Арни снова голоден

Глава 26. Нянечка

Видимо, идея жениться стала для безумного Олега определяющей, потому что первое, что он сделал на своей первой в жизни работе – это влюбился. Пухлая, розовощёкая нянька увлекла его своими огромными грудями, вздёрнутым носом и заливистым, звонким смехом. Кроме того, она совсем не походила на первую пассию, воспоминания о которой ещё тревожили больную душу.

Лида. Лидочка.

Надежда опять плевалась. Снова какая-то чужая баба метила на её брата и добытую с таким трудом жилплощадь. Сестра негодовала, а мать, по своему обыкновению, радовалась. Счастье любимого сына было для Людмилы в приоритете. И лишь одно досадное обстоятельство существенно омрачало её материнскую радость: знакомиться с семьёй ночного сторожа новая пассия сына почему-то не спешила. Озабоченный нахлынувшей страстью Олег сильно переживал, что кокетливой вертихвостке неинтересен. И, по всей видимости, страдал несчастливый Осинцев не беспочвенно.

Зато Надежда, не без помощи мамы, провела в обе квартиры телефонную связь. Теперь они могли общаться с проблемным братом на расстоянии. Тот постоянно плакался в телефонную трубку, как бесконечно несчастен и жестоко разочарован, а сестра, как могла, поддерживала. Ну, так себе поддерживала… Как умела. По-видимому, у Олеговой милашки кто-то был. Брат ревновал и мучился, но надежду на отношения не терял.

- Она будет моей! – убеждённо твердил он Надьке вечерами, сжимая потные кулаки.

- Конечно, будет, - поддакивала та, злясь на брата за его мягкотелость. Но где-то глубоко в душе на даже завидовала немного – страсти, кипевшие в груди у мелкого, ей, некрасивой молодой женщине, рассудительной и ставшей с годами циничной, были недоступны. Эксперимент с раскованной Эммануэль провалился, нужный мужчина так и не встретился, поэтому несчастливой в личной жизни Надежде не оставалось ничего кроме, как смириться с тем, что фригидна. Любовных приключений она искать зареклась. По крайней мере, больше не старалась. Ракушка из волос на её русой голове превратилась в неаккуратный, местами начинавший седеть пучок, а макияж всё чаще состоял лишь из гигиенической помады. Надежда «обабилась».

В стране было неспокойно. СССР дышал на ладан. Обещанное Надежде председателем место судьи доставалось каким-то приезжим тёткам с волосатыми лапами (*фразеологизм – влиятельный человек, способный оказать поддержку в карьере), а она, начитанная и грамотная, так и оставалась у своего никому не нужного разбитого корыта. Однажды, поддавшись депрессии, она даже разыскала бывшего мужа, но вовремя опомнилась и возобновить отношения не решилась. Зато тот узнал её новый адрес и стал периодически навещать, привозя деревенские закрутки и надеясь на примирение. Приезжал он к ней всегда трезвый и, на удивление, гладко выбритый, как жених. Видимо, всё ещё Надьку любил. Это его непонятное чувство было приятно и тешило женское самолюбие. Бесконечно грела мысль, что хотя бы для Семёнова она королева.

- Надя, приходи. Я не знаю, что делать, - тревожный полушёпот брата намекал на что-то серьёзное. Уже вечерело.

- А ты разве не работаешь сегодня?

- Нет. Сегодня выходной. Завтра работаю. Приходи. Я не знаю, что делать.

- Сейчас приду.

Растерянный тон младшего брата бесил. Будто у занятой, ежедневно трудящейся в поте лица помощнице судьи других дел, кроме, как младшего брата из надуманной беды выручать, не было и нет. Тем более, что последнюю неделю обострился её мучительный ринит и нос почти не дышал. Видимо, аллергия на бегонию. Ей как раз подарили этот проклятый горшок с розовым цветком на работе. Не разводила комнатную растительность никогда – нечего было начинать. Она хотела, было, выкинуть проклятую бегонию в унитаз, но запротестовала мать, убедив отдать цветок ей в ателье.

- Посетительницы любят цветы, - подмигнула она Надьке хитро, - Пусть на подоконнике стоит.

Однако ринит так и не отпустил. Надежда страдала.

