыпали ни за что! — вспомнился смешливый голос Марыськи. — Под руку горячую попалась!

— Тяжко мне на сердце, Марыська, — вспомнился ее собственный голос. Она сидела разодетая в соболью шубу, чувствуя, как страшное предчувствие пробирает ее, словно мороз.

Она ехала в санях, нахохлившись дорогими мехами, и сверкала на морозном солнце самоцветами. Ее ноги были прикрыты медвежьей шкурой. На коленях она держала ларец с золотом.

— Барыня, вам что? Сон дурной приснился? — всплыл в памяти удивленный голос Марыськи. Ей по такому случаю красный сарафан пошили и новую душегрейку жаловали. — Да бросьте вы, барыня! Пустое это! Вот моей матушке перед свадьбой тоже много чего снилось! И как бисяки ее за волосы таскали! Но ничего, год назад померла только!

— Как будто случиться что-то должно, — вспомнилось ей, как снег порошил шкуру, а холодные снежинки обжигали лицо. — Ой, чую беду я, Марысь. Сердцем чую… Да откуда придет, не ведаю…

— А я не беду! Я мороз чую! Ой, замерзла я! — вспомнилась Марыся, которая всю дорогу глядела с завистью на дорогие меха. — Вам-то, небось, тепло! Вон как батюшка расстарались! В соболях, небось, никакой мороз не страшен!

— Что-то страшно мне, — она словно не слышала, что ей говорят. Ее глаза смотрели в бесконечный коридор снежинок. — Что-то случится, Марысь…

— Да кому суждено сгореть — не потонет! А у меня свой оберег есть! Батюшка его на ярмарке на пуд соли выменял! Никакой нечистый меня не возьмет! Ни Леший, ни Водяной, ни Карачун! Так батюшке и сказали! Иначе бы он пуд соли не отдал бы! — вспомнилось, как утешала бойкая Марыська, вертя в руках какую-то деревянную фигурку. — Перед свадьбой енто всегда так! Во всем приметы плохие чудятся! Вот, когда моя бабка замуж выходила, так на свадьбе платок обронила. Жених платок поднял и вскорости помер!

— Как на погибель еду, — вспомнился ей собственный шепот. На ее ресницах застыли снежинки так, что веки сонно потяжелели. «Но!» — прикрикнул конюх, выезжая на замерзшее озеро.

— Барыня! Барыня! — вспомнился испуганный голос Марыси. Девка вертелась на месте и трясла ее за рукав шубы. — Кажись, лед… Барыня! Лед! Слыхали? Лед!

— Крак! Крак! — слышался хруст льда под полозьями.

— Гони! — внезапно с ужасом крикнула она конюху, едва не выронив ларец с приданным. — Гони, Матвей! Гони! Гони, родненький!

— Барыня! Барыня! Лед! — кричала Марыся, глядя на нее страшными глазами. Она вцепилась в ее руку, пока сани неслись по тонкому льду. — Лед под санями треснул! Барыня! Потонем ведь! Барыня!

Лошадь встала на дыбы и с грохотом опустилась на лед. «Куды! Ну тебя!» — кричал конюх, размахивая хлыстом.

Лед растрескивался, покачивая сани. Марыська завизжала так, что, казалось, ее услышали на том берегу.

Это последнее, что она помнила.

— Слова заветные, — промелькнуло в голове. Она что есть силы сжала в руке оберег няни. Замерзшие губы шевелились, пока над головой угасал последний свет.

Отступи, беда-кручинушка,

Пощади мою судьбинушку

От жениха лютого,

В меха укутанного,

От сердца ледяного,

От слова злого…

Не стели нам, вьюга-метель,

Покрывало-постель…

Мой наряд не заметай,

Инеем не украшай…

Не целуй меня ветром в уста жаркие,

Не мани дорогими подарками…

Я не стану твоей на постели снежной…

А вернусь к своей матушке безутешной…