Я Рада. Девушка, которая выбралась из ада. Исповедь бывшей зечки

Болеть не выход

Болеть в колонии нельзя, вообще никак. Лечить никто не станет, максимум дадут таблетку анальгина, разделят пополам, скажут «вот эта половинка от диареи, а другая – от мигрени». Спасение было только в личных медикаментах, а если их нет, то и спасения не предвидится. Слава богу, за весь срок отсидки я простывала только два раза. Лишь в случаях с ВИЧ-инфекциями выписывались химиопрофилактические таблетки, но они, видимо, были в такой убойной дозировке, что некоторые девочки лысели. Может, и существовал куда менее радикальный метод лечения, но не забываем, откуда все мы есть: в колонии все клятвы Гиппократа подчинялись УК. Не принимаешь списанную на тебя государством таблетку? Готовься к нарушению и рапорту.

Выходит, фигурально тебе помощь как бы оказывали, в том числе психологическую. Помню, как сеанс со штатным тюремным психологом длился аж целых… две минуты! В хороший чистый кабинет с аквариумом и расслабляющей музыкой нас приводили строем, но внутрь запускали по одному, чтобы мы подписали какую-то бумагу: «помощь оказана, претензий не имею». Естественно, что в таких условиях изоляции мозгоправ нам всем был очень и очень даже нужен, особенно в первое время. Но нас к психологу никогда не пускали, ссылаясь на необузданное лесбиянство, мало ли, грязные делишки начали бы в кабинете устраивать.

Разве что в 2008 году я оказалась за заветной дверью вовсе не по доброй воле. Зашла, а мне говорят: «Садись, Рада». Протягивают письмо от мамы, где она сообщала о смерти «отца» – именно это слово было выведено мамиными почерком. Я сначала даже не поняла – кто умер? Мой папа? Родной?

Нет, отчим. Иван.

Мама, казалось, с такой легкостью объединила нас семейным ярлыком, словно Иван был мне когда-то родным и близким человеком, никогда не избивал меня до потери сознания.

И вот я узнала, что умер человек, который гнобил меня всю жизнь: говорил, что из меня человека не вырастет.

Умер тот, который никогда практически не называл меня по имени, а Ноной, пи**раской е**аной, ш**хой, пр**титуткой, ман**вошкой. Умер человек, который чуть ли не каждый день жестко издевался над моей мамой.

Умер человек, который сделал меня травмированной девочкой без счастливого и беззаботного детства.

Ничего лучше того, чтобы просто взять сигареты и выйти из кабинета покурить, я в тот момент не предприняла. Рой мыслей из разряда «Что с ним случилось? Как он умер?» гудел в голове, и вдруг… я расплакалась, представляете?

Мне вдруг стало жалко Ивана. Настолько, что даже не удавалось контролировать поток слез, который хлынул ручьями из глаз. Навалилось сразу все: то, что мама окрестила его моим отцом, и то, что Иван умер, и как.

Об обстоятельствах его смерти мама рассказала мне уже многим позже. По сути, его догнало собственное расточительство по отношению к здоровью: как-то ему стало настолько плохо, что вызвали скорую, отвезли в больницу, где он скончался буквально на руках у Саши от цирроза печени.

Даже сидя в тюрьме, после всего, что Иван наделал, я стояла, курила и горько плакала. Мне было очень жаль его – умереть вот так, такой смертью, при подобных обстоятельствах… Может, именно в тот момент я и простила его, потому что человек был уже в смерти, жизнь наказала его: расправилась и воздала по заслугам. Казалось, тяжесть всего прошлого навалилась на мои плечи. Я чувствовала, как все, что прожила с ним, давит, заставляет слезы ручьем катиться из глаз, а вместе с ними будто выходил весь яд, который отравлял жизнь воспоминаниями о том, что он сотворил со мной…