Она довольно быстро добралась до дома Олега, легко взлетела на четвёртый этаж и легко открыла дверь, просто толкнув её. Последнее время брат почему-то не запирался. В квартире Надю ждало нечто невообразимое и взволнованный, растрёпанный, опасно бледный хозяин.

От удивления нос отложило.

Страшно не было.

- Она сказала, что я лох! – взвизгнул Олег, как девчонка, и горько расплакался, - Что я лох и не умею целоваться! – он негодовал и топал ногами, как ребёнок, - А ещё, что у меня даже магнитофона нет! Магнитофона, представляешь?! Она музыку хотела послушать!

Пухлая девушка, по-видимому, та самая Лидочка, лежала на полу в прихожей со вспоротым брюхом. Розовые кишки рассыпались по мёртвому животу, как у освеживаемой свиной туши. Остекленевшие глаза убитой были широко раскрыты, а белое, как молоко, лицо изображало крайнюю степень изумления.

Было странно.

- Она хотела уйти! Уйти! Я не собирался делать ей плохо. Я хотел жениться. А она сказала, что я лох! Лох, представляешь?

Надежда представляла.

- Надо матери звонить. Я не знаю, что делать.

Мать собралась за пять минут и прилетела к любимому сыночку максимально быстро. Город постепенно погружался по тьму. Тут и там зажигались фонари. Горожане готовились ко сну, собираясь встретить завтрашний будний день в бодром здравии. Людмила застыла над окоченевшим трупом с открытым ртом.

- Нужно её прикопать где-нибудь, - изрекла она, наконец, глубокомысленно и с чувством собственного достоинства вздохнула, - Тебе под следствие нельзя. Вся жизнь впереди. Только я не знаю, как её вынести.

- Я знаю, как надо, - на Олега было жалко смотреть, - Мне нужна пила.

Надя молча отыскала в инструментах покойного Осинцева-старшего древний рашпиль по металлу, останки зубчатой пилы и тупой напильник, Людмила принесла из кухни большой нож с белой рукояткой. Брат оттащил девичье тело в ванную и принялся за дело с максимальным усердием: резал по суставам вполне профессионально. Всё-таки не зря в медучилище анатомию изучал. Что-то запомнил.

В ту ночь мать впервые сходила на пустырь с двумя эмалированными вёдрами. И отцовская сапёрная лопата очень пригодилась.

- Всё так же темно там. Хоть глаз коли. А земля какая лёгкая, словно пух. Так бы рыла и рыла, до южного полушария, - удовлетворённо отметила Людмила, устало заваливаясь на диван, - Ух, и тяжёлая твоя подружка.

- Она не моя подружка. Она скотина, животное! Ненавижу таких людей! Ненавижу!

Надя медленно водила тряпкой по половицам. Она несколько раз меняла воду и тёрла уже в который раз, но ей всё время почему-то казалось, что остаются разводы.

- Главное, ни в чём не признаваться! Слышите меня! Ни в чём! – твердила она то и дело, как буддийскую мантру, - Ни в чём не признаваться.

Когда Надежда закончила, за окном показалась деформированная с одного бока бледная луна.

- Главное, ни в чём не признаваться! Без признания они ничего не смогут. И нормальную пилу надо купить. Есть такие пилы, называются «дисковые». От электричества работают. Я знаю, читала.

- И магнитофон надо!

- Да, и магнитофон.

- А Palaroid подаришь? Ты всё равно фотографироваться не любишь.

- Очень даже люблю.

- Надь!

- Я подумаю.

Женщины остались ночевать у Олега, чтобы немного несчастного поддержать и не пускать его эмоции на самотёк. Оскорбления убитой девицы слишком парня ранили. Тот даже кричал во сне. Кроме того, мать с сестрой банально устали. Да и стресс, опять же. В первый раз всегда нервно и сложно, с непривычки.

А ранним утром молодой человек торжественно объявил о своём решении никогда и ни за что не жениться. Брат был спокоен. Невыспавшаяся Надя уехала в областной суд с чувством выполненного долга. В тот день многие коллеги заметили бурое пятно на подоле её старомодного серого платья, но никто ничего не сказал. Все просто вежливо промолчали. Мало ли.